Тем временем редактор «Странд мэгэзин» все больше паниковал.
Большинство из шести рассказов о Холмсе было уже использовано. Уже сейчас, в октябре, надо что-то делать, чтобы продолжать публикацию этой серии в 1892 году. Хвалу Шерлоку Холмсу пели даже читательницы, не говоря уж о пожилых джентльменах в клубах.
«Странд», писал Конан Дойл Мадам 14 октября 1891 года, просто умоляет меня продолжать Холмса. Прилагаю их последнее письмо».
Здесь он начал колебаться. В конце концов, ему хорошо платят за эти рассказы. С другой стороны, он уже почти был готов к тому, чтобы начать работу над франко-канадской книгой с условным предварительным названием «Изгнанники». Написать полдюжины рассказов о Холмсе означало бы отложить все то, чем ему действительно хотелось заниматься, а его такая отсрочка раздражала. Может быть, запросить у «Странда» такую высокую цену, настолько невероятно вздутую, чтобы тем или иным способом решить этот вопрос?
«Итак, продолжал он в письме Мадам, ближайшей почтой я отправлю им письмо о том, что, если они предложат мне по 50 фунтов стерлингов за рассказ, независимо от его объема (курсив его собственный. Д. К.), я могу склониться к тому, чтобы обдумать свой отказ. Это будет звучать довольно властно, не правда ли?»
Сочли они это властным или нет, из записей определить не представляется возможным. Однако очередной почтой прилетело письмо, в котором выражалось согласие на все его условия. «И, пожалуйста, сообщите, когда можно будет получить экземпляр рассказа, поскольку это дело срочное».
«Я зашел к своему другу Шерлоку Холмсу на второе утро после Рождества с намерением передать ему рождественские и новогодние поздравления. Он отдыхал, сидя на диване в халате пурпурного цвета»
Так начинался седьмой приключенческий рассказ. Автор прикрыл глаза, стараясь уловить мысли Холмса. Осенние ветры гнали опавшие листья по пустынной дороге Южного Норвуда. «Дом наш опять трясется, и я подумал, что что-то не в порядке с окнами». Он приучил себя работать по утрам с восьми до полудня, а по вечерам свет в его кабинете, слева от входной двери, горел с пяти до восьми.
«За прошедшую неделю, писал он в конце октября, я создал два из новых рассказов о Шерлоке Холмсе«Голубой карбункул» и «Пеструю ленту». Последняяэто триллер. Подходит к концу девятый, так что у меня не должно быть больших проблем с остальными».
При всем шуме вокруг него у Холмса не было более преданной поклонницы, чем Мадам. Ей он посылал оттиски каждого романа и рассказа с тех пор, как начал писать; он глубоко и искренне ценил ее критические замечания. Мадам, которая сама с удовольствием придумывала сюжеты, сейчас поделилась с ним идеей рассказа о Холмсе. Речь должна идти о девушке с прекрасными золотистыми волосами; ее похитили, остригли волосы и в злодейских целях заставили олицетворять какую-то другую девушку.
«Я не вижу, каким образом можно описать этот эпизод с золотистыми волосами, признался он. Но если и тебе в голову придет что-то свеженькое, дай мне знать».
Стояла отвратительная мокрая погода, из-за которой вся семья сидела дома, а он продолжал свою работу. И ноября он мог сообщить Мадам, что закончил «Знатного холостяка», «Палец инженера» и «Берилловую диадему»все, за исключением одного, рассказы, которые обещал написать. Он выражал уверенность в том, что рассказы отвечают высоким требованиям и что, когда все двенадцать будут собраны вместе, получится своего рода неплохая книга.
«Я думаю, добавлял он мимоходом, убить Холмса в последнем рассказе и завязать с ним раз и навсегда. Он отвлекает меня от более важного».
Мысль убить Шерлока Холмса, которая впервые пришла ему в голову еще до конца 1891 года, повергла Мадам в ужас. «Ты не посмеешь! неистовствовала она. Ты не можешь этого сделать! Ты не должен!»
Обеспокоенный и полный нерешительности, он спросил, что же ему делать. Она ответила так резко, как будто он опять был десятилетним мальчиком, заявив, что он должен воспользоваться ее идеей о девушке с золотистыми волосами.
Так придуманные Мадам золотистые волосы стали менее эффектными каштановыми волосами мисс Вайолет Хантер; толстый господин Джефро Рукасл поселился в своем уродливом, выскобленном добела доме, а Конан Дойл закончил свою серию «Медными буками». Мадам спасла жизнь Холмсу.
Для автора это было самой меньшей из забот. Работая над рассказами о Холмсе, он получил свои экземпляры «Белого отряда» и самые первые отзывы прессы. И заметки в печати были достаточно разочаровывающими, чтобы внушить отвращение к Шерлоку Холмсу кому угодно.
Дело не в том, объяснял он, что критики отнеслись враждебно к «Белому отряду». Но они превозносили его за качества приключенческой книги, бурной истории, «тогда как я старался точно описать характеры людей, которые жили в то время». Они не увидели в ней первую книгу, в которой описывалась самая важная фигура в английской военной историисолдат-стрелок из лука. Это его раздражало. В декабре он начал «Изгнанников» и до рождественских праздников написал 150 страниц. Он отказался от затеи ввести в действие романа Мику Кларка и Десимуса Саксона, поскольку это, вероятно, было бы чересчур. Вместо этого сконцентрировал внимание на Амори де Катина, гугеноте, капитане королевской гвардии в Версале, и Амосе Грине, бравом лесном жителе из Канады. Кроме того, он взял на себя обязательство написать рассказ на 50 тысяч слов для издательства «Эрроусмит».
Начать с того, что при работе над «Изгнанниками» его энтузиазм угас. Это не слишком хорошо, но и не чересчур плохо, думал он. Так или иначе, полагал Артур, ему не удастся мбить бриллиантовую искру из двора Великого Монарха. Газетные заметки о «Белом отряде» отягощали его мысли. «Видишь ли, объяснял он Мадам, я читал и размышлял целый год, поэтому надо писать. Не думаю, что выжидание мне поможет. Мне кажется, что большинство критиков не знают разницы между хорошей и плохой работой». Потом у него вдруг вспыхивал жар, лицо озарялось, и он торопился прочитать последние страницы Туи и Конни.
Его привлекательная и ставшая менее заносчивой сестра Конни, с большими глазами и даже более хорошенькая, чем раньше, поселилась теперь в доме вместе с ними. Поклонники преследовали ее по всей Европе; не раз она думала, что хотела бы выйти замуж, но всякий раз отступала.
«Ни за что на свете я не стану вмешиваться, несколько раз говорил ей брат. Если ты любишь его, то так тому и быть. Но у него же нет мозгов, дорогая моя».
Конни умела печатать на пишущей машинкеэто еще одна штука, которую он купил в Саутси, но не пользовался ею. Он надеялся, что на следующий год к ним приедет жить и Лотти; он всех их теперь мог содержать. Девятнадцатилетний Иннес жил неподалеку в Вулвиче и готовился к службе в армии. В конце концов, испытывая большую викторианскую любовь к тому, чтобы его окружала вся семья, он надеялся на то, что они соберутся у него все вместе, за исключением Мадам, которая стойко сохраняла свою независимость и жила в коттедже на материальную помощь, которую он ей оказывал.
Итак, с последними страницами «Изгнанников» в руке он поспешил в красивую новую гостиную, устланную ковром с огромными красными цветами, с камином, на облицовке которого стояли вазы с травой пампасов.
«Честное слово, писал он Лотти о романах Людовика XIV, мадам де Монтеспан и мадам де Ментенон, честное слово, я предлагаю читателю страстные ощущения, стоящие всех его шести шиллингов! Конни и Туи просто сидят разинув рты, когда я это читаю. Обсуждают любовные сцены! Это вулкан».
Он испытал чувства удовольствия и волнения, когда его представляли литературному миру. Его пригласили на устроенный журналом «Айдлер» обед, на котором он познакомился с милым человеком в очкахДжеромом К. Джеромом, автором повести «Трое в лодке (не считая собаки)», а ныне редактором «Айдлера»; вспыльчивым помощником Джерома Робертом Барром; и Дж. М. Барри, чьим «Окном в Трамзе» он восхищался. Это были большие обеды, не отличавшиеся воздержанием от спиртного, а над столом в клубах дыма от дешевого табака звучали бессмертные строки:
За то, что он славный и добрый малый
потому что в похожем на гвардейца докторе с его закрученными усами и огромным лицом, настолько округлым, что вся голова казалась шарообразной, они встретили идеального приятеля. Когда Конан Дойл смеялся, это не было показным проявлением веселья; он смеялся заразительно, и люди на другом конце стола тоже начинали смеяться, даже не зная почему.