Иван Сергеевич, прежде чем покинуть родное гнездо свое, был уже на закладке часовни, которую строил во имя Александра Невского.
18 июня 1876 г. Тургенев, пребывавший тогда в Спасском-Лутовиново, писал Флоберу:
Передо мной в углу комнаты висит старинная византийская икона, вся почерневшая, в серебряном окладе, виден лишь огромный мрачный и суровый ликон меня немного угнетаетно я не могу распорядиться, чтобы икону убралимой слуга счел бы меня язычникома здесь с этим не шутят.
Весьма примечательна в этом отношении запись, которую после посещения Спасского-Лутовиново в 1881 году сделал Лев Толстой в своем Дневнике:
[9, 10 июля. Спасское-Лутовиново] У Тургенева. Милый Полонской, спокойно занятой живописью и писаньем, неосуждающий ибедныйспокойный. Тургеневбоится имени Бога, а признает его. Но тоже наивно спокойный, в роскоши и праздности жизни [ТОЛСТОЙ Л. Т. 49. С. 51].
С молодых лет Тургенев видел в факте смерти страшную неразрешимую загадку человеческой жизни и, не находя в философии для себя утешения по сему поводу, завидовал верующим. Об этом он говорит в письме графине Е.Е. Ламберт от 10 (22) декабря 1861 г., написанном в связи со смертью ее любимого брата:
Естественность смерти гораздо страшнее ее внезапности или необычайности. Одна религия может победить этот страх Но сама религия должна стать естественной потребностью в человеке, а у кого ее неттому остается только с легкомыслием или с стоицизмом (в сущности, это всё равно) отворачивать глаза. <> Одна моя знакомая <> была поражена легкостью, с которой человек умирает: открытая дверь заперласьи только Но неужели тут и конец! Неужели смерть есть не что иное, как последнее отправление жизни? Я решительно не знаю, что думатьи только повторяю: «счастливы те, которые верят!
<> если я не христианинэто моё личное делопожалуй, моё личное несчастье,
признавался он ей затем в письме от 1864 года [ТУР-ПСП. Т.4. С. 312 и Т. 5. С.129]. Таким образом, можно утверждать, что у Тургенева по жизни существовали определенного рода духовные сомнения, он колебалсямежду неприятием религии и поиском веры. По-видимому,
Тургенев не мог удовлетвориться пантеистическим решением проблемы соотношения личного и общего, идеей растворения личности в духовно-природном, её поглощения всеобщим. Своим признанием неповторимой духовной ценности, уникальности человеческой личности, располагающей даром внутренней свободы, как своей глубочайшей сущностью, Тургенев, несомненно, выходил за пределы пантеизма, отрицающего божественное бытие вне мира. Этим самым Тургенев сделал шаг в сторону христианского вероучения [КУРЛЯНДСКАЯ. С. 1718].
На этом пути его герои выступают как
романтики реализма во имя идеала <они> пытаются исправить недостойную его реальность. То есть, «тоскуют» они, скорее, по идеалу реализма. Сам Тургенев подчеркивал религиозный характер их «пророческой» мысли и деятельности [ТИМЕ (II). С. 196].
Не углубляясь в дальнейшие рассуждения на этот счет, отметим, однако, что ровно через полвека после кончины писателя подобного рода «идейность» была положена в основу метода социалистического реализма.
Исследования христианских мотивов в произведениях Тургенева безусловно представляют большой интерес. Более того они естественным образом «подсвечивают» духовную основу его творчества, см. об этом [ТИМЕ (II)], [КОНЫШЕВ].
Когда читаешь страницы тургеневских романов, отчётливо ощущаешь христианские корни русской литературы. Герои Тургенева стремятся служить науке, искусству, красоте, народу. Но в любом случае это становится для них чем-то подобным
религиозной вере. Думается, именно это придаёт такое значение, такую масштабность их идейным исканиям [КОНЫШЕВ. С. 176].
При этом, однако, не следует игнорировать собственные декларации Тургенева касательно его атеизма. Все «птенцы гнезда Белинского» были атеистами, не отличалось религиозностью и семейство Виардо, с которым Тургенев был связан большую часть жизни. Да и вообще русские «западники» имели в российском обществе, в тургеневскую эпоху уже достаточно секуляризированном, атеистическую репутацию, см. об этом [БАРСУКОВ. Тт. 6 и 8. С. 84 и 21]. Борис Зайцев, считавший мистику Тургенева по духу чуждой православию, писал о нём:
Величайшей глубины Россииеё религиипочти не чувствовал. Вернее, разумом не признавал, а сердце, по временам, давало удивительные образы святой Руси [ЗАЙЦЕВ].
Обсуждая историю философских штудий Ивана Тургенева в Германии, его восприятие и осмысление немецкой мировоззренческой духовности, нельзя в контексте нашей темы, не акцентировать внимание на вопросе отношения немецкой классической философии к «еврейскому вопросу» (нем. «Judenfrage»). Немецкая классическаявполне детище протестантской мысли.
Во многих отношениях немецкая классическая философия вышла из теологии Лютера, представляя собой ее своеобразный прогрессивный светский вариант. Необходимо учесть и влияние специфической антисемитской традиции, культивировавшейся в немецких университетах (<> «форсированный антисемитизм»), сочетавшейся с тем, что мы рискнем обозначить как выводы, логически вытекающие из учения Лютера. В результате становится ясно, почему концептуальные конструкции Канта и Гегеля местами оказались запятнаны чрезмерной антиеврейской озлобленностью, см. «Немецкая философия и евреи» в [ПОЛЯКОВ Л.].
Инициатор Реформации в германских землях Мартин Лютер в своих богословских толкованиях, проповедях, письмах, застольных речах и тематических очерках, так или иначе, апеллировал к иудаизму и евреям, опираясь при этом на догматы и традиционные предрассудки христианского антисемитизма, см. об этом в [OBERMAN], [PERRY]. Такого рода его труды еще в 1555 году были классифицированы как «Писания против евреев», а в 1920 году во введении к 53-му тому Веймарского издания его собрания сочинений они впервые были так названы «официально» «Judenschriften». В числе его богословских трудов имеется ряд антисемитских трактатов, самый известный из которыхпамфлет 1542 года «Против евреев и их лжи». Этот обличительный лютеровский труд
достаточно пространен (175 страниц!). В первой части Лютер повторяет обвинения в том, что евреи возводят хулу на Христа и Деву Марию, называют ее шлюхой, а ее сынабастардом. «Они не понимают, что за это они прокляты Б-гом. Упорствуя, они умножают свои мучения: до сих пор у них нет своего государства, они скитаются по земле, оставаясь всем чуждыми». И даже еврейскому ожиданию Мессии Лютер дает свое истолкование: они, дескать, его ждут потому, что видят в нем всемирного царя, который, как они надеются, уничтожит христиан, поделит мир между евреями и сделает их господами. Вот откуда берут начало бредни о всемирном жидо-масонском заговоре!
Во второй части памфлета Лютер впервые выдвигает против евреев аргументацию не теологического, а экономического порядка. Он обвиняет их в ростовщичестве, в алчности, нечестности и паразитизме: «Евреи, будучи чужестранцами, не должны ничем владеть, а то, чем они владеют, должно принадлежать нам, поскольку они не работают, а мы не приносим им даров. Тем не менее у них находятся наши деньги и наше добро, а они стали нашими хозяевами в нашей собственной стране и в их изгнании Они гордятся этим, укрепляя свою веру и ненависть к нам, и говорят друг другу: Удостоверьтесь, что Г-сподь не покидает свой народ в рассеянии. Мы не работаем, предаемся безделью, приятно проводим время, а проклятые гои должны работать на нас, и нам достаются их деньги. В результате мы оказываемся их господами, а онинашими слугами!» Лютер использует силу своего красноречия, чтобы восстановить, или, как он представляет дело, предостеречь, христиан против евреев. А для этого все средства хороши. Он воскрешает легенды о том, что еврейские врачи тайно медленно отравляют пациентов-христиан. Он внушает пастве, что евреидьявольское отродье.
Семь советов-рекомендаций относительно того, как вести себя с евреями, которые он дает властям, говорят сами за себя и не требуют комментария.