Основные черты удельного владения общим вотчинным княжеством повторяют порядки крестьянского долевого землевладения, с которым разделяют и черту значительной неустойчивости, так как держались обычно только между «князьями-братьями», а в третьем поколении наступал распад на обособленные вотчины, выходившие из удельных связей. Распад этот и развивался беспрепятственно везде, где не было ему противодействия в потребности сохранять объединение сил ради политической борьбы и вообще более широких политических задач. И Московское княжество пережило некоторые моменты этого удельно-вотчинного процесса. При сыновьях Калитывладение по уделам с сохранением единства боевых сил и финансового управления. При его внуках и правнуках уже различают две вотчины (московско-коломенскую и серпуховскую), единство распоряжения военной силой сменяется договорным союзом для совместных действий, нарастает раздельность управления тяглыми людьми и сбора дани по местным княжениям, а поступление дани в великокняжескую казну обусловлено только необходимостью уплачивать «выход» хану. Однако, развитие грозившего и этому княжеству вотчинного распада пресечено влиянием на московские отношения того обстоятельства, что старший из князей московского дома был в то же время великим князем всея Руси, и внутренние московские дела ставились в тесную зависимость от его великокняжеской политики и силы. Интересам этой политики подчинен и сам выдел уделов: важнейший из них, Коломенский, должен, по определению Дмитрия Донского, всегда принадлежать тому князю, кто займет стол великого княжения. Рядом договорных соглашений поддержано единство во внешних сношениях, военных действиях, в сосредоточении собранной дани к одной казне. Тем не менее, семейно-вотчинные традиции сильно связывали великокняжескую власть. Зависимость от них противоречила основным тенденциям ее политики, ее стремления к единодержавию. С особой остротой выступило это противоречие нараставших новых условий политической жизни и традиционного княжьего владельческого права с тех пор, как Дмитрий Донской положил в своей духовной грамоте основание распространению своего вотчинного права на всю территорию Владимирского великого княжества. Ребром стал вопрос, станет ли великое княжество, станут ли все «промыслы» и захваты великокняжеской власти, какими она увеличивала территорию своего непосредственного господства, объектом семейно-вотчинного владения по уделам? Воззрения эпохи склоняли к утвердительному ответу на этот вопрос, и младшие князья не раз предъявляли притязания на то, чтобы князь великий делился с ними новыми приобретениями. Дмитрий Донской сделал уступку этим традиционным воззрениям, назначив младшим сыновьям, кроме уделов в московской вотчине, также наделы из великокняжеских владений, и между его сыновьями возникли серьезные разногласия из-за владельческих отношений, которые быстро разрослись в целый кризис межкняжеских отношений вообще, в борьбу по вопросу о преемстве в великокняжеской области, о взаимных отношениях между великим князем и его родными и более дальними братьями-князьями.
Великокняжеская власть могла стать крупной политической силой только вырвавшись из пут семейно-вотчинного обычного права. Она идет к своей цели путем фактического его нарушения и переходит, по мере успеха, к принципиальному его отрицанию. В руках великого князя значительный перевес силы над младшими князьями. Он владеет сверх удела в московской вотчине территорией великого княжения, распоряжается и силами мелких владетельных князей, которых рано свел на положение князей «служебных». Его преобладание не могло, в конце концов, не сломить семейно-владельческого строя московской семьи. И великие князья настойчиво проводят подчинение порядков удельного владения своей верховной воле. Собственное вотчинное право младших князей должно уступить место их наделению по воле великого князя, по его «пожалованию». Распоряжение всей территорией должно быть сосредоточено в его руках. Выморочный удел переходит в его распоряжение без всякого раздела. Он «государь» для членов своей семьи (в том числе и для вдовствующей княгини-матери). Такая новая постановка великокняжеской власти достигнута постепенно рядом ударов по старому обычно-правовому укладу. Преемники Дмитрия Донского идут решительно по этому пути разрушения прежних семейных отношений: захватывают выморочные уделы, не делясь с братьями, изменяют состав их владений путем принудительного обмена волостями, наделяют их по своему пожалованию «в удели в вотчину» и требуют от них отказа от самостоятельной политической роли и полного подчинения во внешних сношениях, в распоряжении боевой силой, в раскладке сбора дани. Тот же образ действий применен к вотчинным княжениям мелких владетельных князей на территории Владимирского великого княжества. Великие князья добиваются от них отказа в свою пользу от вотчинных прав, сперва с сохранением пожизненного владения и уступкой посмертного преемства зато или иное вознаграждение (таковы еще пресловутые «купли» Ивана Калиты), позднее в иной форме: владетельный князь оступается великому князю от своей вотчины, а тот его жалует его же вотчиной, иногда с добавочным наделом, иногда с урезкой.
Перед кончиной князя-вотчинника подобные мнимо-добровольные сделки иногда закреплялись подтверждением в духовной грамоте, что его вотчинакнязю великому, с просьбой о поминании души и ликвидации долговых обязательств. Такие духовные грамоты дали повод нашей историографии говорить о праве князей на предсмертное завещательное распоряжение вотчинным или удельным княжеством и о праве его отчуждения в «частноправовом» порядке. На деле тут только своеобразные формы ликвидации удельно-вотчинного права, действия, вынужденные засильем великокняжеской власти, и сами такие грамоты не только писаны под московскую диктовку, но иной рази прямо отредактированы дьяками великого князя. Эта ломка старины не прошла без тяжких смут. Она сокрушала не только обычноправовые устои внешнего положения младших князей. Глубоко потрясала она основные бытовые традиции, моральные связи братского «одиначества» князей, их «крестоцеловального докончания», самих семейных отношений, тот нравственный фундамент извечной «старины и пошлины», которым так дорожило русское средневековье. Жестокая смута в дни Василия Темного с ее драматичными подробностямиослеплениями захваченных соперников, отравлением неукротимого врага, жадной погоней за «вотчинами недругов» - была временем болезненного перелома изжитой, но еще упорной традиции. В суровых приемах ликвидации этой смуты великокняжеской властью впервые повеял над Великороссией дух «грозного» царя, воплощенный в деятельности питомца этих лет Ивана III, его сына Василия и завершителя их дел Ивана Грозного. На развалинах традиционного строя отношений, освященного вековыми навыками моральных и правовых воззрений, вырастала единая власть «государя-князя великого» и перестраивала их заново «на всей его воле». Основой своих притязаний она выдвигала патриархально-вотчинное властвование над всей территорией великого княжения, воплощая по своему стародавнюю традицию старейшины среди русских князей «в отца место» с небывалой полнотойдо крайней степени, до представления о великом князе, как «государе над всеми государями Русской земли», самодержавном в своем абсолютизме, в своей свободе от всяких традиционных норм, кроме однойсвоей владельческой воли.
Иван III закончил эту ломку старого удельно-вотчинного порядка упразднением былой самостоятельности крупнейших областных политических единиц и обратил всю Великороссию в свое вотчинное государство. Некоторая незаконченность этого фактического объединения власти в полном единодержавиисохранение внешней выдохшейся формы самостоятельной политической жизни Рязани и Пскова, формально уничтоженной только Василием III, - не нарушала сознания достигнутой полноты самодержавного вотчинного властвования. Иван III дал этому сознанию резкое выражение в своем отношении к вопросу о преемстве на столе великого княжения. Следуя примеру отца, который приобщил его к своей власти, как соправителя, еще в раннем отрочестве, и образцам византийской практики, великий князь Иван объявил, рядом с собой, великим князем своего первенца Ивана молодого. Но ранняя кончина Ивана Ивановича и вторая женитьба его отца поставили московский великокняжеский двор перед сложной проблемой. Младший великий князь оставил сына Дмитрия, который - в духе византийских понятийбыл «порфирородным». Дед, в согласии с ближними боярами, признал его наследие и запечатлел это признание торжественным обрядом церковного помазания и поставления на великое княжение. Но происки второй его жены, византийской царевны Софьи Фоминичны, и борьба придворных партий изменили его намерения в пользу сына от второго бракаВасилия, но начал он с полумерыобъявил и его «государем великим князем» и дал ему Новгород и Псков в «великое княжение». Псковичи, встревоженные перспективой раздела и смут, решились обратиться к великим князьям Ивану и Дмитрию с челобитием, чтобы те не делили своего государства, а был бы и для Пскова государем тот, кто князь великий на Москве. Ответ они получили суровый и характерный. Иван III гневно заявил, что волен в своем внуке и в своих детях, а также в своих владениях: кому захочет, тому и даст княжение. А года через два наложил опалу на внука и посадил сына, также с церковным обрядом, самодержцем на великое княжение Владимирское и Московское. Объединенные под его единодержавной властью территории, столь недавно политически-автономные, еще не слиты в политическом представлении о единой государственной территории. Терминология грамот великого князя Ивана III колеблется в обозначении комплекса его владений. Понятие о великом княжении то суживается до пределов московско-владимирской области («Московского государства» в тесном смысле слова по обычному разумению XVI века), то обнимает и Новгородский край. Более широкое определение достигается употреблением термина «все великие княжения». Только утверждение царского титула дает выход из этих колебаний в формуле «все государства Московского царствия». Вся вотчинная власть стянута к одному центру. Единодержавные ее носитель воплощает это единство и мог бы сказать в полном согласии с политическим правосознанием своего времени: «государствоэто я».