Третий ПолюсСтихи и рассказыНаташа Ройтберг
© Наташа Ройтберг, 2021
ISBN 978-5-4496-6521-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
************Наташа Ройтберг больше художник, чем поэт.
Она словами рисует свои миры, даря читателю не образы в голове, но картины перед глазами.
На этих картинах смеются прекрасные женщины и мужчины, вьются волосы и листья, смыкаются руки вокруг любимых плеч, улетают самолеты в один конец и рвутся бомбы, болит душа и бесконечно снятся сны.
Сны о совсем ином прекрасном мире, в котором, конечно, ничего не будет иначе, потому что его населят все те же люди. «Мы такие, говорит нам в уши авторский голос, и я такая, и вы такие. Лучше не станет, но давайте об этом поговорим».
Давайте об этом поговорим.
I. Буквы
«Всё началось с того»
Всё началось с того,
что я разучился говорить.
Слова рассыпались, словно горох,
раскатились по углам, напрасно
выворачивал пустые карманы, рылся в словарях.
Слова перестали что-либо обозначать и значить,
а стало быть, потеряли для меня всякий смысл.
Я стал их путать и перевирать,
ведь время это совсем не «время»,
дорога вовсе не «дорога»,
а «я хочу быть с тобой» едва ли выражает
даже тысячную долю того, что я чувствую
по отношению к любимому человеку.
Я решил, что будет намного лучше
просто молчать и наблюдать.
Тогда я увидел, что сгустки
потерянных, забытых,
невостребованных мною слов
висят в воздухе, дрожат, как мираж,
как раскаленная плазма над языками пламени,
над автотрассой в знойный летний день.
Можно просто их касаться
своим сознанием
и передавать другим.
Потом я разучился есть:
забывал, не хотел тратить на это время,
не понимал, зачем это нужно
напрягать челюсти, мускулы языка, горло,
чтобы протолкнуть то, что называется едой,
внутрь себя и прислушиваться,
что же там происходит.
Я перестал одеваться.
Ходил простоволосый, нагой.
Моя кожа обветрилась, огрубела,
тело покрылось сыпью и пылью,
грязью, проказой, коростой-корой.
В довершение всего я разучился ходить.
Я остановился посреди тротуара,
запрокинул голову,
протянул руки вверх
навстречу небу
навстречу солнцу
и просто стоял
долго стоял
долго-долго
очень долго
долго-долго
догола
годы
голый
долу
до
Вот так я превратился в дерево
«и вся моя нерастраченная нежность»
и вся моя нерастраченная нежность
вся моя не раз траченная нежность
сотнями нитей связала твои руки спеленала волю спутала твои мысли логические доводы умозаключения
ты не смогла не остаться
и мы долго плыли по тихой реке
что ж, этот маленький странный опыт
навсегда изменит выражение твоих глаз
позволит безошибочно определять «своих»
отражая
перевирая
постепенно стирая
сюжет о нас
Американка
ах, Рахель, на земле твоей вызревают плодыскоро жатва виноград превращается в хмель ты слышишь, Рахель? в твоем городе шелесту пальм вторит бриз унося бормотание древних камней прочь в пустыню ты помнишь, Рахель? в садике твоем жакаранда, роскошный миндаль по ночам не смолкают цикады кто ты теперьпо ту сторону океана? мегаполис не вмещается в раму заливая тебя и субботние свечи некой «Рэйчл»
«Крохотные снежные барсы»
Крохотные снежные барсы,
живущие в моем портсигаре,
с наступлением ночи выходят украдкой,
осторожны, как ангелы, чутки, как дети,
незаметны, неслышны,
едва уловимы их тени
в светло-палевом отблеске лунного света.
Они кормятся патокой
прочь уплывающих сновидений
сладковатой тягучей бессмысленной
легкой, как воздух,
и дают оседлать себя призракам духам умерших,
новым душам, еще вознестись не успевшим.
Мчась по воздуху ввысь,
рассыпаются сотней мохнатых искристых
мотыльков, нимфалид, махаонов, огнёвок, ночниц,
превращаясь в пыльцу, серебристую звездную пыль,
ниспадая на землю пушистыми хлопьями пепла
облачками воздушными дымкой клочками тумана,
оседая, свиваясь в кольцо колесо карусель
темных, плавно кружащихся
листьев чаинок махорочных крошек снежинок,
обманувших часы, огибающих времени ход,
непреложно стремящихся лишь к маячку сигареты,
заблудившихся, не отыскавших
приют утро пристань постель,
безнадежно потерянных, сбитых со следа.
Уплотняясь в душистый шершавый
рассыпчатый крупный табак,
возвращаются барсы в шкатулку с секретом.
Гамлет
О, видит бог, забвенье хуже смерти,
Остывшая любовь измены горче
И мнимого безумия нелепей
Зло и коварство суетного мира.
Король убит. Да здравствует король!
Блажен лишь мертвый шут да лицедеи.
Весь смысл предпринятой Создателем затеи
Дать каждому поверить в свою роль.
Ах, если бы из всех возможных слов
Одно-единственное верным оказалось!
На острие клинка бесславный приговор.
The rest is silence.
«Если буквы были бы зернами»
Если буквы были бы зернами,
светлыми, гладкими зернами,
бережно высадил бы их
в теплую рыхлую землю:
разные зерна разных алфавитов
суахили, португальского, иврита.
Через время они превратятся
в чудесные, небывалые
растения и травы,
которые будут перешептываться на ветру,
каждое на своём наречии,
безусловно, понимая друг друга.
Если буквы были бы птицами,
я кормил бы их крошками, как голубей,
и запустил высоко-высоко в небо,
выше солнца и звезд.
Спустя несколько тысячелетий они возвратятся,
неся в своих крошечных клювах зеленую поросль.
Конечно, буквы не зерна и, уж тем более, птицы.
Но в сердце моем проклёвывается росток.
Каждый раз, когда я читаю,
он становится чуточку выше, превращаясь в побег,
растет.
Море Морзе
1
Читающий эти строки!
чтя Кодекс Электротока,
нанизывай web-горизонты
на зоркость мятежного ока.
Отважно курсорь по безбрежью
названий, цитат, фамилий,
легко прошмыгнув меж флотилий
бит-байтовского зарубежья.
Ах, невод коварен паучий!
Отыщешь ли порт Ариадны?
В тебе еще жив Ихтиандр,
Но Улиссу он не попутчик.
Нутро твое вывернет качка,
смешав заголовки и сноски.
Подпольным связистом Дубровским
шифруешь пробелы. Как датчик,
отстукиваешь посланья
в неровном чечеточном ритме
пульсацию внутренней битвы,
прозренья безумства на грани.
Насайтившись и отчатясь,
выходишь из батискафа,
заметив, как вьется по шкафу
рассветная тонкая завязь.
Уже зазвенели трамваи,
шуршат по асфальту шины,
злодеи несут в метро мины
на жертвенный стол Минотавру.
Ты вылез сухим из кожи.
Дежурный потоп «даби-даби»
случится под вечер. По-крабьи
ты косишься на прохожих.
2
Караваны кочующих знаков наводнили белесое взморье.
Не попал ли в зрачок твой осколок
из мерцающего монитора?
Если так будет вечной зима, все замерзнет,
Нашу гибель увидят с небес одинокие звезды.
Если так станем книги жечь и лукавить взглядом,
А прозрачная едкая взвесь в нас осядет ядом.
Но найдется чудак, говорящий всерьез о весне, о лете,
Принимая снежинки то за стрекоз, то за души поэтов.
Он построит плот, скрутит крепкий канат из тины,
Он в открытое море уйдет, раздирая льдины.
Через год доберется туда, где не знают снега,
Где часы из песка, и песок не быстрей солнечного бега,
Где слетая с губ, слова превращаются в камень,
Где в глазах гаснущий огонь горького познанья,
Где в скитальце признают воскресшего бога
И тотчас об этом напишут в папирусных блогах.
Письмо
(текст песни)
Здравствуй!
Мы с тобой ретрограды:
в век микросхем письмо не в чести,
но я больше верю чернилам с бумагой,
чем клавиатуре формата XP.
И смотрят слова насыщенным взглядом:
в наклоне строки и в зачёркнутом суть,