У меня плохо получается шутить дети часто напоминают мне об этом, но я думаю, что в ходе экспедиции нам встретится множество парадоксов и огромное количество вопросов. Иногда размышления о глубинной природе разума запутывают и взрывают этот самый разум. Иногда доходит чуть ли не до истерики. Есть много книг с готовыми ответами и серьезных научных трудов, и личных размышлений. Эта же книга предлагает вам и размышления, и научные знания в интегрированном формате, наполненном вопросами, которые будут направлять наше путешествие и, надеюсь, будут увлекать и просвещать.
Проблема дискуссии о разуме заключается в том, что его необходимо рассматривать и как личный опыт, и как научно постижимый процесс, сущность, объект, вещь. Напряжение между лично познаваемым, но не наблюдаемым снаружи и не поддающимся численному выражению, и познаваемым объективно, наблюдаемым и количественно измеримым это неотъемлемый конфликт, из-за которого серьезные научные усилия по исследованию разума за последний век во многом отошли от размышлений и прозрений, основанных на субъективном опыте. Но кем бы мы ни были, чем бы ни были и когда бы ни были, расположение и функционирование разума и то, почему мы здесь, это аспекты психической жизни, которые, я уверен, лучше всего постичь, отдавая должное и субъективной, и объективной природе разума, сердцу этих граней нашей жизни.
Я очень надеюсь, что мы прольем свет на природу разума, на наши убеждения и обнажим недоверие, продемонстрируем невероятную важность разума в жизни и предложим какие-то базовые его определения, чтобы затем перейти к рассмотрению психического здоровья. Естественным следующим шагом после этого будет поиск способов культивации здорового разума как в себе, так и в других людях.
Чтобы открыть, изучить, возродить и культивировать разум, предлагаю присоединиться ко мне и вместе погрузиться в самую суть того, что значит быть человеком.
Готовы? Тогда давайте начинать. Надеюсь, путешествие вам понравится.
Глава 2. Что такое разум
В этой главе мы исследуем предлагаемое рабочее определение одного из аспектов разума: как функции системы, состоящей из энергоинформационного потока. Система находится и внутри организма, и между человеком и другими сущностями людьми и окружающей средой, в более широком смысле. С этого вопроса удобно начать путешествие в природу того, что такое разум.
Поиск рабочего определения разума (19901995)
1990-е годы называли Десятилетием мозга.
В то время я чувствовал себя как ребенок в лавке со сладостями. Мне безумно нравилось переплетать опыт взаимодействия с пациентами в качестве практикующего психиатра и изучение памяти и нарратива в исследовательской работе. Все это я постоянно пытался соединить с новыми научными знаниями о мозге. Мое клиническое обучение увенчалось годичной педиатрической стажировкой, после которой последовала резидентура сначала во взрослой, а потом в детской и подростковой психиатрии. После научной работы в Национальном институте психического здоровья при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (я исследовал, как отношения между родителями и ребенком формируют развитие разума) меня пригласили руководить программой клинического обучения детской и подростковой психиатрии в том же университете. Я подошел к новой роли очень серьезно и решил разработать фундаментальный курс для молодого поколения врачей, в котором соединятся и всеобъемлющий взгляд на развитие разума, и новое понимание мозга, и наука об отношениях, которую я тогда осваивал. Одновременно мы с бывшими преподавателями и коллегами по кампусу создали исследовательскую группу, чтобы ответить на животрепещущий вопрос: как соотносятся разум и головной мозг?
В нашу группу вошли сорок человек в основном ученых, а также клиницистов. Они представляли многие дисциплины: физику, философию, информатику, биологию, психологию, социологию, лингвистику и антропологию. Единственный вопрос, который свел нас вместе, звучал следующим образом: «Какова связь между разумом и головным мозгом?» Мы могли дать определение мозгу: это собрание связанных между собой нейронов и других находящихся в голове клеток, которые взаимодействуют с организмом и окружающей средой. Однако у нас не было определения разума, если не считать словосочетания «мозговая активность», которое приводили нейробиологи, но оно не устраивало антропологов и лингвистов, сосредоточенных на социальной природе психических процессов, например культуре и языке.
Джером Брунер, мой преподаватель нарратива, сказал, что нарративная история не находится внутри человека. Она разворачивается между людьми. Когда я писал курсовую работу, где рассматривал, как нарратив опосредован в мозге людей, перенесших травму, он призывал меня не совершать «ошибку» и советовал понять социальную природу этого явления. Истории, которые мы рассказываем, нарративы нашей жизни, обнажающие память и смыслы, эти фундаментальные психические процессы. А я изучал результаты исследований о том, что нарратив родителя лучший прогнозный показатель привязанности к нему ребенка. Из тщательных эмпирических исследований следовало, что одностороннее на вид действие собственная жизненная история каким-то образом связано с межличностными взаимодействиями, которые облегчают рост и развитие ребенка: с «безопасной эмоциональной привязанностью».
Я узнал, что нарратив это социальный процесс, он происходит между людьми. Истории связывают нас в отношениях один на один, в семьях и сообществах. И я задумался, какие еще элементы разума кроме нарратива чувства, мысли, намерения, надежды, мечты, воспоминания глубоко коренятся в отношениях.
В то время я беседовал о жизни с людьми, которые очень на меня повлияли. Психологи Луис Коцолино, Бонни Голдстайн, Аллан Шор и Мэрион Соломон стали моими близкими друзьями и коллегами, и я тогда не подозревал, что наши жизни будут переплетены вплоть до этого дня. Эти стимулирующие, вознаграждающие отношения продолжаются уже четверть века. Они и многие другие люди на этом пути стали частью нарратива моей личности. Но я не знал и о том, что это десятилетие станет последним для трех самых главных учителей, сформировавших меня как специалиста: Роберта Столлера, Тома Уитфилда и Денниса Кантуэлла. Связь с учителями и коллегами, друзьями и родными глубоко нас преобразует. Отношения это горнило, в котором рождается жизнь, потому что они формируют биографию, отливают идентичность, определяют самовосприятие и освобождают или сковывают наш потенциал.
Хотя десятилетием ранее на медицинском факультете меня учили, что организм человека это источник заболеваний и объект врачебных вмешательств, разум казался мне чем-то более широким, выходящим за пределы тела. Глубокие уроки первостепенности и социальной природы нарративов подтверждали, что крайне важный источник смысла жизни истории, которые связывают людей, помогают осмысливать опыт и учиться друг у друга, находится между людьми, в области отношений.
Несомненно, эти элементы разума тоже имеют отношение к мозговым функциям. Эта связь известна неврологии более столетия, а благодаря технологии сканирования головного мозга освещена точнее и полнее. И тем не менее, как мы видели, зависимость разума от мозга не означает, что разум ограничен им или тождественен ему.
На моей последней презентации по предмету профессора Брунера я признался, что меня интересует, какой вклад нейрональные процессы, которые разворачиваются в мозге находящихся в отношениях людей, вносят в социальную природу нарратива. Преподаватель только отчаянно взмахнул руками, и я понял, что построить мост между дисциплинами, между нейрональным и социальным, будет нелегко.
Позже я узнал, что независимые области знания вполне могут сходиться во взглядах и приходить к одним и тем же результатам (Wilson, 1998), но уже тогда у меня было ощущение, что я напал на след междисциплинарного понимания разума.
Даже если разные науки и их представители не могут найти точек пересечения, таким стечением наполнена сама реальность. Возможно, нейрональное и социальное части одного фундаментального процесса: скорее всего, не социальные стимулы влияют на мозг, подобно тому как световые стимулы воздействуют на зрительный нерв, а нейрональное и социальное суть единый фундаментальный поток некоего процесса. Но в чем заключается этот «некий процесс», который облегчит плодотворную товарищескую беседу между, например, нейробиологом и антропологом?