Сразу после женитьбы Гамильтон начинает настоящую «рекламную кампанию» для Эммы, стараясь создать вокруг нее ореол неотразимой и роковой красавицы, законодательницы мод и хозяйки влиятельного политического и светского салона. Эмма подходила для этой роли как нельзя лучше. Она обладала врожденной артистичностью и прекрасными манерами, умела мгновенно перевоплощаться, у нее был превосходный голос и замечательный слух. Вскоре, поняв всю силу обаяния Эммы, Гамильтон устраивает весьма оригинальные представления для избранной публики с участием своей молодой жены, во время которых она драпировалась в полупрозрачные шали и принимала красивые, но несколько вызывающие позы. В неаполитанском высшем свете эти представления именовали достаточно невинно«живые картины». Действо «живых картин» было настолько смело и дерзко для того времени, что они весьма быстро достигли намеченной цели. Дом Гамильтонов стал самым известным политическим салоном Неаполя, а леди Гамильтонсамой блестящей светской львицей в королевстве.
Из записок Гёте, посетившего такое представление в доме Гамильтонов: «Старый рыцарь (Гамильтон. В. Ш.) заказал для нее греческий костюм, который ей поразительно идет. В тунике, с распущенными волосами, манипулируя парой шалей, жена его принимает самые разнообразные позы, меняет выражение глаз и лица, причем так искусно, что зрителю кажется, что он грезит наяву. Творения художников, которые считали их своей удачей, зритель видит в движении, в восхитительном разнообразии и совершенстве. Вот она стоит, вот опускается на колени; сидит, потом ложится. Мы видим ее серьезной или печальной, игривой или ликующей, кающейся или бездумной; она то угрожает, то страждетвсе эти состояния души быстро сменяют друг друга. С удивительным вкусом она драпирует шаль по-разному в зависимости от выражения лица; из одной и той же косынки она способна сделать различные головные уборы. Старый рыцарь держит в руках лампу и всей душой переживает этот спектакль».
На писателя Хараса Уолпола, друга Гамильтона, приехавшего навестить его в Неаполь, леди Гамильтон произвела неотразимое впечатление своим пением: «О! Да ведь она изумительно поет! У нее красивый, сильный голос, она прекрасно исполняет и комические, и трагические вещи. Партию Нины она спела на высочайшем уровне, к тому же ее позыэто целый театр, где царят грация и мимика». Впрочем, Уолпол на правах старого друга все же деликатно поинтересовался, как относится Гамильтон к не совсем беспорочному прошлому своей жены, которое ни для кого секретом не было.
Гамильтон отреагировал на это замечание философски:
Общеизвестно, что раскаявшийся распутник превращается в примерного мужа. Почему того же нам не сказать и о женщине?
Что касается королевы Марии Каролины, то вскоре она стала самой близкой подругой Эммы. Недруги говорили, что в их связи было нечто порочное, и основания для таких подозрений действительно были. Каролина, как и Эмма, была весьма изобретательна в любви и, страдая от невнимания мужа, имела явную склонность к любви однополой. Поэтому, когда королева и Эмма при каждой встрече в нарушение всех существующих правил бросались в объятия друг друга и страстно целовались, это шокировало присутствующих. Однако никаких доказательств любовной связи Марии Каролины с Эммой у историков нет.
Неаполитанская королева была на редкость цельной и сильной личностью. Дочь австрийской императрицы Марии Терезии, родившая восемнадцать детей (из которых в живых остались восемь), она фактически отстранила от реальной власти своего мужа и единолично правила королевством. Именно поэтому интимная дружба Марии Каролины с Эммой делала последнюю едва ли не соправительницей королевства.
Что касается короля Фердинанда IV, то он являлся типичным Бурбоном: был туп и ленив, любил свежевать убитых оленей и кабанов. При всем этом король был еще и патологически труслив.
Чтобы понять поведение королевы, необходимо знать, что в тот момент для нее и короля Фердинанда были чрезвычайно важны тесные союзнические отношения с Лондоном. Революционная Франция уже во всеуслышание объявила Королевство обеих Сицилий в числе своих врагов. Общей сухопутной границы между государствами не было, но Франция зарилась на Северную Италию, и за то, как повернутся события в самое ближайшее время, ручаться не мог никто. Но Франция имела сильнейший флот на Средиземноморье, составить конкуренцию которому могли только англичане. А потому для королевской четы были так необходимы дружеские отношения с четой Гамильтонов, которые в этой непростой обстановке могли оказать неоценимую помощь.
При этом сам Гамильтон, понимая, что в скором времени у него уже не хватит сил удержать рядом с собой свою страстную и любвеобильную супругу, иногда достаточно цинично шутил в узком кругу:
Неапольэто тот город, куда можно завлекать мужчин перспективой переспать с женой английского посла!
Впрочем, что касается самой Эммы, то она хранила верность своему пожилому мужу почти семь лет.
На румбах Средиземного моря
Адмирал Худ столь поспешно погнал Нельсона в Неаполь, что тот не успел даже пополнить свои порядком истощившиеся припасы. Пришлось обходиться тем, что имелось. Вряд ли, глядя со шканцев «Агамемнона» на приближающуюся панораму Неаполя, Нельсон предполагал, какая встреча ожидает его на этом берегу. Думается, в этот момент капитана линкора волновали совсем иные мысли.
Отправляя Нельсона в плавание, Худ, безусловно, давал ему шанс сразу же выделиться из остальных капитанов, показать себя умелым и инициативным, а сам он мог теперь иметь возможность отличать его на этом основании и в дальнейшем. А потому Нельсон был просто обязан исполнить поручение быстро и четко. Война только начиналась, и было чрезвычайно важно с самого ее начала стать первым на пути к славе и чинам.
Капитана «Агамемнона» встретил лично посол Гамильтон, которому Нельсон и вручил письмо Худа к королю. Теперь следовало ждать ответа. Чтобы ожидание не было слишком тягостным, Гамильтон пригласил Нельсона погостить это время у него дома. Тогда-то и произошла первая встреча Нельсона с леди Гамильтон. Вот как на склоне лет вспоминала о ней сама Эмма Гамильтон, писавшая о себе в третьем лице: «Когда сэр Уильям вернулся домой после первой встречи с капитаном Нельсоном, он сказал своей жене, что собирается представить ей одного человека, который не может похвастаться особой красотой. Однако, добавил сэр Уильям, этот английский моряк, капитан Нельсон, в свое время станет величайшим из людей, которых Англия когда-либо производила на свет. Я понял это уже из тех немногих слов, которыми успел с ним обменяться, и утверждаю, что в один прекрасный день он приведет мир в изумление. Никогда еще я не принимал в своем доме офицеров, но его я намерен пригласить к нам. Пусть его разместят в комнате, приготовленной для принца Августа. После чего Нельсон был представлен леди Гамильтон. Он жил в доме ее мужа все то короткое время, что был в Неаполе. С этого момента зародилась пылкая дружба троих людей, которая, становясь все сильнее, продолжалась вплоть до их кончины. Эмме Гамильтон выпала горькая участь умереть последней».
К этим воспоминаниям следует относиться критически. Дело в том, что писала их Эмма уже после смерти Нельсона, когда слава о нем стала поистине мировой, а потому, вероятно, ее позднейшее восприятие его личности было спроецировано на самый ранний период их отношений. Большинство британских историков считают, что в это первое их знакомство красавица отнеслась к Нельсону весьма безразлично: мало ли капитанов в английском флоте! Что же касается того внимания, что было оказано Нельсону со стороны самого посла, то и здесь личность моряка не имела никакого значения: Гамильтон оказывал должное внимание реестровому капитану лишь из соображений большой политики. Согласитесь, весьма сомнительно, чтобы Гамильтон, взглянув на первого пришедшего в Неаполь капитана, сразу же заявил, что это будущий гений английской нации. Тот факт, что Гамильтон пригласил капитана к себе в дом, несмотря на огромную разницу в служебном положении, имеет совсем иное объяснение.
Дело в том, что Нельсон привез не просто письмо. Он привез просьбу, от выполнения которой зависела будущая карьера Гамильтона. Много лет он уверял Лондон, что имеет влияние на короля Фердинанда. Если Гамильтон справится и уговорит Фердинанда, положение его еще более упрочится. Если нет, то песенка его будет спета. В этой связи для Гамильтона имело большое значение общение с Нельсоном. В интимной домашней обстановке он мог узнать у капитана много важных для него подробностей о ситуации в Лондоне и в Тулоне, а также выяснить особенности характера лорда Худа, от которого зависело сейчас так много. Кроме того, с капитаном следовало подружиться. Вот почему следовало поселить этого капитана у себя дома, расспросить и очаровать. В последнем должна была участвовать Эммабезотказное «секретное оружие» английского посла. В успехе Эммы сомневаться не приходилось: если перед ее чарами не могли устоять самые изысканные кавалеры Европы, то уж с никогда не видевшим настоящих светских львиц капитаном она должна была справиться шутя.