Гетеросексуальная романтическая любовь как нельзя лучше подходит для анализа такого двойственного представления о модернизме, поскольку последние четыре десятилетия стали свидетелями радикализации свободы и равенства в романтических отношениях, а также радикального раскола между сексуальностью и эмоциональностью. Гетеросексуальная романтическая любовь пережила две наиболее важные культурные революции XX в.: индивидуализацию образа жизни и активизацию эмоциональности; а также экономизацию социальных отношений, широкую распространенность экономических моделей для формирования личности и ее подлинных эмоций. Пол и сексуальность освободились от моральных норм и стали частью образа жизни индивида, при этом язык капиталистической культуры массово проник в сферу гетеросексуальных романтических отношений.
Например, когда (гетеросексуальная) любовь стала основной темой романа, мало кто заметил, что она тесно переплелась с другой темой, не менее важной для буржуазного романа и для модернизма в целом: с темой социальной мобильности. Это можно увидеть на примерах Кэтрин и Эммы, обсуждаемых ранее. Таким образом, одним из главных вопросов, заданных романом (а затем и голливудским кинематографом), был и остается вопрос о том, может ли и при каких условиях любовь превалировать над социальной мобильностью и, на-оборот, должна ли социально-экономическая совместимость быть необходимым условием для любви. Формирование современной личности было одновременно эмоциональным и экономическим, романтичным и рациональным. Центральное место любви в браке (и в романах) совпало с угасанием самого брака как инструмента создания межсемейных союзов, что ознаменовало новую роль любви в социальной мобильности. Однако это означало далеко не прекращение, а углубление экономических расчетов и исчислений, поскольку положение мужчин и женщин на социальной лестнице все чаще и чаще менялось в ту или другую сторону благодаря социальной алхимии любви. Поскольку любовь сделала сопряжение между браком и стратегиями экономического и социального воспроизводства менее явным и формальным, современный выбор партнера стал постепенно включать в себя как эмоциональные, так и экономические притязания. Любовь учитывала теперь рациональные и стратегические интересы, объединяя экономическое положение и эмоциональные склонности партнеров в единую культурную матрицу. Таким образом, одним из ключевых культурных преобразований модернизма стало смешение любви с экономическими стратегиями социальной мобильности. По этой же причине в данной книге содержится ряд методологических погрешностей: гетеросексуальная любовь здесь рассматривается более пристально, чем гомосексуальная, поскольку первая содержит отрицание экономического обоснования выбора объекта любви и объединяет в себе как экономическую, так и эмоциональную логику. Иногда эти две логики гармонично и плавно согласуются, но они одинаково часто расщепляют романтические чувства изнутри. Смешение любви и экономического расчета приводит к тому, что любовь моментально оказывается в эпицентре современной жизни и подвергается противоречивому давлению. Подобное переплетение эмоционального и экономического, таким образом, является лейтмотивом переосмысления роли любви в эпоху модернизма, которое я предлагаю рассмотреть, демонстрируя как возможность выбора, рациональность, интерес и конкуренция изменили характер поиска, способы знакомства и ухаживания за партнером, методы консультирования и варианты принятия решений о своих чувствах. Другая методологическая погрешность этой книги заключается в том, что она рассматривает любовь главным образом с точки зрения женщин, а не мужчин, и особенно с точки зрения женщин, в основном предпочитающих брак, продолжение рода и образ жизни среднего класса. Как я надеюсь здесь показать, именно сочетание этих устремлений и их место на свободном рынке сексуальных контактов создают новые формы эмоционального доминирования мужчин над женщинами. Иными словами, несмотря на то, что эта книга касается многих женщин, она, разумеется, относится не ко всем (конечно, не к лесбиянкам и женщинам, которые не заинтересованы в семейной жизни, в браке или без, в детях).
Любовь в эпоху модернизма, современный характер любви
Усиление позиций модернизма обычно объясняется научными знаниями, деятельностью печатных средств массовой информации, развитием капитализма, секуляризацией и влиянием демократических идей. Недостающим звеном в этом списке является формирование рефлексивной эмоциональной личности, которое, как я ранее отмечала, сопровождало становление модернизма, личности, определявшей себя и свою идентичность преимущественно эмоционально и сосредоточенной на управлении своими чувствами и на их утверждении. Эта книга хотела бы определить место для культурного идеала и искусства романтической любви в культурной сущности модернизма, наиболее ярко проявляющейся в ее решающем значении для формирования биографии и характера эмоциональной личности. Как выразился Уте Фреверт: «Не только история порождает эмоции, но и эмоции творят историю».
Философ Габриель Моцкин предлагает задуматься о роли любви в длительном процессе формирования современной личности. По его словам, Христианская (Паулианская) вера отводила центральное место эмоциям любви и надежды, создавая тем самым эмоциональную личность (а не, скажем, интеллектуальную или политическую). Моцкин заявляет, что процесс секуляризации культуры состоял, в частности, в секуляризации религиозной любви. Такая секуляризация принимала две различные формы: она превратила мирскую любовь в священное чувство (позднее отмечаемое как романтическая любовь), а романтическую любовь в эмоцию, противостоящую ограничениям, налагаемым религией. Таким образом, секуляризация любви сыграла важную роль в процессе освобождения от религиозной власти.
Если нужно определить более точные временные рамки этих исследований, то протестантская реформация, по-видимому, считается важным этапом в формировании современной романтической личности, поскольку она обозначила новый комплекс противоречий между патриархальностью и новыми эмоциональными ожиданиями относительно идеала подходящего брака. «Пуританские писатели поощряли формирование новых идеалов поведения в браке, подчеркивая важность близости и эмоциональности среди супружеских пар. Мужьям было рекомендовано не забывать о духовном и психологическом благополучии своих жен».
Многочисленные ученые, историки и социологи утверждают, что любовь, особенно в протестантских культурах, была источником гендерного равенства, поскольку она сопровождалась возвышенным отношением к женщине. Благодаря религиозному наказу нежно любить своего супруга статус женщин повысился, и они получили возможность принимать решения наравне с мужчинами. Энтони Гидденс и др., кроме того, предполагают, что любовь играла главную роль в формировании женской независимости, поскольку в XVIII в. культурный идеал романтической любви, отделенный от религиозной этики, предписывал женщинам, равно как и мужчинам, свободно выбирать объект своей любви. На самом деле, сама идея любви подразумевает свободную волю и независимость влюбленных. Моцкин даже предполагает, что «развитие демократических концепций власти является дальним следствием предпосылки эмоциональной независимости женщин». Сентиментальная литература и романы XVIII в. еще больше подчеркивали эту культурную тенденцию, поскольку идеал любви, который они пропагандировали, и в теории и на практике способствовал ослаблению власти, которую родителиособенно отцыпроявляли по отношению к бракам своих дочерей. Таким образом, идеал романтической любви является движущей силой женской эмансипации в одном важном аспекте: он является движущей силой индивидуализации и независимости, какие бы формы она ни принимала. Поскольку в XVIII и XIX вв. частная жизнь стала цениться высоко, женщины могли проявлять то, что Энн Дуглас называла, используя выражение Харриет Бичер Стоу, «бело-розовой тиранией», т. е. стремлением «американских женщин девятнадцатого века получить власть, злоупотребляя своей женской сущностью». Любовь отдала женщин под опеку мужчин, но сделала это, узаконив модель неприкосновенной личности, любящей семейный уют, которая отличалась независимыми суждениями и поступками и, самое главное, требовала эмоциональной независимости. Таким образом, романтическая любовь укрепила нравственный индивидуализм в частной сфере, что сопровождалось подъемом сферы общественной. На самом деле, любовь является наглядным примером и двигателем новой модели общения, которую Гидденс назвал «чистыми отношениями», основанной на договорном предположении, что два человека с равными правами объединяются в эмоциональных и индивидуалистических целях. Подобный договор устанавливается двумя лицами ради их блага и может вступать в силу и аннулироваться по их собственному желанию.