Церквушка же в заячьей шубе
В сердцах на Никона-кобеля,
От него в заруделом срубе
Завелась скрипучая тля
Тля, по Клюеву, от Никона! Всё разъела.
«Я не считаю себя православным, писал Клюев Блоку. Ненавижу казённого Бога».
Ключевые слова: не Бога ненавидели, но казённого Бога, маркированного романовской монархией.
Не здесь ли лежит разгадка столь ретивого участия русских людей в крушении храмов? Оправдания ему мы не ищем, но объяснение должны знать. Перед нами вовсе не атеистический ражего большевики элементарно не успели привить. Этодавно затаённое недоверие к постылой «казёнщине».
Блок, поговорив с Есениным, записывает в дневнике: «Ненависть к православию».
Едва ли Есенин, пишущий одну за другой христианские поэмы, говорил о своей ненавистиеё не было; скорее, объяснял, отчего так всколыхнулась, казалось бы, бездвижная Россия.
Попробуем пунктирно наметить некоторые предполагаемые нами ответы.
Масштабы раскола, последовавшего за реформой Никона, были колоссальны, но едва ли в полной мере осознаны государством и просвещённой частью общества.
За два с половиной века с момента раскола даже приблизительная статистика по количеству старообрядцев не была собрана, не классифицированы и не изучены разнообразные религиозные секты, в том числе староверческие.
Житие протопопа Аввакума прочли, но почти никто не задумался о многих иных вещах, происходивших в то время.
Здесь вновь возникает фигура Степана Разина.
Сам он был терпим к любому вероисповеданию и при возможности поставил бы на Никона. Разин, скорее всего, писал ему в ссылку и предлагал выступить заедино. Но характерно, что разинский бунт поддержали многие священники, не признавшие реформ Никона, а старообрядцы составляли заметную часть восставших. Так, сопровождавший Разина в походе священник Никифор Иванов придерживался именно старого обряда.
Но, самое главное, стоило бы задуматься, отчего после поражения разинского восстания «бунташные» казаки его в большом количестве бежали в Соловецкий монастырь, где иноки, не признавшие реформ Никона, уже два года сидели в осаде. Разинцы держали с ними оборону ещё шесть лет, пока монастырь не заняли государевы стрельцы.
Царь Алексей Михайлович сумел подавить разинский бунт, но умер в неполных 47 лет, за неделю до взятия монастыря, где были забиты камнями все упрямые старцы и вольные казаки. Смерть его воспринималась как знак свыше и наказание Господне: порушил веру истинную в обителиисчезни сам, да будешь проклят со всем твоим семенем!
В этом контексте путешествие Есенина после революции именно на Соловкив монастырь, известный восьмилетним староверческим осадным сидением, приобретает новый смысл. Мало ли в России обителей? Но он поехал именно туда. С тех пор как бабка водила его в детстве по монастырям, сам он никаких святых мест не посещал. Более того, после Соловков он ни в одном монастыре больше не побывает.
Соловецкий монастырь ещё во время осады повлиял на религиозную радикализацию Русского Севера, и влияние это за 250 лет не угасло.
Ещё в юности, до революционной деятельности и сочинительства, Клюев был послушником в Соловецком монастыре, и его выбор тоже кажется не случайным. И хотя там уже служили по новому канону, именно оттуда Клюев вынес желание поломать существующую государственность.
Есенинская поездка к Соловкамэто тайное желание отыскать и услышать самые древние ответы на вопрос, насколько грядущая революционная новь укоренена в русском прошлом.
Следующий после Разина атаман, поднявший бунт, Кондратий Булавин, пошедший против Петра Великого, имел в ближайших соратниках атамана Игната Некрасу (Некрасова), по сути, старообрядческого вождя, который после поражения восстания в 1708 году увёл казаков на Кубань, бывшую тогда под Крымским ханством, и основал там староверскую казачью республику.
Емельян Пугачёв, бунтовавший сто с лишним лет спустя после Разина, продолжение всё той же истории. Есть мнение, имеющее под собой основания, что Пугачёв изначально был «проектом» староверов и они «вели» его, имея далекоидущие планы. В своих манифестах Пугачёв сулил старообрядцам «бороду и крест», то есть полное восстановление в правах. Неоднократно наведываясь к влиятельным старообрядцам, он получал от них щедрые вспоможения. Тема эта многие годы либо замалчивалась, либо не получала должного освещения. Но ведь старообрядческое участие было одним из важнейших приводных механизмов бунта, пусть не единственным, но крайне действенным.
В пугачёвщине участвовали сотни тысяч человек. Екатерина Великая, чьи полководцы побеждали всех и вся, вдруг обрела почти необоримую беду в собственном государстве. За несколько лет, потраченных на истребление пугачёвщины, несокрушимая Россия могла задавить едва ли не любую мировую державу.
В чём же дело?
По итогам раскола огромные массы русского населения перестали воспринимать власть и Церковь в качестве легитимных институтов.
Учение Маркса получило в России такие невиданные всходы вовсе не в силу необычайной предприимчивости Ленина и компании. Причины надо искать куда глубже.
Мы привыкли к не лишённой стройности ленинской логике: декабристы разбудили Герцена, Герценнародовольцев, а те передали дух освобождения большевикам; однако здесь имеет место дворянская заданность: да простит нас Владимир Ильич, куда в этой цепочке подевался народ?
Русского мужика качнул раскол. И волна эта, набирая мощь, захлестнула два последующих столетия.
В центральных чернозёмных губерниях, откуда Есенин и происходил, старообрядческое движение в силу объективных причин было распространено слабо: туда легко могли дотянуться руки государства. Основными местами расселения старообрядцев стали Север, Поволжье, Урал.
Писатель и большевик Павел Бажов, будущий создатель цикла великих уральских сказов «Малахитовая шкатулка», в отличной повести «За советскую правду», используя личный опыт, описывает, как искавший себе хоть какую-то работу в уральской глуши учитель оказывается в истово соблюдающей обряды старообрядческой деревне. Местные мужики по собственному почину создают партизанский отряд и при первом продвижении красных начинают войну в белогвардейских тылах.
Если брать других принявших революцию товарищей Есенина, то можно отметить: Орешинповолжский, из Саратова, Ганинвологодский. О староверческих корнях этих поэтов неизвестно, однако никакого тяготения к официальной Церкви ни у первого, ни у второго не просматривалось, зато радость от крушения монархии была такова, как будто больше двухсот лет её копили.
Был ещё писатель Алексей Чапыгин, также принявший революцию, тогда очень близкий Есенину, «сродник наш Чапыгин / Певуч как снег и дол», пишет Есенин в знаковом стихотворении 1917 года с говорящим названием «О Русь, взмахни крылами».
Чапыгин происходил из той же Олонецкой губернии, что и Клюев. Говорить о его староверческом воспитании не приходится: мать умерла рано, отец был старым николаевским солдатом, в 13 лет Чапыгина увезли в город; но среда, окружавшая его в детстве, всё-таки была старообрядческая, и тема старой русской веры для этого писателя оказалась весьма значимой.
История тверского уроженца Сергея Клычковаточь-в-точь клюевская и карповская: воспитывавшие его дед и бабушка были старообрядцы, внук же сначала пошёл в революционеры. В 1905-м после боёв на Красной Пресне Клычков вполне мог угодить на каторгу, но стал поэтом, а следом, как все вышеназванные, принял большевиков.
Эта вот староверческая подкладка, что-то вроде очнувшейся родовой прапамяти, ещё одно отличие, сыгравшее свою роль, когда в художественной среде одни революцию приняли, а другиенет. Едва ли возможно подозревать наличие в роду старообрядцев у подавляющего большинства петроградской аристократии, интеллигенции и богемыпри всём том, что многие из них были увлечены религиозными сектами, писали и говорили об этом.
Однако писатель Михаил Пришвин по поводу религиозных исканий интеллигенции весьма жёстко заметил, что она взяла у народа религию «напрокат».
Осталось добавить, что сам Пришвин вырос в старообрядческой среде, тоже участвовал в революционном движении и, как многие вышеупомянутые, за это отсидел. В 1917 году, как мы помним, он пришёл к «скифству». Смысл революции осознавал мучительно, но в итоге принял её как мало кто другойна поистине глубинном уровне.