Что именно определяет, какие идеалы развиваются в каждом отдельном человеческом разуме? Каждое общество, клуб или группа вырабатывают определенные социальные и моральные кодексы, изобретают различные правила и табу, которые помогают им решать, что следует делать, а чего не следует. Эти наборы ограничений оказывают огромное влияние на любую организацию; они формируют обычаи, традиции и культуры семей, наций, профессий и вероисповеданий. Они даже могут заставить эти институты считать себя превыше всего остального так что их члены с радостью пойдут за них на гибель в бесконечной череде битв и войн.
Как люди оправдывают свои этические стандарты и принципы? Вот небольшие карикатуры на некоторые из существующих теорий.
Сторонник общественного договора: Абсолютной основы для ценностей и целей, которые люди устанавливают для себя, не существует. Они основываются лишь на соглашениях и договорах, которые каждый из нас заключает с остальными.
Социобиолог: Идея «общественного договора» кажется логичной, вот только никто не помнит, как он его заключал! Я подозреваю, что наша этика вместо этого основывается главным образом на чертах, которые развивались у наших предков, точно так же, как у тех пород собак, которых выводили с целью привить им особую привязанность к хозяевам; у людей мы называем эту черту верностью.
Конечно же, некоторые из наших черт отчасти основаны на генах, которые мы унаследовали, но другие распространяются по типу заразных идей, которые передаются из одного мозга в другой частичками культурного наследия.
Теолог: Есть лишь одна основа для нравственных норм, и только моя церковь знает путь к ее истинам.
Оптимист: Я глубоко убежден, что этические ценности самоочевидны. Все люди были бы хорошими от природы, если бы их не портило воспитание в аномальных условиях.
Рационалист: Я с подозрением отношусь к таким словам, как «глубоко убежден» и «самоочевидны», потому что слышу в них лишь: «Я не могу объяснить, почему я в это верю» и «Я не хочу разбираться, как пришел к этому убеждению».
Разумеется, некоторые мыслители сказали бы, что для определения того, какие цели высокого уровня следует выбрать, можно использовать логические рассуждения. Однако мне кажется, что логика может лишь помочь нам понять, что подразумевается под сделанными нами предположениями, но неспособна помочь нам выбрать предположения, которые следует делать.
Мистик: Рассуждения лишь затуманивают разум, отдаляя его от реальности. Пока вы не научитесь думать поменьше, вам не добиться просветления.
Психоаналитик: Опора на «инстинкты» может лишь скрыть от вас ваши бессознательные цели и желания.
Экзистенциалист: Какую бы цель вы ни выбрали, вы должны спросить, какой цели служит эта цель, и если вы возьмете себе за правило это делать, то вскоре увидите, что ваш мир совершенно абсурден.
Сентименталист: Вы слишком озабочены целями и стремлениями. Просто посмотрите на детей, и вы увидите любопытство и стремление играть. Они не ищут целей, а наслаждаются поисками всего нового и радостью от сделанных открытий.
Нам нравится думать, что детские игры не знают никаких ограничений, но когда дети кажутся нам счастливыми и свободными, их цели, возможно, просто неочевидны; это станет ясно, если вы попытаетесь отвлечь их от этих целей. На самом деле, детское «стремление играть» самый требовательный учитель, которого только можно представить; он заставляет нас исследовать мир вокруг, чтобы увидеть, каков он, попытаться объяснить себе все эти структуры и представить, что еще может существовать на свете. Изучение, объяснение и научение, несомненно, являются одними из самых сильных мотиваций любого ребенка и ничто в жизни никогда больше не заставит его трудиться столь же усердно.
2.7. Привязанности у младенцев и животных
Мы хотим создать машину, которая будет гордиться нами.
Маленькая Кэрол любит исследовать мир, но ей также нравится быть рядом с матерью поэтому, обнаружив, что оказалась в одиночестве, она очень скоро заплачет и станет искать маму. Кроме того, всякий раз, когда расстояние между ними растет, она как можно быстрее старается сократить его. И всякий раз, когда появляется причина для страха или тревоги например, когда к ней приближается незнакомец, Кэрол демонстрирует такое же поведение, даже если мать совсем рядом.
Предположительно, эта зависимость проистекает из нашей детской беспомощности: человеческий младенец недолго проживет, если сбежит от родительской опеки, но такое случается редко, потому что наши младенцы почти не могут передвигаться самостоятельно. К счастью, от этого не так много вреда, поскольку у нас развилась также и обратная привязанность: мать Кэрол почти всегда в курсе, что происходит с ее дочерью, и при малейшем подозрении, что с ней что-то не так, она тут же посвятит ребенку все свое внимание.
Очевидно, что выживание каждого ребенка зависит от его привязанности к тем, кому небезразлично его благополучие. Поэтому в старые времена часто предполагалось, что дети привязываются к лицам, которые осуществляют над ними физическую опеку, и именно поэтому большинство психологов называли такого человека «опекуном» вместо того, чтобы использовать такой термин, как «импраймер». Однако физическая помощь может быть не самым важным фактором, предположил Джон Боулби, который первым начал систематические исследования феномена привязанности у младенцев.
Тот факт, что маленький ребенок может привязаться к другим детям того же возраста или чуть старше, демонстрирует, что привязанность может возникать и в отношении [человека], никак не связанного с удовлетворением физиологических потребностей ребенка [Боулби, 1973].
Какова же функция привязанности у наших детей? Основной целью Боулби было опровергнуть тогдашнее популярное мнение о том, что основной функцией привязанности является обеспечение надежного источника пищи. Он же утверждал, что питание играет меньшую роль, чем физическая безопасность, и что у наших животных предков привязанности служили главным образом для предотвращения нападений хищников. Вот краткое изложение его позиции:
Во-первых, одинокое животное гораздо чаще подвергается нападению, чем то, которое держится рядом с другими представителями своего вида. Во-вторых, привязанность особенно легко вызывается у тех животных, которые из-за возраста, размера или условий среды особенно уязвимы перед хищниками. В-третьих, такое поведение ярко проявляется в ситуациях тревоги, которые обычно связаны с тем, что животное ощущает или подозревает присутствие хищника. Никакая другая теория не согласуется с данными фактами.
Я подозреваю, что это в значительной степени верно для большинства животных, но такая позиция недостаточно подчеркивает важность того, что человеческие привязанности также помогают нам формировать высокоуровневые ценности и цели. Поэтому остается открытым вопрос о том, какие факторы определяют, к кому привязываются наши дети. Физическая забота может сыграть значительную роль (поскольку предоставляет ребенку случай выработать привязанность), но Боулби пришел к выводу, что более важными, как правило, оказываются следующие два фактора:
1) Быстрота, с которой реагирует объект привязанности ребенка,
и
2) Интенсивность этого взаимодействия.
В любом случае среди импраймеров ребенка обычно находятся его родители, но могут также оказаться друзья и однокашники. Это говорит о том, что родителям следует с особой осторожностью замечать, с кем знакомится их отпрыск, и особенно интересоваться теми, кто к нему наиболее внимателен. (Например, при выборе школы родитель должен тщательно изучать не только персонал и учебный план, но также и цели, которые преследуют ее ученики.)
Что происходит, когда у ребенка нет импраймеров? Боулби пришел к выводу, что это в конечном итоге приводит к развитию особого рода страха и мощному импульсу найти этого импраймера.
Джон Боулби: Всякий раз, когда маленький ребенок оказывается насильно разлучен со своей матерью, он проявляет признаки психологического стресса; и если его также поместить в непривычную обстановку под опеку незнакомцев, такой стресс, вероятно, будет очень сильным. Его поведение меняется в стандартной последовательности. Сначала ребенок энергично протестует и пытается всеми доступными ему средствами вернуть мать. Позже он как будто бы теряет надежду, что это удастся, но тем не менее по-прежнему думает о ней и ждет ее возвращения. Позже он, по всей видимости, теряет интерес к матери и эмоционально отдаляется от нее [Боулби, 1973].