Большинство торговцев никогда не бывали внутри стен, окружавших сад. Хотя каждый из этих мужчин привык к роскоши и внешним атрибутам несказанного богатства, все они были откровенно поражены великолепием десяти домов, двух школ, сказочных некогда конюшен, буддистского храма, простой еврейской синагоги, а также разнообразных хозяйственных построек, составлявших знаменитый, окруженный высокими стенами мир Сайласа. На них также произвели глубокое впечатление внешний вид и воспитанность двадцати бывших беспризорников, которые по мере приезда гостей почтительно приветствовали каждого из них по имени. Вопреки желанию Сайласа, Май Бао отказалась появиться перед торговцами.
Мы хотим заручиться поддержкой этих людей, чтобы помочь китайцам Гонконга, пояснила она, Зачем же лишний раз раздражать их, демонстрируя, что ты женат на китаянке?
Сайлас думал иначе, но, как во многих случаях, когда в его саду принимались важные решения, он и теперь капитулировал перед практической сметкой жены-умницы и ее знанием мира, лежащего за оградой сада.
Встреча началась в точности так же, как и любая другая, когда собирались могущественные капитаны бизнеса в Поднебесной, с лучшего чая улун и великолепно приготовленных различного вида пельменей. Торговцы ели, некоторые налегали на содержимое забитого до отказа бара, большинство курили сигары. Сайлас ненавидел сигары, но заставлял себя улыбаться, разгоняя густые клубы сизого дыма.
Наконец он указал на большой овальный стол, и мужчины чинно расселись. После этого он знаком велел прислуге удалиться. Предмет встречи был весьма деликатен, поэтому в нашпигованном соглядатаями Шанхае приходилось соблюдать особые меры безопасности.
Сайлас сделал последний глоток чая, накрыл чашку крышечкой и отодвинул ее в сторону. Стоявшие на столе лампы под зелеными абажурами создавали в комнате немного похоронную атмосферу. Кратко повторив благодарность за то, что гости согласились почтить его своим присутствием, Сайлас, сверля взглядом заправил компаний «Джардин и Мэтисон», «Дент» и «Олифант», взял быка за рога.
Я считаю, заговорил он, что руководители и сотрудники ваших филиалов в Гонконге совершили серьезную ошибку.
Что же это за ошибка? простодушно спросил Захария Олифант, новый руководитель Дома Сиона.
Сайлас подумал, что любой из этих господ уже знает и о тайфуне в Гонконге, и о его последствиях, а затем, к собственному удивлению, грохнул кулаком по столу и рявкнул:
Глупость! Опасная глупость!
Вам легко говорить, мистер Хордун, у вас нет деловых интересов на этом маленьком скалистом острове, заявил Уильям Дент.
Прежде чем Сайлас успел ответить, что не в том дело, в разговор снова встрял Захария Олифант:
Иногда Всемогущий желает преподать этим язычникам урок. Почитайте Библию, мистер Хордун. Кара Господня часто приходит с моря.
«Ну конечно, вздохнул про себя Сайлас, Олифант, как всегда, будет разыгрывать религиозную карту».
Он с трудом заставил себя не высказать этому человеку все, что думает о его лицемерном заявлении, и обратился к Хейворду Мэтисону, главе «Джардин и Мэтисон», старинной шотландской торговой фирмы, которую в Китай впервые привел Геркулес Маккалум.
Вы разделяете мнение господина Олифанта, сэр? Мнение Олифанта Хейворд Мэтисон не разделял, но, как ни крути, Сайлас Хордун был для него не союзником, а конкурентом, поэтому, не выслушав все точки зрения, он не хотел принимать чью-то сторону. Его фирма имела в Гонконге крупные отделения, чей торговый оборот мог поспорить с оборотом шанхайских, но, в отличие от Шанхая, где сотрудники обосновались всерьез и надолго, привезя сюда свои семьи, в Гонконге служащие трудились вахтовым методом, приезжая на три года, а затем сменяясь. Главный представитель фирмы был, пожалуй, единственным сотрудником, называвшим скалистый остров своим домом.
В этой ситуации много неясного, мистер Хордун, сказал Хейворд Мэтисон, сделав глоток великолепного шерри из запасов Сайласа. Сначала необходимо распутать все узлы, обдумать, обсудить
Эта реплика вовлекла в дискуссию и других торговцев. Сайлас не произнес больше ни слова до тех пор, пока не подали ужин.
Джентльмены, сказал он, когда по бокалам разлили портвейн. Не хочу никого обидеть, но я думаю, что последние два часа стали потерянным временем для всех нас. Ситуация чрезвычайно проста. Она такая же, как та, с которой столкнулся мой отец, приехав сюда в тысяча восемьсот сорок втором году. Мы чужеземцы в чужой стране. Нас мало, их много. Если мы не сумеем приспособиться к людям Поднебесной, они не позволят нам жить среди них.
Я и не хочу жить среди них, перебил Сайласа новый торговец, приехавший из Бостона. Я хочу с ними торговать.
Чудесно, сэр, произнес Сайлас, поднимая брошенную ему перчатку. Но они могут не позволить вам даже этого.
А как же опий? Им нужен наш опий.
Вы в этом уверены? стоял на своем Сайлас. А известно ли вам, что в верховьях реки они уже засеяли опийным маком собственные поля? Вам до сих пор позволяют торговать опием только потому, что маньчжурские чиновники имеют с этого хороший куш. Они все у вас на довольствии. Но время маньчжуров заканчивается, и это очевидно. Признаки их скорого концаповсюду. И кто бы ни пришел вслед за ними, он, в отличие от маньчжуров, возможно, не станет смотреть сквозь пальцы на то, чем занимаются фань куэй. Уже произошло два крупных восстания.
О, только не тайпины снова! простонал второй торговец-новичок, прибывший из Бристоля.
Сайлас сделал глубокий вдох, чтобы взять себя в руки.
Думаю, для тех из нас, кто прожил среди китайцев достаточно долгое время, очевидно, что у истоков и тайнинского, и «боксерского» восстаний стояли одни и те же силы.
Кажется, во главе тайпинов стоял какой-то человек, утверждавший, что онсам Иисус Христос. Господи, что за народ!
Он утверждал, что является братом Христа, а не самим Христом. И вовсе не это заявление позволило ему обзавестись массой сторонников. За ним пошли потому, что он обещал отобрать землю у богатых и отдать ее бедным. Он хотел защитить обездоленных, положить конец страданиям, причиной которых являлась торговля опием. Собственно говоря, мне кажется очевидным, что единственной причиной, не позволившей тайпинам одержать полную и окончательную победу, стала именно глупая религиозная мишура, в которую была обернута их борьба. Именно она, в конечном счете, ослабила движение. Тайпины сами себя наказали.
Даже если ваша интерпретация тайнинского восстания верна, в чем лично я сомневаюсь, почему вы считаете, что «боксеры» стали именно его порождением? с вызовом спросил Захария Олифант.
Сайлас окинул взглядом сидевших за столом. В целом это были умные люди. Не все они были хорошо образованны, но каждый, бесспорно, обладал изрядным жизненным опытом.
Как долго может меньшинството есть мыне допускать до власти и благополучия большинството есть их? «Боксеры» вскрыли давно зревший гнойник гнева китайцев. Мы имеем дело с глубоким колодцем, в котором бурлит ненависть, и не должны испытывать судьбу глупостью подобной той, что была допущена в Гонконге. Ведь нам ничего не стоило проявить хоть каплю сострадания к жертвам тайфуна, а получили бы мы во сто крат больше. Подумайте об этом, джентльмены. Я не прошу о благотворительности. Не прошу о щедрости. Я прошу вас сделать инвестицию в ваш бизнес и наше общее будущее.
Понадобилось еще несколько часов и титанических усилий со стороны Сайласа, который чуть ли не с карандашом в руках, подсчитывая каждый доллар, доказывал торговцам, какую выгоду принесет им хотя бы небольшая помощь пострадавшим во время тайфуна. Наконец ему удалось убедить их, и через Май Бао деньги были незамедлительно отправлены пострадавшим в Гонконге.
Задержка в поступлении денег не прошла мимо внимания китайцев. Они также поняли, что подлинная цель этой помощиумиротворить их, поэтому умиротворение было недолговечным.
Глава сорок перваяПЕРЕМЕНЫ. СМЕРТЬ ВДОВСТВУЮЩЕЙ ИМПЕРАТРИЦЫ1908 год
Чэсу Хою казалось, что за годы службы у вдовствующей императрицы он слышал от нее все злобные и коварные требования, какие только можно выдумать, но теперешнее оказалось новым, возможно, последним в ее долгой злобной жизни и привело в ужас даже его. Не веря собственным глазам, он перечитал записку во второй раз, но в ней осталось все, как и раньше. Почерком старухи, который нельзя было перепутать ни с каким другим, на шелковом пергаменте было написано: «Убей императора. Не хочу, чтобы он пережил меня. Я этого не допущу!»
Чэсу Хой подержал пергамент над свечой, стоявшей на столе, наблюдая за тем, как он чернеет и сворачивается по мере того, как его пожирает пламя. Будучи главным евнухом Запретного города, он знал многое из того, что происходит в древнем дворцовом комплексе. Именно он организовал приезд сюда изумительно красивой Цыси, когда она была еще наивной деревенской девушкой. Он видел ее ухищрения, направленные на то, чтобы подарить императору наследника и таким образом возвыситься над сорока другими женщинами в императорском гареме, которые безуспешно пытались произвести на свет сына для своего владыки.
Чэсу Хой находился у ворот в ту ночь, когда тайно произошла преступная махинация: в обмен на девочку, которую родила Цыси, ей передали младенца мужского пола. Это была их первая встреча, которую Чэсу Хой не забудет никогда.
Он слышал доклад повитухи, принимавшей роды у Цыси, и был изумлен, когда та сказала, что не знает, кто родилсямальчик или девочка. Оказывается, императорская наложница схватила младенца в ту же секунду, когда тот вышел из ее лона, и приложила к груди, сунув под простыню.
Она даже пыталась не позволить нам перерезать пуповину, рассказывала повитуха. Сколько я младенцев приняла, а такого еще не видала. Я даже подивилась тому, как она ухитрилась встать. У нее ведь только послед вышел и
Дальше Чэсу Хой не слушал. О рождении детей он знал, пожалуй, больше, чем любой другой мужчина. В те дни в этом заключалась его работа, которую поручил ему тогдашний главный евнух: отвечать за то, чтобы августейшие дети появлялись на свет и регистрировались должным образом. К тому времени он успешно зарегистрировал семь девочек. Император был вне себя. Ему нужен был сын, чтобы продолжалась династия. И вот теперь, разговаривая с повитухой, Чэсу Хой увидел Цыси. Все еще слабая, на окровавленных ногах с крохотными забинтованными ступнями, она куда-то шла по коридору.
Чэсу Хой оставил повитуху и последовал за Цыси. Несмотря на кровотечение и крайнюю усталость, которую евнух отнес на счет того, что женщина только что родила, Цыси даже пыталась бежать. Она свернула в боковую комнату, Чэсу Хойследом за ней. Когда он вошел внутрь, ему на мгновенье показалось, что он потерял Цыси. Комната была пуста. Но тут он заметил кровавый след, что тянулся по деревянному полу. След вел прямиком к огромной картине, на которой была изображена Священная гора Хуашань. Евнух медленно шел по направлению к картине, а потом опустил глаза к полу. Теперь его ноги были в крови. Ее крови. Он отвел картину в сторону, и там, к его изумлению, оказалась красивая потайная дверь, узор которой в точности повторял узор стены. Если бы Чэсу Хой не был уверен в том, что из комнаты существует второй выход, он нипочем не заметил бы ее, постольку отличить панель от остальной поверхности стены незнающему человеку было не под силу.
Он прикоснулся к двери, и та бесшумно распахнулась внутрь, открыв его взору темную шахту винтовой лестницы. Чэсу Хой, не теряя времени, двинулся по ней и спускался до тех пор, пока его ноги не ощутили холод камня. Справа от себя он увидел фигуру, быстро движущуюся в направлении узкого прохода в стене из природного камня. Он пошел следом.
За порталом открывался такой вид, от которого у него перехватило дыхание. Перед ним высилась настоящая, нерукотворная скала. От такой красоты евнух утратил способность дышать и несколько секунд стоял, не в силах шевелиться и думать.
А потом Чэсу Хой увидел Цыси. Она развернула простыню с императорским гербом, достала из нее ребенка и передала его крестьянской женщине, которая, видимо, ждала ее здесь. В ответ крестьянка вручила ей другого младенца, которого Цыси торопливо завернула в ту же простыню.
Крестьянка повернулась и побежала прочь. Цыси тоже повернулась, намереваясь двинуться в обратный путь, но замерла, увидев перед собой Чэсу Хоя. Тот склонил головулишь для того, чтобы не видеть ненависти, вспыхнувшей в глазах женщины.
Ты следишь за мной, презренное существо? закричала она.
Я лишь выполняю долг, госпожа, ответил он.
Эта женщина пока не принадлежала к августейшему семейству и поэтому не имела права на какие-либо титулы.
Прочь! приказала Цыси.
Ее голос прозвучал столь непреклонно, что он едва не повиновался, но, поразмыслив пару секунд, передумал и вместо этого протянул вперед руку.
Не желает ли ваше величество, чтобы я отнес первого сына нашего императора под безопасные своды внутреннего дворца? Он заметил, какой эффект произвел на нее произнесенный им титул. Вы могли бы опереться на мою руку, ваше величество, поскольку наверняка устали после нелегких материнских трудов.
Поначалу Цыси не шевелилась. Она обернулась и посмотрела назад.
Чэсу Хой подумал: «Если у нее есть нож, сейчас самый подходящий момент, чтобы всадить его мне в живот». Но у нее не было ножа. Только хитрость и честолюбие. В тот день они заключили первую из многих своих сделок. Он сохранил ее тайну. Она на протяжении всей оставшейся жизни будет сохранять ему высокое положение при дворе. И это была хорошая сделка для них обоих. Он прикрывал ее тылы, онаего. Когда она была молода, он приводил ей молодых красивых людей, чтобы удовлетворять ее ненасытную похоть. Он также поставлял ей зараженные смертельными болезнями полотенца, чтобы устранять любовников, которые ей уже не были нужны. Он помог ей устроить уход из жизни «ее Первого императора», чтобы Цыси смогла возвести на трон его сына и стать при нем регентшей. Ну и конечно же, без его участия не обошелся провал «Ста дней реформ», придуманных ее ужасным племянником Гуансюем. Бывали даже времена, когда выполнению ее потаенных желаний способствовали его элегантные пальцы.
И вот теперьэто. Требование убить нынешнего императора, чтобы сопляк не пережил ее.
Чэсу Хой вошел в опочивальню императрицы и взмахом руки велел удалиться двум врачам и молоденьким камердинерам. Ему нужно было поговорить с нею с глазу на глаз, и, поскольку ни один человек при дворе не осмелился бы навлечь на себя гнев главного евнуха, все они безмолвно повиновались.