Угостила коньякомон ей нравился, этот мальчик. Спустя несколько лет Есенин после коньяка взял бы и поцеловал собеседницу, но пока ещё так не умел. Она подписала ему свою книжку «Русь»: «Новому другукоторый, быть может, будет дороже старых». Обнадёжилаон и обнадёжился.
К Изрядновой и к сыну не зашёлсразу в Петроград: некогда, некогда.
Вкус коньяка на губах.
С вокзала, 2 октября, сразу к Городецкому; остановился у него.
Чуть ли не на следующий день туда заявился и Клюев. Знаковая встреча!
Городецкий тогда активно не дружил с Мережковскими, и основные опасения его были направлены в ту сторону: как бы они Есенина не сманили в свой круг.
Опасность же подкралась с другой стороны.
Городецкий потом очень точно подметит, что Клюев в Есенина «впился».
Клюев был на восемь лет старше Есенина, но вёл себя, будто прожил втрое больше. Волосы подстрижены «под скобку». Говорил вкрадчивым баском. Глаза внимательные и холодные. Лицо, сужающееся к подбородку, как куриное яйцо: вроде линия мягкая, а ощущение странное. Из-за выражения глаз и формы головы возникала ассоциация ещё и с рыбой: выплыл из-за куста и глядит. Моржовые усы дополняли образ.
Синяя рубаха, смазные сапоги, на груди серебряный крест. Длинная, до колен, кофта в крапинку. Подпоясан шёлковым поясом с кистями.
Увидев, наконец, своего «белого голубя», Клюев чуть не задохнулся: реальность превосходила любые ожидания. Долгожданный «братик» оказался хотя и без усиков, но прехорошенький, с лёгкой походкой, синеглазый. Разве что немного бледненький. Клюеву сразу захотелось его накормить.
Мемуаристы все как один вспоминают, что Есенин с Клюевым были в ту осень неразлучны.
Уже 6 октября они в гостях у журналиста Александра Измайлова, в компании с переводчиком Фёдором Фидлером.
Последний записывает: «Клюев очень любит Есенина: склонив его голову к себе на плечо, он ласково поглаживал его по волосам». Пропал паренёк?
7 октября они у поэта и художника Владимира Юнгера.
И так всю следующую неделю: встречи, знакомства.
Настрой Есенина прост: Клюевумище и талант ошеломительный; а то, что всё время норовит за ухом почесать, ничего, они все тут друг о друга чешутся.
Затокакие люди, какие разговоры!
Печаль Клюева в том, что ночевать Есенин всё равно возвращается к Городецкому.
Влияние Клюева и Городецкого тогда было ещё вполне сопоставимым. Выбора между ними Есенин не делал: а зачем? Крутился, как мог, между двумя в той или в иной степени очарованными им мужчинами.
Клюев знакомил с лучшими людьми Петрограда и давал умнейшие советы по литературному делу.
Городецкий надеялся возглавить неонародничество в русской культуре и Есенина видел одним из сотоварищей. Есенин был вовсе не прочь, тем более что Сергей Митрофановичдаром что как поэт был слабее Клюеваи влияние имел большее, и знакомства самые широкие, к тому же обещал помочь с призывной историей.
10 октября на квартире Городецкого прошло первое собрание общества «Страда». Спустя неделю общество учредили официально. В почётные члены, для веса, избрали Фёдора Шаляпина, Илью Репина, Константина Бальмонта и Владимира Короленко.
Председателем общества стал беллетрист Иероним Ясинский. Ему и по возрасту положено было главенствовать: родившийся в 1850 году, он был самым старшим в их компании. Товарищем председателясам Городецкий. Казначеем назначили гипнотизёра и оккультиста Григория Клочкова.
Есенин и Клюев должностей не получили, им полагалось слагать и петь.
21 октября Николая и Сергея, наконец, принял Блок.
Характерно, что в другой раз приехавшего из своего далёка Александра Ширяевца он в дом не пустил: передал через горничную подписанную книгуи всё. Ширяевец ужасно обиделся. Но что толку обижаться на Блока? С таким же успехом можно обидеться на Адмиралтейский шпиль.
О чём говорили, неизвестно. Блок записал в дневнике: «Н. А. Клюевв 4 часа с Есениным (до 9-ти). Хорошо». По записи видно, что Клюев в этой паре главный для Блока; одного Есенина он и в этот раз не принял бы.
Есенин похвастается в письме Любови Столице: «Вчера мило гуторил с Блоком» (видны и гордость, и самоирония). Заодно признаетсяи тоже не без иронии: «Одолеваем ухаживаньем Клюева». Последняя фраза в письме: «Жду так же, как и ждал, Вас до моего рождения».
Томящийся Клюев предлагал снять квартиру на двоих или хотя бы номерок на часок. Есенин поначалу делал вид, что не понимает, в чём дело, а понемногу начал вести себя и вовсе неожиданно.
В те же дни в очередной раз отправились с Клюевым в гостина этот раз к певице Надежде Плевицкой. Клюева она знала, любила, даже однажды сапоги ему подарила взамен стоптанных.
Есенин, при знакомстве показавшийся Плевицкой скромным и застенчивым, вдруг переменился и начал откровенно над Клюевым трунить, едва ли не унижая его. Клюев в ответ на жёсткие есенинские шутки вдавил голову в плечи и опустил глаза, не в силах утихомирить своего «голубя».
Есенин будто бы показал Плевицкой: если вы думаете, что я с Николаем Лексеичем сплю в одной кровати, это не так, уверяю.
* * *
Близился первый вечер общества «Страда».
Есенину заказали фрак.
Когда он его примерил, выяснилось, что всё это выглядит ужасно. Детское лицо, сложение худощавое, почти мальчишеское, и фрак Не то.
И здесь, наконец, озарило сразу и Клюева, и Городецкого: надо нарядиться а-ля рюс!
(Спустя пару лет Городецкий будет утверждать, что не имел к этому маскараду ни малейшего отношения, и всё свалит на Клюева.)
Шёлковую голубую рубашку! кричит Клюев. Будет как шёлковый, мой голубь-то!Нет, лучше белую! возражает Городецкий. Будет как белый шёлковый голубь!Шаровары емуплисовые! Сапожки емуостроносые! Цветные, на каблучках!
Ну-ка, Серёжа!
Нарядился. Эти двое взглянули и ахнули: мечта!
И рязанский, и пейзанский.
Клюев достал румяна (у него были) и нарумянил Серёжу. Был бледненькийстал как яблочко наливное.
Золотой поясок ему повязал, а на поясокгребешок.
Городецкий сходил за балалайкойвот тебе, балалаечка, весенний братик. Или всё-таки гармошка? Сходил ещё раз и принёс гармонь.
Они так им восхищались, так любовались, так расталкивали друг друга, чтобы поправить на нём то воротничок, то поясок, что Есенин им доверился: так и вправду лучше.
Даром, что парней в таких нарядах он в Константинове не встречал никогда. Разве что на открытках видел.
Есенин навязал городу свои стихи; город в ответ навязал ему свой театр.
Городецким руководило чувство нисколько не народное, но исключительно эстрадное.
Что до Клюева, то здесь к другому знахарю надо идти: он наряжал Серёжу, как куклу, сообразно своим грёзам. Фрак его пугалв нём Серёжа походил на чёртика, а в белой рубашечке и сапожкахтакой, что хотелось спрятать за пазуху, унести домой, на стол поставить и любоваться.
Афиши развесили по всему городу, на афишахесенинская фамилия. Такое с ним было впервые. Что же, получается, весь город ходит, и все теперь знают, как его зовут? Невозможно.
В воскресенье, гласила афиша, 25 октября 1915 года в концертном зале Тенишевского училища состоится вечер «Краса». Фамилия Городецкого шла первой. Вторым значился Алексей Ремизов. ТретьимЕсенин. Клюева поставили четвёртым.
Следомтри крестьянских поэта: Сергей Клычков, Павел Радимов, Александр Ширяевец, которых, по причине отсутствия в Петрограде, даже не приглашали; их стихи должна была читать жена Городецкого с подходящей этому вечеру фамилией Бел-Конь-Любомирская.
Отдельно на афише отмечалось: «Рязанские и заонежские страдания, частушки, прибаски, веленки и страдания (под ливенку)»; эта часть концерта в основном также была возложена на Есенина.
По сути, он стал главной интригой вечера.
Побуждения Городецкого, суетившегося в те дни по поводу публикаций стихов Есенина в периодике и одновременно об издании его дебютного сборника «Радуница», были самыми благими: он не сомневался, что если, на его вкус, очаровательно всё, что Сергей ни делает, и когда стихи читает, и когда частушки под гармошку поёт, значит, и на всех остальных это должно воздействовать точно так же.
Городецкий уже видел Есенина артистом, с которым они едут по городам и весям, собирая публику и прибыли.