У наркоманов были свои компании, свои никому не понятные рассказы, истории и присказки. Они с упоением вспоминали какой-нибудь особенный день «ширки», особый рецепт «варки», забавные истории под кайфом. И хоть в целом я этого не одобряла, но слушать было интересно, и мы покатывались со смеху от этих историй. Они обожали дурить головы следователям, рассказывая, как и что варили, какие использовали ингредиенты и что получалось в итоге. Самые что ни на есть химики. Покупали какие-то таблетки, их превращали во что-то, добавляли какой-то гадости, варили в ложке. Чаще всего следователи не могли оценить, правдива ли история, потому что ничего не понимали в процессе. Поэтому наркоманы вешали лапшу на уши следователей, и делились друг с другом остроумными решениями.
Как жизнь не черно-белое полотно, так и наше восприятие тоже. Не получается все разделить на хорошее и плохое. Если посмотреть на что-то под иным углом, то и увидишь по-другому. Возможно, самые постыдные истории и оставались не поведанными, но кто из нас раскрывает все постыдные свои поступки? Всегда относилась и отношусь крайне негативно к наркотикам, но сами наркозависимые просто люди, в этом я убедилась.
Глава 9
Самой безумной с кем мне довелось столкнуться, оказалась, правда, не наркоманка, а алкоголичка, у которой в стенах нашего «приюта» разыгралась белая горячка. Она не давала нам покоя четыре дня, не смыкая глаз ни на секунду. Четыре дня мы жили, как на пороховой бочке. Прозвали мы это чудо Лолитой (по схожести с одной эстрадной певицей). Эта женщина виновна была лишь в том, что много лет пила. Ей было около пятидесяти, но жизнь пропойцы на улице сделала свое дело, и выглядела она на все семьдесят. Когда ее ввели к нам в камеру, то мы, обычно равнодушные, проявили живой интерес к этой бедолаге. На лице у нее был четкий отпечаток протектора чьего-то ботинка, нос был вмят в лицо, непонятно, как она вообще дышала. Всклокоченные седые волосы, вытаращенные голубые глаза. Вид сумасшедшей. Вот уж кто поистине не понимал, кто она и где. Женя мигом окрестила ее Лолитой, и это имя приклеилось к ней навеки. Как звали женщину на самом деле, никто так и не поинтересовался. Эта безумная Лолита, спустя пятнадцать минут пребывания в камере, уверенно подошла к Жене и сказала:
Давай ключи, я домой пойду.
Женя наша, привыкшая к закидонам и похлеще, ни на секунду не растерялась:
Ключи у Лилиана.
Лилиан всегда выглядел грозно. Я все еще помнила мое первое впечатление об этом «мужике». С ним никто не шутил и обходили его десятой дорогой. Но Лолита, не смущаясь, направилась к мирно спящему Лилиану. Вся камера, давясь от смеха, наблюдала за этой картиной. Мы закрывали рот подушками, боясь испортить представление. Скука всегда оставалась нашим самым главным врагом, поэтому, чтобы ее развеять мы были готовы на всё. Лолита подошла к Лилиану и огрела его тапком по лицу. Камера грохнула от смеха, а Лолита орала Лилиану в ухо:Давай ключи, я домой иду.
Лилиан, привыкший, что его все боятся, сел на кровати и в недоумении вытаращился на больную новенькую.
Лилиан был старой цыганской женщиной Лилей. Иссиня- черные волосы, волосатые руки, усики над губой. Она повидала многое, жизнь помотала ее по миру, но в глазах сидели чертенята, а лицо было ироничным и лукавым. И как бы мы не остерегались Лилиана, но все его/ее любили.
Надо сказать, что запах от новенькой был как от всех мусорных баков города, которые к тому же избрали в качестве туалета окрестные коты. Поморщившись, Лилиан увидел наши лица, красные от смеха, и не растерялся:
Ты никуда не пойдешь. Будешь моей новой женой. Теперь твоя обязанность чесать мне пятки. А еще я очень ненасытный. Раздевайся.
Мы уже просто лежали от хохота. Бравада Лолиты тут же улетучилась. Бомжиха жутко перепугалась. Приехала она из глухой деревни, высоко чтила мораль, поэтому гордо ответила:
Никогда!
Эта помойная пьянчужка отшила нашего Лилиана, и веселью камеры не было конца. Все скандировали:
Свадьбу! Свадьбу! Давайте их поженим.
Не бывать этому! завопила Лолита. Она явно считала Лилиана настоящим мужчиной.
Несчастная женщина до того перепугалась за свою добродетель, что стала биться в дверь. Никому не было никакого дела. Она так громко стучала и кричала «Помогите», но никто даже не заглянул в глазок и не спросил, все ли в порядке. Из этого можно было сделать вывод, что звать на помощь в этих стенах бесполезно.
Лолита, бросив биться в дверь, встала на четвереньки и стала вытаскивать из-под нар наши вещи, раскидывая их по камере. При этом она жалобно кричала: «Чарлик, Чарлик!». Продолжалось это безумие около часа, и мы от ее криков уже оглохли. Говорить с ней было бесполезно, женщина ничего не слушала, а перекричать эти вопли было сложно. Ни заснуть, ни поговорить, ни спуститься вниз было невозможно. Она одна загнала нас по своим местам, и мы не высовывались. Надо сказать, что баба она была высокая, крепкая, и не робкого десятка. К вмятине на носу прилагалось множество шрамов на лице и сбитые костяшки на руках. Я и помыслить боялась, что она в приступе белой горячки может учудить. Та же разошлась совсем и почувствовала себя как дома. Скинула с себя заскорузлые ботинки, взяла самые красивые тапочки, которые принадлежали Вале, и сунула туда свои немытые ноги. У хозяйки чуть не случился инфаркт, и она, сидя на втором этаже, кричала:
Я убью тебя! но слезть не решалась. Лолита вмиг поняла, что навела порядок и что главная теперь она, подошла ко мне и сказала:
Эй, Дистрофа, дай сигарету.
Я осторожно ей ответила:
Мне совесть не позволяет давать тебе такие дорогие сигареты.
Ну что ж Я вам еще покажу Лолита заметалась по камере.
Женя решила ее немного усмирить и дала полоумной тарелку с едой. Лолита ковырялась в нашей колбасе и сале, съела самое вкусное, остальное выкинула и заявила:
У вас все здесь отвратительное. Я с вами питаться больше не буду. Пойду завтра в столовую.
Конечно, дорогая. Вот тебе ручка и листочек пиши меню на завтра. Отдашь его охраннику, сказала тетя Женя.
Это на время утихомирило непоседу, она уселась и рьяно принялась составлять меню. На нас опять напал приступ веселья, и мы подсказывали ей разнообразные изысканные блюда. Потом помогли составить заявление на имя начальника тюрьмы все чин чином, как положено, о том, что она решила посещать столовую.
На время составления заявления, Лолита затихла, но, закончив, снова пустилась в бой. Она стала кидаться на оконные решетки, видимо, учуяв запах свободы.
Тетя Женя, в конце концов, постучала в двери и позвала врача. Уставший и злой мужик плевать хотел на Лолиту и ее белую горячку.
Юрий Николаевич, дорогой вы наш, ну сделайте что-то, ворковала Женя.
Да что я могу? Сама угомонится.
Сил больше нет, девочки нервничают. Как бы не прибили ее, шла на хитрость наша Женечка.
Ну не знаю, надо ДПНСИ вызывать, как я сам ее скручу? А они не захотят идти
А мы сами ее скрутим, вы только сделайте ей укольчик.
Ну ворчал врач.
Пришлось задобрить его моими дорогими сигаретами, и добрый доктор согласился сделать ей укол. Наконец в камере наступил покойЛолита заснула. Мы уложили ее на первую нару и вздохнули свободно. Но спустя пятнадцать минут она поднялась и справила малую нужду на пол. Тогда нервы не выдержали уже у всех. На Лолиту
набросились и привязали за руки и ноги к кровати. Она лежала на ней старая, связанная, с побитым лицом и горланила. Кляла всех и каждого в отдельности. Прошлась по каждой, выявляя все наши недостатки довольно четко. Дистрофой она называла меня потом до самого конца нашего совместного пребывания. В конце концов, добрые женские сердца не выдержали, и мы заткнули ей рот кляпом, скрученным из какой-то тряпки. Наступила долгожданная тишина. После многочасовых воплей эта тишина оглушала. Но смотреть на это связанное чучело с кляпом во рту было невозможно. Мы становились вроде как самыми злостными мучителями. Она не спала, а укоризненно молча глядела на нас и вращала глазами, выражая взглядом все свое презрение. Каждая ощущала на себе этот осуждающий взгляд. Конечно, в таких условиях мы не могли общаться и заниматься своими делами, разговоры были только о Лолите, наши взоры то и дело устремлялись на нее. Сумасшедшая будто того и ждала. Она была жертвой, невинным агнцем, привязанным злостными палачами, из мутного глаза покатилась слеза.