Еще у него была маленькая сцена, где он агитировал за революцию. Гайдай стоял в широчайших галифе, из которых торчали тоненькие, как спички, ноги. Вся его фигура вызывала столько симпатии, столько приязни, что мы с моим соавтором Аловым хотели снимать его во всех наших фильмах. И начиная каждую новую картину, решали, что бы придумать для Гайдая. Но он уже был занят собственными фильмами.
Если бы жизнь сложилась иначе, уверен, Гайдай был бы одним из самых выдающихся комических артистов. Но он стал режиссером. И счастье, что случилось именно так»{40}.
От эпизода с поездом, о котором поведал Наумов, в картине не осталось вообще ничего. В окончательном варианте Гайдай появляется в совсем другой сцене. В бане происходит потасовка между главным положительным героем (Эдуард Бредун) и замаскировавшимся белым офицером (Анатолий Ромашин). На шум является военное начальство:
Науменко!
Я! отзывается тот, буквально высовывая голову из таза с мыльной водой. Красный командир Науменкоэто, разумеется, Гайдай. Он появляется в кадре с лицом, почти полностью покрытым пеной, прямо как Игорь Ясуловичинженер Щукин в «12 стульях».
Арестовать! приказывает ему старший офицер.
Которого?
Двух.
Так точно! Слушаюсь!
Всё, гайдаевский эпизод фактически закончен. Правда, еще через пару минут он возникнет в фильме в одетом виде, однако камера удержит его в поле зрения не более двух-трех секунд. Но всё-таки можно успеть разглядеть, насколько он тут забавенсо смешными длинными усами, отсутствием зуба в самом видном месте верхней челюсти и ухом, торчащим из-под папахи, надетой набекрень.
Фильм «Ветер» примечателен еще и тем, что в нем сыграли сразу несколько актеров, которые потом будут сниматься у Гайдая: Александр Демьяненко, Юрий Яковлев, Алексей Крыченков, Георгий Светлани, уже упомянутый Эдуард Бредун.
Следующую эпизодическую роль Гайдай отведет себе сам в нелюбимом фильме «Трижды воскресший» (1960) А в 1961 году выйдет короткометражный фильм «В пути» (режиссер Мери Анджапаридзе, мать Георгия Данелии), о котором никак нельзя не упомянуть. Ведь это единственная картина, в которой Гайдай появляется в одном кадре со своей супругой. Более того, в этом же кадре присутствует и их дочка Оксана, которой на тот момент было не более трех лет. Оксана, правда, изображает мальчика, но Нина и Леонид играют фактически самих себялюбящих супругов. Эпизодический персонаж Гребешковой собирается выходить с ребенком из только что остановившегося поезда. На платформе она без труда замечает длинную фигуру своего мужа, кричит ему и машет. Взгляд взволнованного Гайдая останавливается на жене и ребенке, он не помня себя от радости бежит к вагону, вскакивает на ступеньки, обнимает родную пассажирку, целует «сына» Просто полуминутная зарисовка, не имеющая никакого отношения к основному действию короткометражки.
После «В пути» зрители увидели Гайдая на экране только через десять летв его собственных «12 стульях» в роли архивариуса Варфоломея Коробейникова, сыгранной им вместо заболевшего Эраста Гарина.
1977 годом датируется последнее участие Гайдая в фильме другого постановщика. Это была картина его однокурсника Якова Сегеля «Рискблагородное дело», посвященная работе каскадеров и в целом кинематографу. Гайдай появляется на несколько секунд будто бы в образе самого себякинорежиссера. Говорим «будто бы», потому что здесь он вроде как снимает фильм о войне. На самом деле сделать кино на подобную тему реальному Гайдаю даже в голову никогда не приходило. Так что этот фрагмент можно с полным правом назвать шуточным, самоироничным.
И уж точно преисполнена отчаянной самоиронии последняя мини-роль Гайдая, которую он сыграл в своей единственной постсоветской картине «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» (1992). Леонид Иович изображает помешавшегося игрока, которого выносят из казино. Безумный старик размахивает ручкой, оторванной от игрового автомата, и нарочито противным голосом орет: «Люди гибнут за-а-а мета-а-алл!» Поздняя страсть режиссера к «одноруким бандитам» общеизвестна. Но больше всего этот эпизод впечатляет реакцией главного героя (разумеется, срежиссированной самим Гайдаем): агент КГБ Федор Соколов в исполнении Дмитрия Харатьяна провожает выносимого наружу старика каким-то странным, подозрительным взглядом, будто что-то мучительно припоминая Сегодня эта сцена не может не навевать некие пронзительные и печальные мысли, но в тот момент, когда она снималась, никому, конечно, еще не было известно, что картине суждено стать последней в жизни и творчестве Леонида Иовича.
Однако мы рассказали только о тех кинопоявлениях Гайдая, где его без труда можно опознать на экране. А ведь едва ли не в каждом своем фильме он «снимался», так сказать, опосредованно. В кадре звучал его голос, крупным планом демонстрировались его руки или ноги, а на общем плане могла мелькнуть на секунду и вся его долговязая фигура. Нина Гребешкова рассказывала: «Ленины фильмы я теперь смотрю совершенно по-другому. Если раньше я смотрела их как профессионал и очевидец, то теперь ищу в них Леню. Ведь очень часто он отпускал актеров и в каких-то фрагментиках снимался сам. Вот, например, помните, в «Бриллиантовой руке» крупным планом показаны руки, которые вынимают из земли жестянку с драгоценностями? Это Ленины руки. А в «Двенадцати стульях» Киса в ярости разрывает и топчет ногами очередной «пустой» стул. Ноги сняты крупным планомэто Ленины ноги. У актеров я вижу Ленины жесты, которые он им ставил»{41}.
Иными словами, Гайдай как бы растворялся в собственных прекрасных актерах. У него ведь снимались сплошные звезды, весь цвет советского кино. Так что не стоит сильно жалеть, что мы практически не видели в действии Леонида Гайдая как комика. Зато зрители приобрели наилучшего комедиографа, который одухотворил своей индивидуальностью целую плеяду блистательных комедийных артистов. И если Чаплин всё-таки был один, то экранных «гайдаев» у нас множествоот студента Шурика и Семен Семеныча до агента Соколова и Остапа Бендера.
Глава пятаяНАПАРНИК
Пырьев. «Мосфильм». «Долгий путь»
Гайдай так или иначе оказался связан со всеми выдающимися советскими режиссерами пятидесятых голов. У Григория Александрова он оканчивал курс во ВГИКе. Первую практику в большом кино получил на картине Бориса Барнета. Самостоятельный дебютный фильм снимал (вместе с другим новичком Валентином Невзоровым) по сценарию Михаила Ромма в его творческой мастерской. Ну а штатным режиссером «Мосфильма» Гайдай стал благодаря Ивану Пырьеву («Ляна» снималась на Киностудии им. Горького, и Леонид был оформлен там только на одну картину как режиссер-стажер).
В то время Пырьев являлся одним из двух всенародно признанных режиссеров успешных музыкальных комедий. Вторым был, разумеется, Александров. В книге Сергея Довлатова «Соло на IBM» приводится исторический анекдот об этих кинематографистах:
«Молодой Александров был учеником Эйзенштейна. Ютился у него в общежитии Пролеткульта. Там же занимал койку молодой Иван Пырьев.
У Эйзенштейна был примус. И вдруг он пропал. Эйзенштейн заподозрил Пырьева и Александрова. Но потом рассудил, что Александровмодернист и западник. И старомодный примус должен быть ему морально чужд. А Пырьевтот, как говорится, из народа
Так Александров и Пырьев стали врагами. Так наметились два пути в развитии советской музыкальной кинокомедии. Пырьев снимал кино в народном духе («Богатая невеста», «Трактористы»). Александров работал в традициях Голливуда («Веселые ребята», «Цирк»)».
Как и всякому анекдоту (в данном случае можно даже сказать, кинематографической легенде), приведенному отрывку вовсе не обязательно верить. Но многое в нем отображено верно и подмечено точно. Конечно, вряд ли Пырьев и Александров были врагамискорее наоборот. В 1919 году восемнадцатилетний Пырьев и шестнадцатилетний Александров вместе занимались самодеятельностью в Екатеринбурге, откуда Александров был родом. А в 1921 году оба приятеля уже были приняты в московский Первый рабочий театр Пролеткульта. Пути Ивана и Григория разошлись лишь тогда, когда их обоих захватил мир синематографа. Они действительно были конкурентамиглавными комедиографами страны на протяжении более чем десяти лет; однако это обстоятельство не мешало их хорошим отношениям. К тому же «голливудская» и «народная» традиции слишком уж разнились, чтобы представитель одной из них мог отбирать режиссерский «хлеб» у сторонника другой.