Пусть Клюев будет («а поэт огромный», признаётся Есенин Орешину) но только среди других: Орешина, Ганина, Клычкова, Карпова, Ширяевца.
Хотя в этой компании Есенин самый молодой, но зато самый талантливый и дерзкий, а значит, главенствовать будет он. Клюев же пусть сбоку пристраивается.
В те месяцы Есенина был очарован Белым. Блок заметил, что Есенин даже манеру разговаривать успел перенять от Белого: взволнованную, сбивчивую, вдохновенную.
Белый был сильным поэтом, с обилием восклицаний, перепадов и сломов, хотя шёл в большой степени от ума. В период создания своей революционно-христианской космогонии Есенин по внешним признакам созвучен с Белым, но вскоре вернулся к природной распевности и мысли сердечной, а не умственной.
Однако о повести Белого «Котик Летаев» Есенин напишет единственную за всю жизнь рецензию на прозаический текст, называя его гениальным.
«Буйство глаз и половодье чувств» из позднего стихотворения Есенинаэто чуть (и в лучшую сторону) переиначенные «водопады чувств» из «Котика Летаева».
Но главным для них на то время была схожесть восприятия происходящего в стране. Белый слышал «ритмы Нового Космоса». Писал так: «Как подземный удар, разбивающий всё, предстаёт революция; предстаёт ураганом, сметающим формы».
Белый мог бы сменить Клюева и стать для Есенина более чем учителемдругом. Однако он в учениках не нуждался, да и социальная разница неизбежно сказывалась. Белыйна самом деле Борис Николаевич Бугаевбыл профессорским сыном и наследственным дворянином. Всё то в происходящей революции, что Есенин считал частью собственной природы, Белый видел очередной, взамен прежних, формой. Это неизбежно чувствовалось.
Иванов-Разумник предложил тогда Белому редактировать сборник «Скифы»; но Есенин точно знал, что настоящий скиф здесь он, и все были обязаны с этим считаться.
Орешину Есенин, хотя и смеясь, признался, будто бы чуть иронизируя над собой, но одновременно делая серьёзную заявку: «А знаешь мы ещё и Блоку, и Белому загнём салазки!»
«Мы» в этом случае было не столько данью приятельству, сколько попыткой говорить за всё простонародье разом.
Есенин, вспоминает Орешин, «хохотал без голоса, всем своим существом, каждым своим жёлтым волосом в прихотливых кудрявинках, и только в синих глазах, прищуренных, был виден светлый кусочек этого глубоко внутреннего хохота».
* * *
Февраль, помимо надежд, дал слишком мало. И тут грянуло событие, о котором Есенин и догадываться не мог. Даже если слышал какие-то смутные разговоры в эсеровских кругах, думал об этом куда меньше, чем о своих новых поэмах.
Разом, в один день, настало время большевистское.
«Есенин принял Октябрь с неописуемым восторгом весь его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрём», констатирует Орешин.
Слово «нечеловеческий» здесь не случайное: это не эпитет, а что-то вроде диагноза.
Случившееся казалось необъятнымбольше любого другого события не только в русской истории, но даже в мировой.
Более всего в это время Есенин читал Библию.
Так совпало, что и на этот раз Есенин встретил Рюрика Ивнева на набережной Невы. Тот, быть может, уже искал глазами проулок, куда можно спрятаться, но увидел, что Есенин одини радостный, будто распахнутый настежь.
А я брожу, целый день брожу, говорил Есенин. Всё смотрю, наблюдаю. Посмотри, какая Нева! Снилось ли ей при Петре то, что будет сейчас?
Сами названия «маленьких поэм», написанных им сразу после Октябрьской социалистической, «Пришествие» и «Преображение»показательны.
Есенин будто ощутил возвращение Бога на землю и ждал от него немедленных чудес. Не богохульствуя вовсе, а замирая от счастья, просил звонким голосом: «Господи, отелись!»
Многие помнят этот кажущийся хулиганским призыв, но часто забывают, когда это написано: ноябрь 1917-го.
В современной православной традиции такие высказывания, как «Господи, помилуй!» или «Слава Богу», считаются краткими молитвами.
Есенинский случай именно таковон молился.
Господь должен был дать миру «красного телка»этот образ, символизировавший крестьянский рай, преследовал Есенина.
Оставив в стороне едкую иронию прозаика и старика Александра Амфитеатрова, решившего, что Есенин просто соскучился по телятине, отметим иное.
«Телись» надо понимать как производное от «тела». Есенинские слова стоит читать как «Господи, воплотись заново!».
Ходасевич первым догадался, что «красный телок» у Есенина равен Христу.
И тогда сразу всё становится на свои места.
«Господи, я верую!»так начинается первая из вышеназванных поэм, «Пришествие».
Поэт уверяет Господа, что Христос несёт свой крест «из прозревшей Руссии»и надо спасти Его. Сама Русь сошла на землю из «звёздного чрева» и попрала смерть.
Завершается «Пришествие» поэтической молитвойи снова не персонифицированной, а произносимой Есениным как бы от лица всех стоящих рядом с ним:
Уйми ты ржанье бури
И топ громов уйми!
Пролей ведро лазури
На ветхое деньми!
И дай дочерпать волю
Медведицей и сном,
Чтоб вытекшей душою
Удобрить чернозём
Тот же возвышенный настрой и в финале «Преображения»:
Зреет час преображенья,
Он сойдёт, наш светлый гость
Убеждённость Есенина, что юность его и расцвет дара чудесным образом совпали с величайшими событиями в человеческой истории, была непреложна.
Господь, уверял Есенин, смотрит на его Русь и думает о ней:
А когда над Волгой месяц
Склонит лик испить воды,
Он, в ладью златую свесясь,
Уплывёт в свои сады.
И из лона голубого,
Широко взмахнув веслом,
Как яйцо, нам сбросит слово
С проклевавшимся птенцом.
Осталось только дождаться этого слова, понять его и пропеть первым.
Отец Есенина, Александр Никитич, который на ласковое слово щедр не былобе сестры жаловались, что с детьми он общаться совсем не умел, в те же дни вдруг напишет сыну:
«Очень болит сердце о тебе, Серёжа На днях во сне я видел своего отца, который очень тобой любовался. Ради Бога, пришли ответ поскорей».
Письмо получилось будто не мужское, а материнское.
Пока Сергей призывал Господа спасти Сына, явившегося в Русь, его собственный отец, думая о своём сыне, предчувствовал недоброе.
Есенин за полтора месяца так и не нашёл времени, чтобы ему ответить. Не дождался папаша письма.
* * *
О поэтических возможностях Есенина той поры говорят даже его черновики.
Пробуя сочинить новое стихотворение, он пишет первую строку, но почему-то останавливается и решает начать другое стихотворение.
«Мне полной чашей нести»
Нет.
«Строгие равнины»
Нет.
«Колесом на чёрную дорогу»
И снованет.
Но за каждой оборванной строкой стоит огромное!
Предсказание собственной судьбы. Суть его поэтики. И даже готовые названия для трёх книгхоть поэтических, хоть прозаических.
А это всего лишь наброски, которые он никогда потом не использовал.
22 ноября 1917 года Есенин устроил свой первый авторский вечер. Заказал и собственноручно расклеил афиши, на которых было объявлено, что автор выступит с чтением стихов из «Радуницы», поэм «Октоих» и «Пришествие».
Представление Есенина о его месте в поэзииесли не центральном, то в центре, среди немногих иныхи реальное положение дел пока не вполне совпадали. До тех времён, когда на его выступления будут вызывать конную милицию, чтобы предотвратить столпотворение, ещё надо было дожить.
На выступление пришли друзья, несколько солдат, жильцы ближайших домоввсё какое-то развлечение! и десятка полтора-два слушателей. Первые ряды почему-то никто не занял, все будто бы стеснялись, расселись по дальним углам зала.
Вступительное слово сказал Владимир Чернявский.
Есенин, не смутившись количеством публики, читал страстно. Всё в итоге получилось: и зрители к сцене передвинулись, и аплодисменты зазвучали, и общее вдохновенное чувство возникло.
Таков был его почин: сольным голосом, в самом широком смысле, он запел именно тогдав ноябре 1917-го.
В ноябре Есенин проведёт ещё один вечер, но уже в компании Орешина и Чапыгина.