Эти наблюдения помогли мне понять, что люди в лагере мне встретятся разные. Как и в обычной жизни, каждый выбирает себе друзей близких по духу, принципам и интересам. Поэтому надо быть готовой к тому, что там будут группы полных ненависти женщин, способных на любые подлости.
И опять я вернулась к мысли, что закон не разбирает, насколько плох человек, он всех уравнивает и заключает в одну зону, и тогда функция перевоспитания весьма сомнительна. Страх плохой советчик.
* * *
Каждый раз, прощаясь с подругами, я отрывала от себя кусочек души. Мы так сильно привязывались друг к другу, что расставаться было невыносимо печально, и я раз за разом зарекалась привязываться к кому-то вновь. Но однажды ко мне подошла Света. Она была очень худенькой и симпатичной, с длинными черными волосами, милым личиком и я уже в тот миг знала, что судьба вновь сталкивает меня с родственной душой. Мы с ней были очень похожи, как внешне, так и внутренне. Света спросила:
Сколько ты весишь?
Сорок три.
А рост?
Сто шестьдесят два, вроде.
Если ты будешь весить сорок два, то попадешь в отряд дистрофиков. Как и я. Мне тоже надо сбросить килограмм. Давай вместе.
Давай. А чем хорош тот отряд?
Ты что! Там классно. Работать не надо, кормят на убой. Тогда мы быстро наберем килограмм.
Будем на диете.
И мы стали вместе со Светой стараться есть поменьше, а когда выходили на прогулку, то бегали по жаре до изнеможения. Не знаю, могли ли мы похудеть еще сильней, но для здоровья это было полезно.
Тома ненавидела нас за эти упражнения и называла не иначе как костями и дистрофичками. Тома не была оригинальной, Лолита уже именовала меня когда-то Дистрофой. Зато это давало мне еще один дополнительный шанс не попасть с Томой в один отряд.
Как только я сдружилась со Светой, Тома тоже завела себе подругу. Такую крепкую девицу, хотя и совсем молодую. Поначалу их «дружба» носила невинный характер, но в скором времени переросла в нечто большее. Эти двое постоянно зажимались в углах, и когда кто-то натыкался на них, хихикали и расходились. Со временем они перестали стесняться своей любви, и приступы страсти охватывали их постоянно. Они могли посреди белого дня завалиться на кровать Томы и целоваться, откровенно шаря руками по телам друг друга. Все остальные тактично отворачивались, выходили курить и старались не смотреть в их сторону. Ночью деваться было некуда. Мы лежали в кроватях и вынуждены были слушать их стоны и чмоканье. Может в каких-то фильмах любовь женщин могут красиво показать, сделать из этого очаровательную и нежную историю, но то, что наблюдала я, вызывало только отвращение. Это было как-то противоестественно и грубо. Они обе были с крепким кряжистыми телами, вовсе не гибкими и не красивыми. Как бы Тома ни строила из себя мужчину, она была женщиной, и ласки ее оставались неумелыми и какими-то пошлыми. Она, часто целуясь со своей пассией, не спускала с меня глаз, словно делая это напоказ мне. Один их вид вызвал гадливость и тошноту.
Юля, мы что, теперь все время вынуждены будем это лицезреть? спрашивала я.
А что я могу? Запретить им целоваться? Там в лагере полным-полно таких отношений. Эти две, конечно, перегибают палку, но кто им запретит?
Так что это частое явление?
Сплошь и рядом. Создают семьи, живут друг с другом, уходят к другим, ревнуют, устраивают скандалы. Страсти кипят, как в жизни.
А что делать, если кто-то будет приставать?
А что ты на свободе делала? Захочетсяуступи.
Фу, ты что, никогда.
Ой, не зарекайся. Мало ли что. Срок долгий у тебя.
Отстань, смеялась я.
Ходили слухи о какой-то огромной женщине, двухметровой боксёрше, которая одной левой могла уложить здорового мужика. Даже ее подельники не распознали в ней женщину. Похоже, мои тюремные страхи возвращались. Что делать, если на тебя обратит свой взор такая? На свободе я могла водить за нос любого мужчину, а с женщинами все намного сложней. Она обладает такими же уловками, как и я, имеет жизненного опыта побольше моего, и обмануть ее будет непросто.
В конце августа у меня был день рождения, мне исполнялось девятнадцать. Этот день прошел, как и все другие. Я накрасилась, постаралась уложить отросшие волосы и ждала вестей, а может и родных в гости с подарками. Но ничего не произошло. Говорить кому-то, что у меня день рождения, не хотелось, и он просто прошел, не принеся никаких сюрпризов. Я погрустила, поплакала ночью, а утром был опять новый обычный день.
Еще из всего пребывания на касачке я запомнила уборку. Каждый день проводилась влажная уборка комнаты, туалета и коридора. Мыли все это три раза в день дежурные. Так и мне посчастливилось побыть дежурной. Раньше я привыкла платить за уборку камеры, но здесь каждая такая уборка стоила пачку сигарет. Так как я была стеснена в средствах, то пришлось все делать самой. В самом мытье пола, в принципе, не было ничего сложного, хотя комната была очень большой, и надо было помыть под каждой кроватью, и каждое такое мытье пола занимало как минимум час. Но в тот день должна была прийти проверка и после того, как я помыла пол, прибежала Юля и в ужасе закричала:Кошмар, Ира, посмотри на пол!
А что такое?
Он весь в разводах. Вымой заново.
Ты что, я только закончила.
Ничего не знаю, придет проверка, и мне выговор влепят. У меня уже есть один.
Пришлось перемывать. Но дело в том, что на том линолеуме, как я ни старалась, все равно оставались следы от воды. Юля опять ругалась, а я уже изнемогала. Наконец мне пришло в голову найти сухую тряпку и после мытья, ползая на четвереньках, вытереть пол насухо, избавляясь от разводов. Устала я в тот день просто смертельно, возненавидев швабру и тряпку навеки. Радовало теперь только то, что следующее мое дежурство будет очень не скоро. Конечно, мытье полане беда, но если простая уборка валила меня с ног от усталости, что же будет со мной на рабочке? Плохое питание без витаминов, отсутствие физических тренировок делали нас немощными, даже при том, что здесь мы все время лежали. У всех развивалась гиподинамия, и мышцы становились дряблыми. Неудивительно, что женщины казались такими изможденными.
А еще через день в комнату влетела Юля и закричала:
Ну что, танцуй. У нее в руках был крошечный клочок бумаги.
Что это?
Телеграмма. Тебе. Танцуй.
Сигареты подойдут?
Ага, она радостно бросила мне на кровать бумажку.
Я стала читать: «Приговор отменили. Будет новый суд. Ты возвращаешься. Мама».
Я, все еще не веря свои глазам, подскочила и стала прыгать по комнате, вопя и хохоча. Все с завистью смотрели на меня, ведь отсюда уезжали крайне редко.
Советую не возвращаться, буркнула Тома.
Не вернусь, ответила я, скорее самой себе, чем ей. Ни за что не вернусь.
Глава 7
Благодаря полученной телеграмме я знала, что жить здесь мне осталось недолго. Но документы мои отправлялись этапом и пока начальник тюрьмы их не получил, я ждала. Так в ожидании провела еще дней семь. Все это время я порхала, и мне не могли испортить настроения ни Тома со своей пассией, ни даже грустная Света, которая не хотела со мной расставаться. Я была настолько рада возвращению домой, что не могла грустить вместе с ней.
Мне завидовали, но и желали успехов и удачного пересмотра дела. Хотя в основном никто не верил в чудесный исход апелляции, но чем черт не шутит?
Кроме слухов о том, что человека можно выкупить из лагеря, также говорили, что можно и из зала суда: заплатить судье или каким-то образом подделать документы о приговоре или назначении в лагерь. Не знаю. Я не сталкивалась с подобным. Все, с кем я сидела, получили свои сроки, но все эти люди не имели денег для подкупа, поэтому никто и не рассчитывал на подобных исход. Единственным примером была Наташа, история которой была покрыта тайной.
Известно было лишь то, что Наталья смогла облапошить государство на миллион долларов. Эта история звучала фантастично в нашей тюрьме, среди болезных нар и беззубых наркоманок. Но уверенность Наташи в благополучном разрешении проблемы вселяла веру. Она прокрутила это дело вкупе со многими высокопоставленными чиновниками, поэтому была уверена, что пойдет домой. Заговори она, и все ее подельники тоже отправились бы на нары. Допустить этого конечно никто не мог, и они потянули за все ниточки, чтобы дело замять. И хоть мы искренне и бесконечно радовались за Наташку, но некая несправедливость просматривалась. Человек с миллионом отправлялся на Кипр (это была ее мечта и уверена, что она ее осуществила), а за фальшивую банкнотуна три года в тюрьму.