Вечером десятого дня охранник сказал:
С вещами на выход.
Как ни хотелось мне поверить в то, что меня отпускают домой, такого позволить я себе не могла. Собрав те немногие пожитки, что скопились у меня за десять дней, я предстала перед охраной. Как полагается, на меня нацепили наручники, и надежды мои на счастливое освобождение тут же растаяли. Меня посадили в большую грузовую машину, специально оборудованную для перевоза заключенных, и мы отправились в путь.
Куда мы ехали на ночь глядя и зачем, конечно же, никто не сообщил. Дурацкие шуточки сыпались из уст охранников:
Что замерзла? Там тебя согреют злые зэки, говорил один.
Я бы и сам согрел, поддакивал второй, и все умирали со смеху.
Могу предположить, что глупые мальчишки просто бравировали друг перед другом и передо мной. Но все их шутки и ухмылки вызывали отвращение и ненависть. Интеллекта или хотя бы жизненного опыта или этих охранников просто не хватало на сопереживание. А может, они, как и я ранее, просто не осознавали всю серьезность моего положения? Ну и предположить, что сам ты можешь оказаться на месте сопровождаемого, просто немыслимо. В юности каждый считает, что с ним никогда и ничего плохого не произойдет.
Так в конце нашего пути, я поняла, что приехали мы в СИЗО (следственный изолятор), которому предстояло стать мне домом.
Глава 3
Началась долгая процедура оформления. Два молодых человека делали всю работу и, анализируя эту работу потом, я поняла, что, опять же, здесь творилось черт-те что. У меня взяли кровь, причем совсем не одноразовым шприцем, который при тебе вынимают из аккуратной упаковки и надевают на него такую же чистую и тоненькую иголочку. Нет, этот динозавр покоился в железном лотке. Он был огромным и выглядел так словно ему лет пятьдесят, а игла была под стать емуогромная, толстая и старая. К боли прибавился еще и страх заражения, потому что глядя на это чудовище мало верилось в его стерильность.
После процедуры забора крови заставили раздеться до пояса. Сейчас я думаю, что это была чистой воды самодеятельность, но тогда спорить и получать тумаки не хотелось. Вообще личный досмотр должны осуществлять только люди того же пола, что и досматриваемый, но в тех условиях мрачного каземата я не стала спорить по пустякам. Стояла, чувствуя себя полной дурой, обнаженная под взглядами тюремного персонала. Хорошо хоть грудь у меня всегда была предметом гордости, и я не испытывала особого стыда. Слава богу, никакого гинекологического осмотра не было!
Наконец, началась уже знакомая мне процедура взятия отпечатков. Процедура эта была довольно неприятной: пальцы обмазывали жирным черным веществом и очень крепко прижимали каждый палец к бумаге, а потом и всю ладонь. Отмыть это вещество было не так-то просто, на руках так и остался тонкий слой этой гадости, который я смогла отмыть только на следующий день.
Потомфотография. С табличкой, как в кино. Вот, в общем-то, и все. Обстановка была не напряженной, даже дружеской. Один из парней, занимающийся моим оформлением, постоянно шутил и рассказывал обо всем на свете. Звали его Андрей, и насколько я поняла, он был такой же заключенный, как и я. Персонала не хватало и они приобщали к делу арестантов. На свободе Андрей работал врачом, и такой ценный не стали отправлять в колонию. В те времена зарплаты людям не выплачивались по полгода, а здесь был шанс на вполне законных основаниях не оплачивать труд человека, исполняющего обязанности врача. За это он находился в привилегированном положении, мог свободно перемещаться по СИЗО и мало чем отличался от работающего здесь персонала.
Андрей видел, что я молчу и шарахаюсь от каждого резкого движения.
Записывая данные обо мне в толстую потрепанную тетрадь, он спросил:
Статья?
А это обязательно? с опаской поинтересовалась я, так как меня уже достала реакция ментов на мою статью.
Мне надо записать, сказал Андрей. А что такое? Нас здесь уже ничем не удивишь.
Я назвала свою статью и, немного осмелев, добавила:
Как только менты узнают, каждый считает своим долгом меня ударить.
Андрей присвистнул:
Ты первая, кого я здесь встретил с такой статьёй. Не переживай, здесь менты до тебя не доберутся. Ты теперь в СИЗО, а по-простомув тюрьме. Ментов здесь нет, и бояться их расправы, не стоит. Охраняют нас военные, а им до ментовских разборок нет никакого дела. Скорее наоборотони друг друга недолюбливают.
Ты первая, кого я здесь встретил с такой статьёй. Не переживай, здесь менты до тебя не доберутся. Ты теперь в СИЗО, а по-простомув тюрьме. Ментов здесь нет, и бояться их расправы, не стоит. Охраняют нас военные, а им до ментовских разборок нет никакого дела. Скорее наоборотони друг друга недолюбливают.
Он провел меня в комнату вроде склада, и там мне выдали кусок тонкого одеяла (именно кусокметр на метр) и простыню с огромной дырой посередине; железную кружку и ложку без черенка. Я расписалась в получении одеяла, простыни и посуды и распрощалась с Андреем.
С этой экипировкой я пошла вслед за конвойным по темным коридорам. После оформления появилась и бабуля, которая, видимо, прошла всю эту процедуру еще раньше. Думаю, что раздеваться по пояс ее не заставляли.
Когда мы поднялись чуть выше (не знаю, вышли мы из подземелья или нет), я увидела ряды камер. Длинный коридор уходил куда хватало глаз и тусклого освещения вправо и влево. По обе стороны коридора были одинаковые металлические двери, окрашенные зеленой краской, отличались они только номерами, нанесенными на них белой краской. Охранник подвел нас к одной из дверей. Мне велел встать лицом к стене, руки за спину. Он открыл камеру и отправил туда бабулю. Закрыв за ней дверь, молча повел меня вперед по коридору.
Наконец мы остановились. Мой конвоир достал связку ключей и первым делом ударил ногой по двери, нарушив гробовую тишину этого мрачного коридора оглушительным лязгом. Сейчас меня уже не интересовало ничего, что оставалось в этом мире, все мои мысли были там, по ту сторону таинственной двери. Провозившись какое-то время с замком, конвойный, наконец, открыл дверь.
То, что предстало моему взору в первый миг, заставило отпрянуть назад, а мысль заработала только в одном направлениинаправлении побега. Бежать, бежать отсюда и никогда не видеть этого ужаса, не чувствовать этого запаха и забыть. Я попятилась, но меня бесцеремонно впихнули в камеру. За спиной громко клацнула дверь, оставив охранника и мои надежды на то, что это просто злая шутка или страшный сон, там, в другом мире.
Я увидела, а точнее ощутила на себе взгляд двадцати пар глаз: недовольных, удивленных, сонных, безразличных, каких угодно, но только не доброжелательных. Понять тогда это моему разуму не представлялось возможным. Он отказывался воспринимать увиденное. А предстало передо мной вот что: помещение около пятнадцати квадратных метров, в котором стояло шесть трехъярусных нар. Прямо около двери справа стоял небольшой стол, уместиться за которым могло от силы человека три, так как одной стороной он был придвинут к стене. Над столом висела полка, со множеством ячеек, в которых стояли кружки и пластиковые коробки от масла. Слеванебольшая раковина. Сразу за ней, в двух шагах от стола, находился туалет, такая же дыра в полу, как и на ИВС (правда, за невысокой железной дверцей).
В нос тут же ударила неимоверная тошнотворная смесь всевозможных запахов: и грязных тел, и готовящейся еды, и туалета. Все это витало в клубах сигаретного дыма, окутывало тяжелым облаком и не давало дышать. Меня удивило, откуда здесь вообще берется кислород, ведь такое количество людей поглощает его наверняка моментально. Как же сюда попадает свежий воздух? Никакой вентиляции я не обнаружила.
Сначала я не могла понять устройство этого странного дивного мира. Ты словно попал в один из фильмов про постапокалипсис. Какое-то невероятное многоуровневое государство, все увешанное пестрыми тряпками и гроздьями еды, а еще какими-то веревками, сделанными, похоже, из простыней. Я боязливо подняла глаза к потолку, но и оттуда на меня глядели лица. Там, наверху, все люди (бесполые для меня в тот момент) были обриты. На их лысых головах уже начинал отрастать ежик, и они словно ощетинились этими короткими волосами, и смотрели, и смотрели. Молча, ничего не говоря. Подобного я не видела в самом страшном кино. Что делать и как себя вести? Некоторые смотрели на меня огромными блестящими глазами, с неестественно расширенными зрачками, как сумасшедшие в дурдоме. Те, что сверху, утопали в клубах сигаретного дыма, который по законам природы поднимался вверх. Потолок был серо-желтый от никотинового налета. Проглядывающие между нар стены, были такого же серо-желтого цвета.