Есть теперь на Таганке и улица Высоцкого. Совсем рядом с театром маленькая, но важная, именно на ней находится музей и театральный центр его имени. Там играют спектакли, там бережно хранятся личные вещи Владимира Семеновича, там тоже застыло время. Но музеи они на то и музеи, чтобы время консервировать.
Таганка же сама застыла во времени. Я еще помню времена, когда на Большой Коммунистической перед парадными застыли огромные гранитные тумбы, и я любил спрашивать своих друзей-немосквичей: а для чего они здесь? И мало кто догадывался, что это чудом сохранившиеся до конца ХХ века коновязи. Приезжал к парадному экипаж, ямщик привязывал лошадь, кавалеры и дамы галантно выходили из кареты или возка и шли по освещенной десятками свечей лестнице на прием или на бал.
Кстати, здесь нельзя не сказать про то самое роковое отличие «парадного» от «подъезда», ставшее притчей во языцех и источником вечного спора питерцев-ленинградцев и москвичей: мол, в Санкт-Петербурге подъезды называют парадными, а в Москве и слова такого не слыхивали. Сказать могу лишь одно: плохо питерцы знают москвичей в Москве всегда проводилась разница между парадным подъездом и собственно подъездом: и на Таганке эта разница ощутима как нигде. Вот они широкодверные парадные, а обойди любой дом со стороны двора и увидишь обычные подъезды, предназначавшиеся для хозяйственных нужд. Именно около них разгружали ломовые извозчики грузовые подводы, заполняли стоявшие здесь же, во дворе, сараи дровами (вспоминаю рассказ мамы о том, как в одном из таких сараев жил ручной лисенок представляете?! лисенок! в самом центре Москвы!)
Вот она, остановившаяся жизнь, которой нет и в помине.
А двинемся чуть дальше, вбок, по маленьким улочкам, мимо крохотного трехэтажного домика: если бы не мемориальная доска мало бы кто знал, что этот домик навеки связан с одним из крупнейших наших поэтов: переулок, в котором стоит этот домик, называется переулком Маяковского и именно потому, что здесь, в этом домике на Таганке, поэт провел знаковые годы своей жизни. Здесь жили Лиля и Осип Брик, об этой квартире он написал в поэме «Хорошо!»: «Двенадцать квадратных аршин жилья, четверо в помещении: Лиля, Ося, я и собака Щеник».
При чем тут Владимир Высоцкий? спросит читатель, и будет не совсем прав: Маяковский для Высоцкого был весьма значимым поэтом, Высоцкий много читал Маяковского, прекрасно знал его стихи наизусть сохранились воспоминания Нины Максимовны, мамы Владимира Семеновича, о том, как во время войны, сидя в бомбоубежище, маленький Володя декламировал стихи Маяковского. Да и многие друзья юности вспоминают, как Высоцкий читал Маяковского читал пронзительно, страстно, мощно, прекрасно понимая тонкости текста и тот глубинный смысл, который был заложен в строчках Маяка.
Они, впрочем, были чрезвычайно похожи, Маяковский и Высоцкий, и мощью литературного дара, и запредельной страстностью к жизни, и фантастической работоспособностью, а главное отношением к театру. Театральное искусство для Маяковского было чрезвычайно важно и революционный театр Мейерхольда, новые, не академические театральные формы поглотили его в свое время, и в результате мы имеем ряд замечательных пьес, великолепно отражающих ту странную и страшную эпоху, в которую Маяковскому приходилось творить. Собственно, именно поэтому Юрий Любимов, продолжатель дела Брехта и яркого, площадного театра, театра нового образца, и взял тексты Маяковского в работу Таганке рубленый ритм стихов «певца моего отечества» донельзя подходил, и в результате родился спектакль-коллаж «Послушайте!», к которому Высоцкий относился с большим вниманием и даже, пожалуй, пиететом, не раз рассказывая на концертах об этой театральной работе.
Впрочем, о театральных ролях нашего героя мы поговорим потом, а пока что перейдем улицу Большие Каменщики и начнем спускаться под гору, к Москве-реке. Слева от нас появятся ровные ряды одинаковых пятиэтажек, сложенных из сероватого, неброского кирпича еще одно свидетельство времени, тоже воспетое Высоцким. Помните? «Эй, шофер, вези Бутырский хутор» одна из самых оптимистичных песен переходного периода когда в творчестве Владимира Семеновича начался выход в большую, полновесную поэзию, а сюжетная городская романтика постепенно оставалась за бортом творчества. Так и в этой песне вслед за стилизацией под городской романс следует четкое окончание, финальный удар, окончательный аккорд: «Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, чтоб не стало по России лагерей».
Немного наивное пожелание впрочем, тоже адекватное своему времени. Не поленитесь, поднимите прессу хрущевских времен в любой газете или журнале вы обязательно найдете не то что призыв, а священную уверенность в том, что к 1980 году в стране непременно будет построен коммунизм, это был не то что партийный вектор, это была священная мантра, которая повторялась, словно заклинание, отсюда и светлая наивность советских героев, заброшенных фантазией авторов в послевоенное время. Помните потрясающий диалог Шарапова и Вари Синичкиной из «Эры милосердия» (он вошел практически без изменений и в «Место встречи изменить нельзя») о судьбе мальчишки-найденыша: «Когда он вырастет, то жуликов уже не будет, и ловить станет некого».
Они и вправду верили в такое будущее. Вот только создать его им не удалось. Почему тема уж точно для другой книги, не для этой.
А мы еще раз посмотрим на ровный прямоугольник пятиэтажек ведь когда-то на этом месте стояла знаменитая Таганская тюрьма, та самая Таганка, которая «ночи, полные огня», и которую, согласно уже упомянутой песне, «подчистую разобрали». Да, от тюрьмы не оставили и камня на камне, а в построенные на ее месте дома, по легенде, въехали сотрудники правоохранительных органов. Вот такая ирония судьбы!
Конечно, ту самую, зловещую Таганку Высоцкий успел застать тюрьму закрыли в 1960 году, но кое-какие постройки тюрьмы сохранились аж до наших дней: красное кирпичное административное здание на Малых Каменщиках, где до недавнего времени помещалось отделение милиции, одно из них. Да и в фольклоре страшная тюрьма по-прежнему жива и по сей день и вряд ли когда-нибудь из него исчезнет.
Но все ближе и ближе к речке, где слева золотится куполами Новоспасский монастырь, а чуть дальше, на горке, притаилось Крутицкое подворье настоящий заповедник, маленький уголок старой Москвы в самом центре города: туда часто не пробиться, антуражные строения служат отличной декорацией для снимаемых исторических фильмов все те, кто хоть раз смотрел «Гардемарины, вперед!» или экранизацию «Бесов» Достоевского, конечно, узнают эти места. Но во времена Высоцкого Новоспасский монастырь когда-то богатейшая усыпальница бояр Романовых, где покоились останки предков царского рода был в запустении: редкие реставраторы расчищали фрески на стенах, да притулились у крепостной стены разбитые надгробия. Сегодня монастырь сияет куполами «чтобы чаще Господь замечал»: видно его и от Таганской площади. А если подняться на колокольню монастыря, то Театр на Таганке, откуда началось наше путешествие, лежит перед нами как на ладони.
Зачем, читатель, мы решили пройтись по Таганке? Да ровно затем, что Таганка немыслима без Высоцкого но равно и Высоцкий немыслим без Таганки. Надо просто ощутить этот единый дух, эту общую атмосферу и потом продолжить наш путь. Прямиком к следующей главе.
Тайна старого фото(история о случайностях)
Особый разговор это публикации о Владимире Высоцком в советской медиасфере, если можно так выразиться. Отечественная пресса к Владимиру Семеновичу была не то чтобы неблагосклонна она, скорее, старалась его не замечать. Конечно, имели место публикации не то чтобы критические а откровенно клеветнические: тут, конечно, нельзя не вспомнить три статьи и в первую очередь напечатанную в «Советской России» от 9 июня 1968 года заметку корреспондента А. Бондарюка и некоего Г. Мушиты, преподавателя консультационного пункта Государственного института культуры из Саратова, под названием «О чем поет Высоцкий».