-Я его вообще не видел, бабушка - усмехнулся Пьетро: «Полина в Америку отправилась, а Маленький Джон..., - он пожал плечами. Марта указала в сторону лотка с газетами: «Купи матушки своей журнал. Почитаешь мне в дороге».
Она опустилась на скамью. Марта расправила подол траурного платья, и достала из ридикюля свой блокнот.
-Интересно, - она задержала взгляд на дамах, что ждали поезда, - когда корсеты еще уже станут? Хотя куда уже, казалось бы. И юбки такие, что на них по двадцать футов ткани уходит. Сидония говорит, что опять кринолины вернутся. Господи, - поняла Марта, - я еще помню, как их в прошлом веке носили. Для торговли нынешняя мода хороша. Дамы вынуждены много покупать. Скорей бы шляпы и капоры сняли, на улице. Дома-то давно не носим, слава Богу.
В прошлом году они ходили семьей на выставку Королевской Академии Искусств. Марта остановилась перед большой картиной, изображавшей казнь короля Людовика. Женщина шепнула Франческо: «Дорогой мой, в то время дамы совершенно точно не надевали корсетов. Я там была, - она кивнула на картину, - я знаю. И шляпок тоже не носили, поверь мне».
Франческо развел руками:
-Художнику тридцать лет, тетя Марта, и потом, - он оглянулся, - сейчас так принято. Академики не перенесут, если им представят картину, где будут женщины с распущенными волосами. Если они не нимфы, и не греческие богини, - Франческо усмехнулся.
Она покусала карандаш: «Те материалы, о которых мне Маленький Джон говорил, в Америку отправятся. Это я его светлости обещаю. И вообще, - Марта откинулась на спинку скамьи, покачав изящной, в черном ботинке, ногой, - тряхну стариной».
У нее, на удивление, ничего не болело. Эстер, думала иногда Марта, была такой же несгибаемой, а Ханеле, здесь она всегда улыбалась, Ханеле должна была пережить их всех. Семейный врач, осматривая ее, каждый раз говорил: «Миссис Кроу, просто удивительно. В ваши годы, и такое здоровье».
Она думала о смерти спокойно, обещая себе уйти сразу вслед за Питером. «Не сейчас, - Марта, увидела дымок приближающегося поезда, - не сейчас. Надо узнать, что случилось с мальчиками. Только тогда».
Пьетро помог ей зайти в обитое бархатом отделение первого класса. Марта устроилась на диванчике, Посмотрев на обложку Ladys Magazine, она попросила:
-Читай. Там колонка Сидонии о летних модах, это всегда интересно. И ты, - она погладила мужчину по плечу, - когда в Италии будешь, с тамошними родственниками познакомься.
-Они очень дальние..., - неуверенно, заметил Пьетро.
-Все равно, - решительно отрезала Марта. Она смотрела в окно, на зеленеющие поля и думала, что с вокзала Паддингтон надо будет отправить кабель в американское посольство.
-Приглашу посла, - Марта полюбовалась своими отполированными ногтями, - попить чаю. В субботу, к пяти часам вечера. А с утра навещу Уайтчепел. Гликштейн еврей. Он в субботу не работает, застану его дома. А в воскресенье..., - Марта едва не рассмеялась вслух и сказала Пьетро: «Отличная статья».
-Здесь выступают против предоставления замужним женщинам права владеть собственностью, - удивленно отозвался Пьетро: «Вы всегда сами...»
-Я о модах, - хмыкнула Марта. «А это, - она указала на журнал, - редкостная косность. Только в наше время, к сожалению, - женщина вздохнула, - все останется, без изменений».
В Лондоне она отправила нужный кабель. Пьетро довез ее в кебе на Ганновер-сквер. Марта, оказавшись в своей гардеробной, достала из дальнего шкафа, простое, темное, старомодное платье и такой же чепец. «Говорила я Сидонии,- она прикоснулась к грубой шерсти, - что все это еще пригодится. И оказалась права».
На чердаке, у окна, на деревянном табурете, сидел невидный человечек в потрепанном сюртуке. Внизу, на Бевис-Маркс, гомонили торговцы, скрипели колеса кебов. Он, не отрываясь от короткой подзорной трубы, протянул руку назад, и принял оловянную кружку с чаем.
-Что там? - спросил его напарник, садясь рядом.
-Ничего интересного, - зевнул мужчина: «Гликштейн с утра из дома ушел, это я в блокнот занес. И что он вернулся, тоже. Ребята на улице довели его до синагоги и обратно привели. Там наш человек сидит. Он прислал записку, что ни с кем подозрительным Гликштейн не встречался. Помолился, и домой отправился. Прачка к ним явилась, с корзиной. Старуха какая-то, я ее и записывать не стал. Подержи, - мужчина передал напарнику подзорную трубу и с наслаждением отпил горячего чаю.
-Не подходите близко к окну, - велела Марта Гликштейну, в бедной комнате, в доме напротив. Каморка была разгорожена тонкой перегородкой на две части. На столе, вместе с книгами, лежал табак и гильзы.
-Жена набивает, - объяснил Гликштейн, - а мальчики мои старшие на улице продают. Мы из Кельна, в чем были, уехали, миссис..., - Марта подняла ладонь: «Не надо вам знать, как меня зовут, мистер Гликштейн».
-Меня в тюрьму хотели посадить, - он вздохнул и почесал седоватый висок.
-Вот и пришлось..., - Гликштейн не закончил. Из-за перегородки доносились тихие голоса детей, что играли на полу. «Семь лет, пять лет, и девочке годик, - вспомнила Марта: «Если его арестуют, они с голоду умрут».
-Мне письмо вчера прислали, только я его сжег, - Гликштейн замялся: «Меня предупреждали, что будет проверка..., А что там, - он кивнул на окно, - почему нельзя близко подходить?»
-Потому, что у вас нет штор, - сухо ответила Марта, - а в доме напротив, сидит человек с подзорной трубой. И за вами наблюдают, на улице. Вы отменили собрание?
-Ей не захочешь, а все расскажешь, - понял Гликштейн и кивнул: «Да. Сыновей своих отправил, с записками. За ними тоже проследили?»
-Вряд ли, - ответила Марта.
-Что вы сожгли письмо от мисс де Лу, - Гликштейн ахнул, - это хорошо, а теперь давайте мне материалы, которые должны отправиться в Америку. И напишите мне, кто знал о собрании. Кроме вас, и мисс де Лу.
Гликштейн взял карандаш: «Откуда вы знакомы с мисс де Лу?»
-Неважно, - отмахнулась Марта: «Я и брата ее знала, старшего, покойного. Волка».
-Вы не коммунист, - Гликштейн окинул ее взглядом: «Господи, глаза какие. Вроде добро смотрят, а внутри лед».
Марта спрятала листок среди белья в корзинке:
-За бумаги ваши не беспокойтесь, мистер Джон Браун, в Массачусетсе, - она посмотрела на адрес, - все получит. Нет, я не коммунист, я просто, - женщина помолчала, - просто человек. Вы завтра, мистер Гликштейн, в то время, на которое было назначено собрание, погулять отправьтесь. Мой вам совет.
-И семью взять? - недоуменно спросил Гликштейн.
-Нет, - сладко улыбнулась Марта, - семья ваша нам понадобится. Всего хорошего, - она выскользнула в узкий, пахнущий пивом коридор. Заглянув в каморку по соседству, Марта спросила, с резким акцентом кокни: «Комната не сдается?»
Полная женщина в рваной шали, что кормила ребенка, перекрестилась на простую статуэтку Мадонны: «Еще чего! И так, благодарение Пресвятой Деве, еле крышу над головой нашли. Ты сходи дальше, в конец коридора. Там эти, из Саффолка, жили, что не просыхали. Вроде съехали, третьего дня».
-Из Саффолка, - усмехнулась Марта: «Отлично». Подхватив корзинку с бельем, она спустилась по узкой лестнице и пропала в полуденной толпе на Бевис-Маркс.
В бронзовой клетке прыгали, щебетали канарейки. Пахло ванилью, по натертому паркету чайного салона неслышно скользили официанты. В большие окна виднелась вереница кебов на Пикадилли. Аметистовый, изумрудный, гранатовый шелк пышных дамских платьев заполнял диваны. Джон, в безукоризненном, темном сюртуке, поднес к губам чашку веджвудского фарфора. Чай был крепким, ароматным. Он, блаженно откинувшись в кресле, закрыл глаза.
-Завтра утром, - сказал себе Джон, - мы их возьмем. Потом я съезжу в Амстердам, летом. Повидаю Корнелию.
Он отправил каблограмму во все порты королевства о запрете на выезд сына за границу. «Он меня поблагодарит, - уверил себя герцог, - остынет, отойдет, и поблагодарит. Наверняка, к матери отправился. Там я с ним и увижусь».
Вчера он обедал на Ганновер-сквер, у сестры и зятя. Джон держал там для себя спальню, на всякий случай, но предпочитал ночевать на Ладгейт-Хилл. Там, он устроил себе, в подвале, отдельные комнаты. Племянника за столом не было. Франческо коротко сказал: «Он в церкви, у святого отца Ньюмена». Джон поднял бровь. Услышав о том, что Пьетро едет в Рим, герцог поздравил себя: «Это его обращение как нельзя кстати». Он попросил Веронику передать сыну, что будет ждать его в субботу, у «Фортнума и Мэйсона», к чаю.