Всем они были хороши, но не хватало в них задора, что ли, вызова, дерзости.
С Клюевым Есенин составлял артистическую пару; законы сцены, увы, значили много. Теперь стало ясно, что работали они на контрасте: Клюевтяжёлый, на вид старше своего возраста едва ли не вдвое, с моржовыми усами, стоялыми глазамии юный, переливчатый, звонкий, синеглазый Есенин.
Клюев к тому же был не просто большим поэтом, но и настоящим артистом.
А Орешинпросто читал. На сцене стоял колом, не шутил, всё делал слишком всерьёз. Ещё более удивительно: этот бывалый солдат, многократно ходивший под смертью, вдруг терялся, если публика слушала рассеянно, и не умел управлять залом.
А поэту нужно уметь и это. Иначе не заметят.
Время требовало чего-то нежданного.
Отстранённое высокомерие Блока, северянинское подвывание, медоточивая манера Клюевавсё это Есенину категорически не подходило.
Но что было нужно?
Футуристов, явившихся и загремевших ещё в начале войны, Есенин знал плохоони казались совсем чужими; но в их поведении, в их скандалах что-то было.
Клюев, догадавшись, что отставлен, в октябреноябре написал «Ёлушку-сестрицу»:
Белый цвет Серёжа,
С Китоврасом схожий,
Разлюбил мой сказ!..
В те же дни Есенин о Клюеве скажет, что тот стал его врагом.
Именно так: врагом.
Видимо, какая-то письменная или устная сцена меж ними разыграласьи взаимные обвинения были серьёзны и обидны.
Вскоре Клюев в одном из писем съязвит: «Вот Есенин так молодец, не делал губ бантиком, как я, а продался за угол и за хлеб, и будет цел и из всего выйдет победителемплюнув всем братьям в ясные очи».
Всё этозавистливая неправда.
И если Клюев имел здесь в виду, что Есенин сочинял приветствующие революцию поэмы, так сам он подобных стихов сочинит втрое больше.
С Ивановым-Разумником тоже случился раздор.
В декабре выйдет второй сборник «Скифов», там будут помещены клюевская «Песнь Солнценосца» и две статьи, выведшие Есенина из себя: Иванова-Разумника и Белого.
Оба они считали тогда Клюева более крупным поэтом, чем Есенин; последнему об этом не сообщали, но в письмах проговаривали как само собой разумеющееся.
И тут вдруг на соседних страницах с есенинскими стихами Иванов-Разумник во всеуслышание сообщает: «Песнь Солнценосца по глубине захвата далеко превосходит всё написанное до сих пор о русской революции».
Есенин вскипел!
Выдавая поэму за поэмой, он был убеждён: ангелы его на крылах несут. И что же?
«За революцией политической, за революцией социальной, пишет Иванов-Разумник о Клюеве, он предчувствует и провидит революцию духовную».
«А я?! хотелось закричать Есенину. Да я писал об этом, когда Клюев даже глаза не разлепил! Это он пошёл по моей борозде, а не наоборот!»
Белый в своей статье туда же: «Сердце Клюева соединяет пастушечью правду с магической мудростью; Запад с Востоком; соединяет воистину воздыхания четырёх сторон Света. И если народный поэт говорит от лица ему вскрывшейся Правды Народной, то прекрасен Народ, приподнявший огромную правду о Солнце нам миромв час грома»
Не скрывая раздражения, Есенин пишет Иванову-Разумнику: «Штемпель Ваш первый глубинный народный поэт, который Вы приложили к Клюеву из достижений его Песнь Солнценосца, обязывает меня не появляться в третьих Скифах. Ибо то, что вы сочли с Андреем Белым за верх совершенства, я счёл только за мышиный писк».
И резюмирует: «Говорю Вам это не из ущемления первенством Солнценосца а из истинной обиды за Слово, которое не золотится, а проклёвывается из сердца самого себя птенцом».
Золотитсяэто у Клюва. А у Есенинапроклёвывается птенцом.
Так надо было это понимать.
Состояние его было исступлённое.
Вне себя от злости, Есенин решил сжечь начатую им специально для сборника «Скифы» пьесу «Крестьянский пир».
Тут, на беду, Зина явилась с работы. Ввиду постоянной нехватки денег, она, будучи беременной, устроилась машинисткой в Наркомат продовольствия. Мужу пришлось согласиться на это, но одеваться попросил максимально строго. То, что жена беременна, ревность Есенина не усмиряло.
Несколькими часами ранее Есенин обнаружил среди вещей своей Зинаиды футляр с кольцом.
Подарки от любовников принимаешь?! закричал он в бешенстве, едва она вошла.
Зинаида ответила что-то, не показавшееся ему убедительным.
Случилась жуткая сцена: всё вокруг переколотили; оскорблял её последними словами; она рыдала.
Потом кое-как помирились.
Вроде всё пошло на лад.
Но, увидев однажды, каким Сергей может стать, Райх не смогла его простить и перестала доверяться ему так, как до этого дня.
Под Новый год, в последний день 1917-го, Есенин всё-таки съездил с Орешиным к Иванову-Разумнику: что-то обсуждали, как-то помирились.
Есенин даже не снимет посвящение ему с «Преображения» и Беломус «Пришествия». Но прежняя близость всё равно пошла на убыль.
Новый год встречали с Зиной и, кажется, с Орешинымесли они с ним только в десять вечера ушли от Разумников, значит, Орешину спешить было некуда.
Но и Есенин, кажется, к жене уже не торопился, если появился дома только за час до Нового года.
Любовь его на глазах истончалась.
* * *
В наступившем 1918 году Блок, наконец, почувствует в Есенине достойного и любопытного собеседника. Ему нужно будет с кем-то сверять свои ощущения. Есенин окажется кстати.
3 января Есенин весь вечер проводит у Блока.
К тому моменту Блок уже считает Есенина крупным поэтом и одному знакомому безошибочно раскладывает ситуацию: «Клюевбольшой поэт, но в смысле версификации Есенин выше его. Он владеет стихом значительно лучше Клюева».
По итогам встречи Блок запишетпосчитает важным! что говорил ему Есенин.
«(Интеллигент) как птица в клетке; к нему протягивается рука здоровая, жилистая (народ). Он бьётся, кричит от страха. А его возьмут и выпустят»
Сам Есенин в этом противостоянии, конечно же, народ.
«Клюевчерносотенный», уверяет Блока Есенин.
Делаем вывод: сам Есениннет, раз даёт Клюеву такую характеристику, скорее, в осуждение. (Черносотенцывраги революции.)
Далее о Церкви и православии: разрушают (храмы, Кремль, которого Есенину не жалко) только из озорства.
Наконец, Есенин осмысленно вводит Блока в заблуждение, говоря о себе, что «из богатой старообряд[че]ской крестьянской семьирязанец».
Правда здесьтолько то, что он рязанец.
Зачем Есенину понадобилась мифическая старообрядческая семьяа значит, и весь род, уходящий в староверство?
Тема эта не случайная и по разряду хулиганских, с примесью весёлого хвастовства, выходок Есенина не проходит.
Основания у есенинского желания быть наследником староверов куда более глубокие, чем может показаться.
Несколько человек видели, как после Февральской революции и ещё до Октябрьской всякий раз, приходя в редакцию газеты «Дело народа», Есенин читал книгу Афанасия Щапова «Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII века».
Казалось бы, в редакции обсуждают минувшую революцию и грядущие, не менее важные дела. Зиночка Райх сидит, вся как сиреневый куст. А ончитает. Причём именно эту книгу, а не, скажем, «Капитал» или кипы газет, которые наперебой рассказывают о текущем моменте, в котором не мешало бы разобраться. Нет, ему надо про раскол. Какие ответы он там искал?
Посмотрим для начала на ближайших старших товарищей Есенина того времени.
Что общего у Николая Клюева и Пимена Карпова помимо того, что они сочиняли стихи и ненавидели западническую интеллигенцию?
Во-первых, они были участниками революционного движения, причём, если Клюев, просидев полгода в тюрьме, непосредственную революционную деятельность оставил, то Карпов продолжал, невзирая ни на что: будучи призванным в армию, организовал в своём пехотном полку сразу несколько революционных ячеек, в результате чего полк в полном составе перешёл на сторону большевистской революции.
Во-вторых, оба вышли из староверческих семей.
Клюев носил на груди древлеправославный восьмиконечный крест, отвергнутый патриархом Никоном.