Весной 1922 года произошло событие, во многом затмившее для нее интеллектуальные открытия последних времен и даже немного примирившее с ужасами жизни при большевиках. В то время в Петрограде работали два театра; в одном шли серьезные оперы и балеты, в другомлегкие оперы и классические оперетты. Именно они как магнит стали притягивать Алису. Она вспоминала:
«В театре было четыре балкона. Четвертый был очень дешевым, но [билеты туда] было очень трудно достать. Касса [с билетами] на неделю открывалась в субботу в десять утра. Я вставала каждую субботу в пять утра, чтобы быть там к шести и ждать снаружи три часа, невзирая на российскую зиму; в девять фойе открывалось, и я могла в течение часа ожидать внутри. К десяти там уже были бесконечные очереди за дешевыми местами. В течение двух лет я была там каждую субботу».
Когда вновь пустили трамваи, родители стали выдавать Алисе деньги на дорогу. Но она всё равно продолжала ходить пешкомс одной целью: сэкономить побольше денег на билеты в театр. Какие оперетты ей нравились больше всего? Самой любимой оказалась оперетта австрийского композитора Карла Миллёкера «Нищий студент» (ее она посмотрела 11 раз). Кроме того, Алиса несколько раз ходила на оперетту-буфф Жака Оффенбаха «Герцогиня Ге-рол ыптейнская», «Баядеру» Имре Кальмана и «Там, где жаворонок поет» Ференца Легара. Последняя ей особенно запомнилась:
«Актеры носили модные одежды последнего зарубежного покроя я помню сцену бала и огромное окно, выходящее на освещенную улицу зарубежного города. Это было важнее для меня, чем Ницше и весь университет Они были для меня символом жизни ради собственного удовольствия и развлечения, а не для исполнения служебных обязательств или страданий. В них было всё, что было несоветским».
Так молодая девушка, увидевшая столь много скорби и тягот, всем своим существом рвалась к радости легкой жизни. Алисе также были очень интересны ночные клубы, куда ее время от времени брала с собой кузина Нина Гузарчик. Иногда она также ходила на суаре, организованные кем-либо из родственников или подруг:
«Мне очень нравились вечеринки. Мое чувство к ним было такое же, как и к зарубежным опереттам: они были несоветские, они были для собственного эгоистического удовольствия».
О том, как проходили вечеринки петроградской молодежи в то нелегкое время, в подробностях рассказывают американские воспоминания писательницы. Гостей обычно просили по возможности принести хоть что-нибудь: хлеба, еды или хотя бы пару поленьев для отопления. Кто-то играл на пианино, и можно было потанцевать. Люди старались веселиться и говорить на разные интеллектуальные темы. Вечеринки в основном были тематические, с соответствующими костюмами. Айн Рэнд вспоминала, как это было весело: можно было залезть в старый бабушкин сундук, достать из него что-нибудь очень ветхое и придумать удивительный наряд, который выдерживал один-два таких вечера. Архив Айн Рэнд в Америке сохранил одну фотографию того периода: Алиса, одетая в костюм Арлекина, с веером в руках.
Проблемой для красоток того времени было полное отсутствие модной одежды: оставшаяся от дореволюционного времени к тому моменту уже износилась, а новой не было. Шить костюм у частных портных могли позволить себе немногие. Поэтому, по словам Айн Рэнд, девушки тратили огромное количество времени на ее самостоятельное изготовление:
«Фантазии о [модной] одежде были как будто [мечты] о чем-то из заграницыили с другой планеты».
Для взрослеющей девушки это был очень болезненный опыт:
«Я ходила в тряпье; бблыпую часть моего гардероба составляли платья моей матери, переделанные под меня. Для вечеринок у меня было только одно платье, сделанное из маминого расшитого летнего пальто; я носила его в течение нескольких лет, пока оно не стало столь лоснящимся, что единственное, что с ним можно было сделать, это вывернуть наизнанку и носить обратной стороной».
В результате к этой проблеме Алиса отнеслась со свойственным ей радикализмом и отсутствием полутоноврешила, что либо надо быть отлично одетой, либо ходить в том, что было. Воленс-ноленс выбор был сделан в пользу второго варианта.
Потихоньку семья Розенбаум начала привыкать к Совдепии, несмотря на резкий контраст бытовых стандартов того времени и их безмятежной дореволюционной жизни.
Он
На одной из вечеринок Алиса встретила первого мужчину своей мечты. Был холодный вечер 1922 года. Группа озябших молодых людей сгрудилась возле камина. Они называли свое сообщество «Uno momento», а неформальным главой его была Нина Гузарчик. Алиса взглянула на юношу, вошедшего в комнату, и онемела:
«Я не могла в это поверить. Он выглядел нереальнонастолько он был совершенно привлекателен. Это был мой тип лица, за исключением того, что его волосы были темного цвета; он был очень высокий и худощавый, с серыми глазами и резкими чертами лица. У него было очень интеллигентное лицо, очень решительное, ясно очерченное, аристократичное, самоуверенное. Но больше всего мне понравились его высокомерие и надменная улыбкаулыбка, которая говорила: Ну, мир, ты должен мною восхищаться»{256}.
Для завершения портрета добавим, что, по словам Норы Розенбаум, у прекрасного принца был нос с горбинкой{257}.
Это был Лев Борисович Беккерман. Друзья звали его Лео или Лёля. Многое в нем восхищало Алису, но многое и отталкивало. С одной стороны, он прятал у себя в квартире молодых контрреволюционеров, и это не могло не вызывать восхищения. С другойон флиртовал практически со всеми женщинами и к тому же достаточно терпимо относился к большевистской идеологии. Алисе не нравился также натурализм его литературных и эстетических взглядов.
В следующий раз они встретились несколько месяцев спустя, также на одной из вечеринок. На сей раз Лео провел большую часть вечера в беседах с Алисой, что несказанно ее удивило, и даже вызвался проводить ее домой. И хотя разговор не шел ни о чем романтическом, Алиса, придя домой, поняла, что бесповоротно и безнадежно влюблена. С этого момента ее мысли были только о нем: о его голосе, о волосах, спадающих на лоб, о его стройном теле и аристократической, надменной улыбке. Особое восхищение вызывала его смелость. Лео, лишившийся родителей, жил вместе со своей сестрой. Однажды друг попросил приютить двух членов контрреволюционного подполья. Лео, зная, что сестры нет дома и она вне опасности, без промедления согласился. Прожив у него несколько недель, подпольщики покинули его квартиру и, по-видимому, перебрались за границу.
Он был на четыре года старше ее, учился в Петроградском технологическом институте и подрабатывал переводами с немецкого (нами была выявлена одна книга в переводе Л. Беккермана и его сестры{258}).
Лео и Алиса стали вместе ходить в театр и на вечеринки. Весь мир вокруг начал для Алисы говорить его голосом. Тем не менее дальше прогулок и бесед их отношения не продвинулись. Она не скрывала восхищения, неудержимого и даже болезненного увлечения им. Айн Рэнд вспоминала:
«Я знала, что ему это не нравится, я знала, что это неправильно. Я упрекала себя, но не видела способа, как мне удержаться от этого По той причине, что я показала интенсивность [своих чувств], он стал уходить от меня».
Когда Лео перестал встречаться с Алисой, мир потух для нее, существование превратилось в невыносимую боль. С того момента она несколько раз видела его на вечеринках, где он практически не обращал на нее внимания. В течение нескольких месяцев она посещала вечеринки только лишь с целью встретить Лео, расспрашивала знакомых, где он и что делает.
А потом, внезапно, боль стала уходить. Алиса потихоньку возвращалась к прежней жизни, перестав терзать друзей расспросами о Лео. Однако она никогда не смогла полностью преодолеть это чувство и забыть его. В 1961 году, в Америке, в ореоле славы и успеха, она печально скажет:
«Я неравнодушна к нему даже сейчас. Видишь ли, мне повезло, что он не попросил меня выйти за него замуж. Я бы сказала да, я бы осталась в Россиии умерла бы там».