-Заходи, мамочка, - Питер откинулся в кресле.
Сидония, перед тем, как идти спать, всегда приносила сыну кофе. Мать была в домашнем, «артистическом», как их называли, платье, из тонкого, серо-зеленого шелка. Темные, с проседью волосы она заплетала в косы и укладывала на затылке.
Питер поднялся и принял у нее поднос: «Спасибо. Я посижу еще».
В кабинете приятно пахло египетским табаком. Сидония, обвела глазами дубовый стол, с разложенными по нему бумагами:
-Жениться бы ему. Пятый десяток все-таки. Грегори мать нужна. Кто знал, что с Анитой все так получится..., Не буду ничего говорить, - решила женщина, глядя на седые виски сына, - с Вероникой посоветуюсь. Она с Мирьям дружит. Той двадцать четыре года, у брата ее ребенок родился. Она еврейка, но сейчас новое время. Съездят в Амстердам, поженятся..., Если бы с Мартой у него сложилось..., - Сидония вспомнила зеленые, прозрачные глаза женщины. Наклонившись, она поцеловала сына в лоб: «Спокойной тебе ночи, милый».
В спальне, присев на кровать, она все рассказала мужу. Мартин закатил глаза:
-Девочка только овдовела, Сиди. Дай ей оправиться. А Мирьям младше Питера на двадцать лет. Ты нашего сына знаешь, у него сердце, - Мартин отложил книжку журнала и коснулся ладонью бархатного халата у себя на груди: «Он к Мирьям, как дядя относится».
Сидония недовольно пробормотала что-то и прикрутила газовый рожок.
-Может быть, пусть он в Ренн поедет, летом, с Грегори, - женщина, устроилась под боком у мужа, - хотя Элиза тоже молодая девочка. Двадцать лет ей. И католичка. Вероника только и ждет, что Пьетро вернется, внуков хочет, - Сидония улыбнулась, - и нам бы еще надо.
-Спят, - услышал Грегори голос брата. Петя указал в траву. Маленький Джон и Мария сопели рядом с тележкой.
-Придется нам их обратно нести, - Петя сунул Грегори книгу: «Жалко Марию. У тебя отец есть, у меня мама, а у нее только дедушка».
Каштановые волосы девочки разметались по траве. Грегори поднял ее. Мальчик вспомнил, как Мария, грустно, сказала:
-Дедушка меня водил на могилу мамочки. Ее Анита звали, я за нее молюсь. А папы у меня нет, - девочка помолчала. Грегори погладил ее по голове: «Мой отец тоже умер, в Бомбее. Я и не знал его».
Мальчики шли к замку. Грегори смотрел на спину Пети, в простой, холщовой курточке:
-Я бы не ничего не сделал, - Грегори закрыл глаза и увидел коричневую, прозрачную воду, медленных рыб, услышал шелест камышей, - не смог бы его отца спасти. Я не все умею, - он подхватил Марию удобнее и поспешил вслед за Петей.
Выпала роса. Спаниели лежали у мраморной скамейки, небо на западе было ясным, золотистым. «Хорошо мы на барже покатались, - весело сказал Петя, не оборачиваясь, - дядя Джон сказал, что мы теперь сами можем брать ее на верфи, у мистера Тули. С лошадью мы научились управляться. Смотри, - он остановился и подождал Грегори, - тетя Полина на террасе, машет».
Герцогиня так же махала на канале. Лошадь тянула баржу вверх по течению. Питер и Грегори менялись в седле. Малыши восторженно бегали по палубе. Дядя Джон развалился у борта, дочка лежала рядом с ним на шали. Вокруг был тихий полдень, на зеленой воде играли солнечные зайчики.
Вечернюю почту принесли, когда Полина уложила дочь и спустилась вниз, к чаю. Джон был у себя в кабинете. Полина, отложив телеграмму для него, распечатала конверты из Святой Земли и Брюсселя. Мать писала, что они собираются в Париж, повидать правнука.
-Думаю, мы там проведем всю осень, - читала Полина, - у меня и Поля есть кое-какие дела во Франции. Макс, скорее всего, вернулся в Европу, но пока мы от него ничего не слышали. Если вам удобно, то мы могли бы навестить вас зимой, милая доченька, и отметить первый день рождения Джейн.
Полина вздохнула:
-Удобно, конечно. Впрочем, мама всегда так выражается. Она очень деликатная. Хотя Джон дома никаких бумаг не держит, и вообще не занимается радикалами.
Бет писала, что она еще учится:
-Сколько нам осталось ждать свадьбы, милая Полина, пока неясно, однако мы не унываем. Я посылаю колонки в газеты, и заканчиваю книгу. Джошуа управляет виноградниками, на севере. Мы не видимся, даже на праздники, но иногда передаем друг другу записки. Надеемся, конечно, что рано или поздно мы встанем под хупу.
-Почти тридцать ей, - Полина отложила конверт, - впрочем, я еще позже замуж вышла. Кто бы мог подумать? - она услышала в коридоре шаги мужа. Джон улыбался и сразу потянул ее к себе:
-Из Парижа хорошие новости, - он поцеловал белокурый висок, - в конце лета мы с Мартой отправимся на континент. Осенью, думаю, все будет закончено. Анри и Юджиния смогут обвенчаться.
-Хорошо бы, - Полина отдала ему телеграмму, - а то моему племяннику пришлось собственного ребенка усыновлять.
Герцог пробежал глазами напечатанные строчки и побледнел: «Врачи меня вызывают в Саутенд. Я пошлю кабель дяде Мартину и тете Сидонии. Попрошу их приехать, помочь тебе с детьми».
-Все будет хорошо, - уверенно сказала Полина, целуя мужа: «Ты только не волнуйся». Он ушел пешком на станцию. Полина, проводив его, стоя на террасе, приложила ладонь к глазам. Мальчики возвращались из парка. Она увидела сокола, что кружил над вековыми деревьями. Приняв у Пети сына, женщина велела:
-Руки помойте. Я маленьких уложу, и поедим. На ужин вафли испекли и молоко свежее. Дяде Джону надо было в Саутенд уехать.
-Я знаю, - чуть было не сказал Грегори, но только улыбнулся, взглянув на Полину серо-голубыми, большими глазами.
-Отнеси ее, пожалуйста - попросил Грегори, обернувшись к брату.
-Что это он все в небо смотрел? - удивился Петя, забирая девочку: «Птица там летала какая-то, но ее и нет уже».
Брат и тетя Полина ушли. Грегори стоял на террасе, засунув руки в карманы курточки, глядя на восток, где в темном небе еще виднелись очертания крыльев сокола.
В оранжерее было тепло, даже жарко. Джон прошелся по белой, песчаной дорожке и остановился у крохотного, с темной водой, пруда, устроенного в деревянной, низкой бочке. На гладкой поверхности воды колыхалась бледно-розовая кувшинка.
-Это я из Кью привез, - вспомнил Джон, - надо же, как у мамы все хорошо растет. Господи, - он перекрестился, - только бы все обошлось.
Врачи жили в гостевом коттедже. Их приехало четверо, из морского госпиталя в Гриниче. Там было единственное в Англии отделение тропических болезней. Возглавлял консилиум профессор Даниэльсен, из Бергена, лучший в Европе знаток проказы. Он давно сказал герцогу:
-Если бы профессор Кардозо был жив, я бы, конечно, настаивал на том, чтобы пригласить его. Однако, - норвежец вздохнул, - даже дома его не осталось. Когда я ездил в Лейден, читать лекции, доктор Кардозо водил меня в сад, что на канале устроили. Так и надо, - улыбнулся Даниэльсен, - чтобы память о них сохранилась.
-Слава Богу, - невольно подумал тогда Джон, - что Давид ничем опасным не занимается. Хирург. Вот и хорошо.
Джон вдыхал влажный воздух. Он приехал в Саутенд вечером. Даниэльсен встретил его на станции и проводил до особняка.
-Завтра, - повел он рукой, - нам надо сделать исследования, обсудить их. Мы сюда целую лабораторию, привезли, - он усмехнулся. Джон заметил огоньки газовых рожков в окнах дома.
-Идите, - норвежец подтолкнул его к гостевому коттеджу, - идите, отдыхайте. Поспите, воздух здесь хороший.
Джон распахнул окно в скромной спальне. Он долго курил, слушая шорох моря, глядя на слабые, летние звезды, в медленно темнеющем небе. Он все равно плохо спал, ворочался. Джон отчего-то вспомнил, как они с родителями уезжали из Австралии. Ему тогда было четыре года. Он стоял, рядом с отцом, на корме парусника. Домики Сиднея отдалялись, берег Австралии пропадал в жарком полудне.
-А мама? - Джон поднял голубые глаза: «Можно маме сюда прийти, папочка? Очень красиво, пусть она посмотрит, - мальчик махнул в сторону суши.
Отец затянулся сигарой: «Ей нельзя покидать каюту».
Джон погладил мокрые, в капельках воды, листья лианы. Ветви карабкались по деревянным перилам узкой лестницы. Теплица была двухэтажная, ее проектировал сэр Джозеф Пакстон, построивший Великую Оранжерею в садах Кью, и Хрустальный Дворец. Здесь была даже маленькая, искусственная река. Стивен Кроу, по просьбе Джона, сделал в оранжерее напорную башню. Река, по трубам, взбиралась на второй этаж, откуда тек небольшой водопад. Джон поднялся на галерею и вспомнил тихий голос матери: