Среди служащих много женщин, и именно вам и надо туда поехать, сказал Ленин.
Когда Шура вошла в помещение, где происходил митинг, атмосфера была накалена. Она прошла к председателю и попросила дать ей слово.
Поднялась на трибуну, в зале стоял неимоверный шум. Из разных концов зала раздались крики:
Не давайте ей говорить!
С трудом председатель успокоил собрание.
Коллонтай взывала к сознанию служащих, разъясняя им важную роль связи для нормальной жизни страны (как раз об этом телеграфные служащие знали куда больше Шуры). Настроение в зале не менялось. Тогда она стала рассказывать, что Советская власть намерена сделать для улучшения положения женщины, это было совсем некстати, и терпение митингующих лопнуло. К трибуне ринулись люди. С ее головы сорвали меховую шляпку и бросили в зал, оборвали пуговицы на пальто.
И тут она увидела, как в зал вошла небольшая группа рабочих. Они направились к трибуне. Все кончилось благополучно для Шуры. «Как в фильме со счастливым концом», смеясь, рассказывала она.
Дошла до Смольного. Там Александру Михайловну встретил Свердлов и сказал:
Я слышал о вашей битве. Но я только что получил информацию, что наша резолюция принята и что работа на почте и телеграфе возобновится завтра.
В конце марта 1919 года Центральный Комитет партии направляет Коллонтай на Украину. Осенью она вернулась в Москву и поселилась в гостинице «Националь», которая тогда была общежитием партийных работников. Ежедневно бывала на Воздвиженке, где помещался Центральный Комитет партии. Снова работа среди женщин. В это время готовился созыв I Международной конференции коммунистов. И Коллонтай с головой ушла в подготовку, не найдя времени съездить в Петроград к сыну. Он получил только ПИСЬМО:
«Милый, родной Хохля! Нет слов передать, как хотела бы тебя видеть, поговорить Хотела сразу слетать на сутки в Петроград, но не успела я приехать, как на меня навалилась срочная работа по созыву I конференции коммунисток всех стран. Вот и снова конфликт: душа и сердце рвутся к тебе, а работа держит. И надо себя застегнуть на все пуговички, чтобы не позволить желаниям нарушить деловитую сухость»
На I Международной конференции она не смогла быть.
Брюшной тиф и заражение крови после перенесенного острого нефрита на многие месяцы оторвали Коллонтай от активной жизни. Лишь в сентябре 1920 года приступила к работе.
И вот она первая в мире женщина-полпред. Норвегия, потом Мексика, снова Норвегия и, наконец, Швеция. Время от времени она шлет в Москву не только официальные послания, но и письма своей подруге детства Зое Шадурской.
«Стокгольм, 6 февраля 1932 года.
Я живу вся застегнутая на все пуговицы, работаю, как запряженная лошадь, не сдавая.
Через час я должна одеваться к официальному обеду. За эту неделю их уже было три и два вечерних приема. Я очень устаюведь это огромная затрата сил Губы устали от официальной улыбки, а душа от мундира».
Глава культурного фонда «Зимний сад» Дмитрий Черниговский предложил вниманию «Известий» документы из Архива внешней политики РФ о деятельности советских спецслужб и дипломатического корпуса, связанной с нелепой возней вокруг Ивана Бунина в 3040-е годы. Документы печатаются впервые. Советский посол в Швеции Александра Коллонтай в смятенииБунину присудили Нобелевскую премию.
«В посольстве паника-,пишет К. Кедров. Не смогли предотвратить враждебную акцию. В письме-отчете «товарищ посол» стремится смягчить удар. «Присуждение это носило весьма случайный характер. Во всяком случае, швецпра (шведское правительство) бессильно было предотвратить этот шаг международного комитета. Кандидатура Бунина появилась в печати впервые накануне голосования. Я имела частную беседу с минпросвещения на этот счет, но он, будучи сам изумлен таким поворотом дела, объяснил мне, что комитет не поддается никакому воздействию, что «старики» строго оберегают свою независимость от влияний на них со стороны правительства».
Коллонтай понимает, что последнее утверждение вызовет кривую усмешку в Кремле. Мысль о независимости кого-либо от власти звучит для Москвы кощунственно. Пусть даже это не в Москве, а в Стокгольме. Но ничего не поделаешьих нравы! Коллонтай специально оговаривает, что в буржуазной стране такое возможно. «Я проверила, что в самом деле бывали случаи, когда премию присуждали вопреки явному одобрению швецпра». Трудное положение у советского посла. Как объяснить кремлевским людоедам, что бывают страны, где людей не едят. Где существует независимая мысль и есть свобода.
И снова в отчете посла чисто азиатское подслащивание пилюли. Раз новость плохая, выдадим желаемое за действительное. Изобразим возмущение общественности. Пусть в Москве думают, что шведская пресса мыслит категориями Кремля. Как это характерно для деспотической дипломатиивыдавать желаемое за действительное, дабы усладить слух! Ведь за плохую новость посла могут отозвать, а то и жизни лишить. Поэтому умная женщина пишет несусветный вздор чисто ритуального характера.
«Нехарактерно, что и шведообщественность, и почти вся, даже буржуазная, пресса весьма критически отнеслись к выбору Бунина, как представителя словесности на русском языке, достойного премии Нобеля. Даже «Аллеханда» писала, что неудобно выглядит, что в списке имен, награжденных премией Нобеля, русскую литературустрану Толстогопредставляет Бунин».
33-й год на дворе. Фашизм в Германии, можно сказать, уже пришел к власти. А наш посол в Стокгольме воюет, но не с Гитлером, не с Геббельсом, а с великим русским писателем, увенчанным престижной международной премией.
Судя по отчету Коллонтай, битва идет не на жизнь, а на смерть. Дело в том, что, помимо провинившейся Швеции, Франция тоже совсем отбилась от рук. Появились сообщения в прессе, что французский посланник Гессен будет представлять Бунина при торжествах вручения премии. Для советского посольства открывается широкое поле деятельности. Коллонтай переходит в наступление.
«Я, во-первых, указала на то неблагоприятное впечатление, какое вообще произвело избрание Бунина предметом премий; во-вторых, если уж кабинет не мог этому помешать, я попросила, по крайней мере, воздействовать на прессу, с тем чтобы приезд Бунина не принял бы под воздействием враждебных к нам элементов белой эмиграции характер политической кампании против Союза, выставления Бунина «жертвой» и т. п.
МИД, как я узнала, делал попытки, чтобы Бунин вообще сюда не приехал, но попытки эти не удались. Во всяком случае уже известно, что де-Шассен организовывает вечер иностранных журналистов в честь Бунина. Нашего ТАССа (тов. Зейфертс) на вечере этом, конечно, не будет. Я тоже, разумеется, отказалась быть на торжестве при вручении премии».
Советскому режиму нельзя отказать в неизменности и последовательности. Пройдут годы, умрет Сталин, отбушует вторая мировая война, состоится исторический XX съезд, осудивший сталинизм, но неизменной останется сущность тоталитарной власти. Теперь Нобелевскую премию получит не эмигрант, а писатель, живущий в СССР, Борис Пастернак. А реакция в конце 50-х будет такая же, как в начале 30-х. Там шумели, почему Бунину, а не Горькому. Здесь завопят: почему Пастернаку, а не Шолохову. Снова Советский посол не явится на торжества по случаю вручения премии, а советские газеты напишут такую же ахинею о возмущении мировой общественности решением Нобелевского комитета.
Пройдут годы. Минует эра застоя, наступит перестройка. Нобелевскую премию получит высланный из страны Иосиф Бродский. И опять советский дипломатический корпус за рубежом окажется в шоке. Кто-то заявит, что у него другие эстетические вкусы, кто-то промямлит, что Нобелевский комитет волен принимать какие угодно решения, даже абсурдные. Лауреата уже в третий раз будут чествовать представители всех цивилизованных стран, и только СССР окажется в стороне. Коммунистическая идеология до последнего часа советской власти не допускала и мысли о возможности существования какой-либо несанкционированной литературы.
Уверенность в своем превосходстве над учеными и писателями никогда не покидала вождей».
В 1942 году Коллонтай исполнилось 70 лет, она все еще была полпредом в Швеции. Однажды августовским вечером Коллонтай почувствовала себя плохо. Ее поразил инсульт. Болезнь длилась долго, только к концу января 1943 года ей стало лучше, и она переехала в санаторий Мёссеберг, расположенный на юге Швеции. После года лечения Коллонтай снова приступила к дипломатической работе.