Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди стр 40.

Шрифт
Фон

История эта, безусловно, литераторами не ограничиваласьзагребать нужно максимально широко.

Промышленный расцвет в России вызвал массовое вовлечение выходцев из старообрядческих семей сначала в производственную жизнь, а следом и в революционную работу.

Сначала тысячи, потом десятки тысяч, следом миллионы старообрядцев пришли на заводы и фабрики по всей стране.

К моменту революции лишь 15 процентов членов партии большевиков было крестьянского происхождения, 52 процентарабочие.

Большевик, вышедший из старообрядческой семьи или попавший под влияние этой среды,  один из самых распространённых типажей в постреволюционной литературе. Он, естественно, не выдуман, а взят непосредственно из жизни.

В старообрядческих семьях выросли многие видные большевики: Виктор Ногин, Николай Шверник, Александр Шляпников, Николай Булганин, наконец, Михаил Калинин.

Ближайший знакомый Есенинаотсидевший два года в царских тюрьмах большевик-подпольщик Георгий Устиновтакже выходец из староверов: отец его жил в деревне Гордеево Семёновского уезда Нижегородской губернии.

Характерно, что несколько позже «дедушка Калинин» порекомендует советскому писателю Фёдору Гладкову написать книгу о староверах«неутомимых бунтарях». Добавим, что сам Гладков, один из зачинателей советской прозы, вырос в старообрядческой среде

Зачем в 1918 году Есенин вдруг рассказывает про богатую старообрядческую семью? Почему он не говорит Блоку о своём участии в большевистской работе в 1914-м? Почему не про филёров вспоминает и не про то, как по крышам убегал от жандармов?

А потому что знал о корневой системе революции.

Говоря о раскольничьих корнях, Есенин чувствовал причастность к революции больше, чем если бы вспоминал о филёрах и слежке.

Тогда эта связь была очевидной настолько, что не нуждалась в проговаривании.

В маленькой революционной поэме «Отчарь» Есенин прямо объявляет:

Зарякак волчиха

С осклабленным ртом;

Но гонишь ты лихо

Двуперстным крестом

В первом стихотворении цикла о Ленине, написанном в 1918 году, в первой же строке Клюев сообщает: «Есть в Ленине керженский дух» (керженские леса были традиционным местом расселения старообрядцев).

Блоку не нужно было ничего объяснять. В поэме «Двенадцать», в последней её строке, красноармейцев ведёт «Исус Христос». Используется староверческое написание имени Сына Божия, равно как в готовящемся в том же месяце к изданию отдельной книжечкой стихотворении Есенина «Исус Младенец». Равно как в поэме Петра Орешина «Крестный путь».

В самом широком смысле причастность к староверам на тот момент уже не имела принципиального отношения к обрядовой стороне: к написанию имени Христа, двуперстному или троеперстному крестному знамению. Из категорий духовного быта всё это перешло в разряд символов.

Здесь иное: крестьянские (и не только) литераторы приняли от старообрядчества мечту о возвращении народной справедливости, оттого что прежняя власть служила Антихристу.

Вышесказанное можно так или иначе применять и к огромным массам русских людей из старообрядческой среды, пришедших к большевизму. Чаще всего они были уже далеки от религии; но сама по себе протестная среда, взрастившая их, продиктовала им нацеленность на бунт. Теперь они оперировали понятиями не религиозными, а социальными, но это сути не меняет.

Позже русскую национальную революцию насильно поженили с Марксом, пьяной матроснёй, еврейским комиссаром и латышским стрелком.

Все перечисленные, спору нет, поучаствовали в тех событиях, но истоки революции куда серьёзнее укоренены в национальной русской истории и национальном русском характере, чем иным хотелось бы думать.

Когда Есенин возьмётся в 1921 году за «Пугачёва», он будет отлично понимать, о чём ведёт речь.

* * *

21 января на вечере в зале Тенишевского училища пройдёт поэтический вечер. Будут Сологуб и Ахматова, Мережковский и Гиппиус.

Зашедшему посмотреть на происходящее Есенину Гиппиус не подаст руки. Такое с ним будет в первый и последний раз в жизни; этого он точно никогда не простит.

Зал будет набит битком; кто-то из толпы, завидев Есенина, крикнет:

 Блок, Белый, Есенинизменники!

Пару лет спустя Есенин точно вступил бы в перепалку, поскандалил, но тогда просто ушёл, хотя не сказать чтобы сильно огорчённыйскорее, раззадоренный.

Между прочим, он вступил в литературу два года назад. Два! Смешной срок. А Блок и Белыйпочти 20 лет назад! Онипервые поэты России! А он с ними идёт через запятую, хотя и в качестве изменника.

Есенин позвонит Блоку, расскажет о случившемся.

В тот же вечер Блок сделает запись в дневнике, будто отвечая и Гиппиус, и крикунам: «Господа, вы никогда не знали России и никогда её не любили! Правда глаза колет!»

Написанную тогда Блоком статью «Интеллигенция и революция» склоняли на все лады; но там он, ни на миг не повышая голоса, с некоторой даже усталостью, высказал поразительно точные вещи.

Он писал: «Россия гибнет, России больше нет, вечная память России, слышу я вокруг себя. Но передо мнойРоссия: та, которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели»

«России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой ипо-новомувеликой».

«Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несёт новое и неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своём водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; ноэто её частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издаёт поток».

«Зачем жить тому народу или тому человеку который думает, что жить не особенно плохо, но и не очень хорошо, ибо всё идёт своим путём: путём эволюционным; люди же так вообще плохи и несовершенны, что дай им только бог прокряхтеть свой век кое-как, сколачиваясь в общества и государства, ограждаясь друг от друга стенками прав и обязанностей, условных законов, условных отношений

Так думать не стоит; а тому, кто так думает, ведь и жить не стоит. Умереть легко: умереть можно безболезненно

Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: всё или ничего».

И далее, по отношению ко вчерашним товарищам, спокойное и жёсткое:

«Стыдно сейчас надмеваться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон.

Значит, рубили тот сук, на котором сидели? Жалкое положение: со всем сладострастьем ехидства подкладывали в кучу отсыревших под снегами и дождями корягсухие полешки, стружки, щепочки; а когда пламя вдруг вспыхнуло и взвилось до неба (как знамя),  бегать кругом и кричать: Ах, ах, сгорим!».

«Русской интеллигенцииточно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки. <> Не стыдно ли прекрасное слово товарищ произносить в кавычках?

Этовсякий лавочник умеет. Этим можно только озлобить человека и разбудить в нём зверя. Как аукнетсятак и откликнется. Если считаете всех жуликами, то одни жулики к вам и придут. На глазахсотни жуликов, а за глазамимиллионы людей, пока непросвещённых, пока тёмных. Но просветятся они не от вас».

Гражданская война ещё не разгорелась, но Блок и о ней знает, объясняя причины грядущей бойни.

«Надменное политиканствовеликий грех. Чем дольше будет гордиться и ехидствовать интеллигенция, тем страшнее и кровавее может стать кругом».

Блок здесь поднимает тему, которую едва ли кто-то рисковал развивать впоследствии. Вину за ужасы Гражданской войны традиционно перекладывают на литераторов, принявших революцию. Но Блок видел другое: брезгливое нежелание разделить с народом его выбор должно было неизбежно привести к столкновению.

Блок не снимал с себя вины. Но отчего же его оппоненты были так уверены, что они ни при чём?

Белый в те же дни спорит с, как он их называет, «великолепнейшими» людьми, доказывая им, что «Россия впервые, быть может, вступает в свою колею»; что «Россия инсценирует мистерию, где Советыучастники священного действа»; что России «надо рассыпаться на маленькие единицы (Федеративная республикалишь начало этого движения)»; что «рассыпаться страшно, но если мы не обрушимся (не умрём), то не обрушим старыймир Европы»; что «мы воскреснем: иположим начало воскресения»; что он радуется «воистину новой мировой эпохе, видя ритм течения событий» и т. д. и т. п.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Похожие книги

БЛАТНОЙ
18.4К 188