Когда я окончила свою речь, судья объявил перерыв и удалился.
Что за перерыв? спросила я у адвоката.
Суд удалился в совещательную комнату. До вынесения приговора, она встала и куда-то поспешно ушла, ничего более не объясняя.
У меня сердце ушло в пятки. Как для вынесения приговора? Уже? Так быстро? В прошлый раз суд тянулся месяца три, а тут два заседания? Руки дрожали. Пока я ездила на суды, была здесь в Симферополе, на душе было спокойно, а теперь опять стало страшно. Приговор и всё. И опять лагерь. Опять я не увижу семью, и это теперь уж точно последний день, когда я смогу поговорить с мамой и братом. Когда суд удалился, всех слушателей из зала вывели. Почему-то видеть, как охрана выпроваживает друзей Пэшкуды из зала суда, при этом, отнюдь не любезничая с ними, доставляло удовольствие. Мы же, наоборот, в своей клетке были лицами привилегированными, и никто нас никуда не гнал. Даже общаться уже не запрещали. Охранник стоял рядом просто для вида, ничего не говоря. Конечно, мы и не беседовали. Вроде казалось, что надо что-то сказать, подбодрить и утешить, но не получалось. Нервное напряжение просто сковало, а слова не приходили на ум. Мы только и могли, что говорить о погоде и тюрьме, а что о них скажешь нового? Поэтому мы по большую часть времени молчали. Адвокат так и не появилась, а мы просидели в ожидании часа три, вздрагивая от каждого скрипа, в надежде поворачивая голову к двери. Как назло в зал суда постоянно кто-то заглядывал, и мы совсем издергались. Каждая минута тянулась вечность, но мы привыкли ждать, закаленные боксиками, где проводили в одиночестве и ожидании по восемь часов.
В это время года на улице темнело рано. Часа в четыре вечера уже опускались сумерки. Зал суда, в котором мы томились, был расположен на первом этаже. Окна, конечно же, зарешеченные, но не так, как в тюрьмерасстояние между прутьями довольно большое. Так что мы из своей клетки могли спокойно наблюдать за улицей, за прохожими, которые бежали кто куда по своим делам. Они и знать не знали ни о нас, ни о том, что в двух шагах от их повседневных забот решается чья-то судьба. Стоит только заглянуть в окно, и будет видна клетка, в которой сидят люди. Что почувствовал бы каждый из них? Недоумение? Равнодушие? Жалость? А может злорадство?
Вошел еще один конвойный и включил в зале суда свет.
Потом задернул шторы на окнах и сменил того, кто нас охранял. Двери в зал открылись, и в него потянулись зрители. Сперва наши родственники, адвокат, а потом все те же мужчины. Казалось, что сейчас их прибавилосьнебольшой зал оказался просто битком набитым. Что это такое? Почему столько людей? Мы заметили словесную перепалку, произошедшую между вновь прибывшими мужчинами и нашими родственниками. Видимо, всех в зал суда пускать не хотели, поэтому кому-то пришлось остаться за дверью. Слава богу, родне удалось протиснуться в зал, отвоевав место.
Встать, суд идет, объявили нам и все поднялись.
Вошел судья и, не садясь, стал зачитывать приговор. Хоть мы и ожидали этого, но слушать спокойно было очень тяжело. Оставаться на ногах тоже, колени все время подкашивались, и очень хотелось сесть. Поэтому я вцепилась в прутья решетки и почти повисла на руках. Думаю, выглядело это весьма комично, но мне было наплевать. Я ловила каждое слово судьи и почти ничего не понимала. Он стоял и зачитывал все, что происходило: что суд рассмотрел то-то и то-то и установил это, выяснил вот это. Свидетели показали это, а подсудимые то. Это продолжалось очень долго и нудно, потому что все это мы слышали многократно, обсудили еще больше, а обдумали миллионы раз. Слушать вновь все эти подробности было невыносимо. Интересовали единственные слова судьи, но пытка была бесконечной и слова никак не произносились.
Муки ожидания не прекращались, и теперь я понимала, что поговорка «ожидание смертихуже смерти», оправдывала себя на все сто. Наконец, долгожданные слова, которые все равно воспринимались обрывками:учитывая все это, суд постановил: признать виновной назначить наказание в виде четырех лет лишения свободы, - пол закачался, голова пошла кругом, и я почувствовала, что почти теряю сознание. Дальнейшие слова не воспринимались, хоть я силилась заставить себя вслушиваться. Ведь был еще брат, его жизнь Ухватила обрывок, назначить наказание в виде двух лет условно
Судья продолжал что-то зачитывать. Что еще говорить? Что еще? Все ведь сказано уже Я постаралась сосредоточиться на его словах:в соответствии со статьей закона Украины от 2000 года «Об Амнистии» Ирину от назначенного по данному приговору наказания освободить из зала суда.
Судья сложил листки и удалился в гробовой тишине. Охранник тут же открыл клетку и отошел в сторону. А я смотрела на эту открытую решетку и не могла понять, что делать. Вообще ничего не могла понять. Видеть открытую дверь камеры я не привыкла, вот и не спешила выходить. В зале раздались возгласы, шум, все говорили что-то разом, но я просто стояла столбом. Не осознавала случившегося. Брат сжал меня в объятиях, и все родные ринулись к клетке, поздравляли, смеялись.
Я смотрела в зал. Полный зал незнакомых мужчин и без всякой радости на лицах. Адвокат что-то говорила маме и сестре. Откуда-то появился муж сестры. Лица встревоженные. До меня стал доходить смысл произошедшего, и я, победоносно подняв голову, вышла из клетки.
Но насладиться победой и торжествовать мне не дали. Родственники окружили кольцом и стали пробиваться сквозь толпу мужиков к выходу. Те расступались неохотно, но все же мы двигались к выходу. Я ничего не могла понять, хотелось говорить, но меня толкали и чуть не несли к выходу.
В последний миг я вспомнила о вещах, оставленных в комнате охраны. Я закричала об этом, и какой-то охранник выволок сумку в коридор. Кто-то подхватил ее, и вся наша компания оказалась на улице.
В этой суматохе я не видела ничего, из того, что творилось вокруг. За спинами родственников мне даже не дали глотнуть воздуха свободы, а утрамбовали в машину, следом за мной и брата, и машина рванула с места. Я не успела поблагодарить адвоката, взглянуть на потерпевшего, понять хоть что-то. В окно отъезжающей машины увидела стоящих на крыльце мужиков, провожающих нас взглядом.
Что это было? спросила я.
Это весь отдел УБОПа пришел на ваш приговор, ответили мне все хором.
Зачем? не понимала я.
А затем, чтобы не выпустить вас, сказала сестра.
Как это? ну что за наивность, но я действительно не могла уразуметь того, что они вновь угрожали моей свободе.
Адвокат ваша сразу почуяла неладное, как только увидела все это сборище ментов в зале суда. Сказала срочно вызвать машины и сделать все возможное, чтобы вы не соприкоснулись с ними. Они в любой момент могли сделать вид, что вы на них снова напали и арестовать прямо там.
Меня прошиб озноб, я представила, как меня прямиком из здания суда отвезли бы в райотдел
Всё позади, всё позади, твердила я себе.
Я даже не успела обрадоваться, не успела осмыслить происходящее, как мы были дома. К сожалению, моего дома уже не было, поэтому привезли нас к сестре, перекантоваться первое время.
* * *
Простой ужин, тихие голоса. Это было так непривычнозвон тарелок, вилок, детский голос племянницы. Семейные шутки казались странными и несмешными. Брат и я удивленно смотрели на родных, которые пытались шутить.
Да что-то вы все чувство юмора в тюрьме растеряли, сказал муж моей сестры.
Мы переглянулись с братом и выпалили в один голос:
Кто был в тюрьме, тот в цирке не смеётся.
Остальные промолчали. Я поняла, что задушевных бесед на кухне можно не ожидать в первое время. Никто не поймет, никому это не нужно. Для родных это тоже страшный сон, который, наконец, закончился, и вспоминать его никто не хочет. Они-то не изменились, им просто забыть походы в суд и встречи с адвокатом. Тюрьма не стала неотъемлемой частью их жизни. Рассказывать ужасы сестре и маме, тем более в присутствии племянницы, не хотелось, а преподносить жизнь там, играючи и смеясь, было неправильно. Барьер непонимания стоял перед нами, никуда от этого не деться.
Мой парень даже не пытался сблизиться со мной, не лез целоваться и обниматьсяэто только в кино бывает. А в реальной жизни мы чувствовали отчуждение, ощущали то, насколько разными мы стали. Даже встречаться взглядами было неловко.