Наверное, я должен поблагодарить тебя? вопросительным тоном произнес он между двумя затяжками.
Только если ты действительно испытываешь чувство благодарности.
Буржуазная чушь!
Ну и ладно, откликнулась Май Бао. Ей хотелось встать и уйти из этого ужасного места, но она собрала всю свою волю в кулак и спросила:А ты никогда не любил меня?
Мужчина выпустил через нос облако дыма и хмыкнул.
Мне нравилось причинять тебе боль. Нравилось глумиться над твоими представлениями о том, что происходит, втаптывать их в грязь, а потом очищать от них каблуки, как после собачьего дерьма, в которое вляпаешься на дороге.
На мгновенье она дрогнула под таким натиском, но, вслушавшись в чувства, звучавшие за грубыми словами, ощутилакак ощущала за нотными значками живые звуки эрхуглубокую, беспросветную тоску.
Ты умрешь, с грустью сказала она.
Лучше смерть, чем полная ненависти жизнь.
Может быть, откликнулась Май Бао, но не поверила ему.
Она положила ладонь на руку мужчины, и его черты смягчились. Сигарета повисла на губах. Май Бао взяла ее и затянулась едким дымом.
Открой рот, попросила она и, когда он подчинился, прижалась губами к его рту и выдохнула дым, проникший глубоко в легкие мужчины.
Его глаза наполнились слезами.
Ты боишься смерти?
Он не ответил, да в этом и не было надобности.
Ты все еще хочешь меня? Май Бао сделала глубокий вдох и отложила сигарету в сторону.
Он не мог подобрать слов для ответа. Тогда, не произнеся больше ни слова, она подарила ему «облака и дождь». А еще через несколько часов он покинул этот суетный мир.
* * *
В ту ночь, вернувшись домой и оказавшись в безопасности, которую дарили высокие стены сада, Май Бао направилась прямиком в кабинет мужа, взяла его за руку и повела в спальню. Торопливо раздев Сайласа, разделась сама.
Помоги мне забыть, сказала она.
Он выполнил ее просьбу.
Глава тридцать шестаяПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ: ЧАРЛЬЗ СУН И ЕГО ЖУРНАЛИСТ
Чарльзу еще никогда не доводилось бывать в стенах тюрьмы и так близко от виселицы, которую он видел сейчас во дворе через зарешеченное оконце крохотной камеры. Снег падал на горизонтальную перекладину ужасного сооружения и устилал площадку эшафота.
«Снег в Шанхае Явление не то что неслыханное, но весьма необычное. Подходящая погода для повешения». Чарльз плотнее запахнул пальто и, пытаясь согреться, стал пританцовывать на каменном полу.
Услышав звон гремящих цепей, он повернулся к железной двери. Она распахнулась, и на пороге возникла фигура того, кого некогда звали Цзу Жун Цзы, журналист, написавший первую статью для его первого издания, человек, благодаря которому он встал на путь, ведущий к богатству, женитьбе и трем детишкам. Сейчас жена Чарльза ждала четвертого. Он был должен этому человеку, ночто? И как его старый друг мог согласиться помогать «боксерам»? Как?!
Бессильно шаркая, Цзу Жун Цзы подошел к столу, стоявшему в центре камеры, и остановился, затем, посмотрев на Чарльза, спросил:
Ты не поможешь мне сесть?
Чарльз поспешно шагнул вперед и протянул мужчине руку. Когда тот садился, он сморщился, по-видимому от боли.
У тебя грустный вид, босс, подняв глаза на Чарльза, проговорил он.
Чарльз подавил обычное отвращение, которое неизменно испытывал, когда его называли этим словом, и заставил себя улыбнуться.
Грустный вид? В чем же это выражается?
Похоже, тебе нужно выпить, босс, да и мне бы это не помешало. У тебя случайно нет с собой какой-нибудь выпивки?
Чарльз отрицательно помотал головой.
Какая жалость! Перед тем как на человека накинут петлю и затянут ее на шее, ему просто необходимо выпить.
Несколько секунд царило молчание.
Как мог ты участвовать во всем этом? спросил наконец Чарльз. Стать бунтовщиком, убийцей?
Или патриотом? К черту все это, босс. Плевать мне на патриотизм.
Так зачем ты принял в этом участие?
Главный вопросв другом, и он гораздо интереснее: почему в этом не участвовал ты? Неужели твое богатство превратило тебя в фань куэй? Как такое возможно?
Чарльз встал и посмотрел на дверь камеры. Потом повернулся обратно. Снаружи, в тюремном дворе, по лестнице виселицы, предназначенной и для Цзу Жун Цзы, на эшафот вели человека. Нет, не велитащили, невзирая на его мольбы.
Какой чудесный способ умереть! Ты так не думаешь, босс?
Вполне заслуженный способ, если он был убийцей.
Ты все еще веришь в протестантскую чушь вроде «око за око, зуб за зуб»?
А тынет?
Нет. Если бы верил, я бы уже давно потребовал, чтобы фань куэй убили одного из своих интеллектуалов, потому что они убили его во мне. Послушай меня! рявкнул Цзу Жун Цзы. До того как они появились, я что-то собой представлял. Я чувствовал длинную вереницу ученых, живших до меня, я шел по их стопам, дышал тем же воздухом, что и они, приумножал знания, которые приумножали они. А потом явились фань куэй
И ты стал журналистом, вот и все.
Нет, я стал никчемным писакой! Порнографом! А это самая жалкая и презренная разновидность журналиста. Они украли у меня то, чем я был.
Может, это я у тебя украл? проговорил Чарльз.
Чушь! Это сделали фань куэй. Поэтому, когда В камере вновь повисло долгое молчание. Значит, ты ненавидишь меня, босс?
Чарльз не мог ненавидеть этого человека. Он понимал его. По-своему он тоже работал ради того, чтобы наступили перемены, только не прибегая к насилию. Старая маньчжурская династия трещала по швам. Ей суждено рухнуть из-за собственной глупости. Чарльз высказал свое мнение журналисту.
Тот покачал головой, и его лицо вновь исказила гримаса боли.
Нет, босс, нет. Ты не понимаешь. Маньчжуры слишком глупы, чтобы быть настоящими врагами. Настоящие врагифань куэй. Тайпины поняли это. Мы всего лишь дети тайпинов, а наши дети продолжат их войну. Не может быть мира, когда стольким людям отказано во всем. Не может.
Ты не сожалеешь о том, что сделал? спросил Чарльз.
Журналист собирался было ответить, но его остановил лязгающий звук открывшегося на эшафоте люка.
Оба мужчины посмотрели в оконце и увидели человека, повисшего на толстой веревке. Его шея не сломалась, и он боролся за жизнь, дергаясь в петле. Ноги дрыгались и пинали воздух, лицо посинело, глаза выкатились из орбит, а из ушей и носа текла кровь. Наконец к нему пришла благословенная смерть: ноги перестали дергаться, он безвольно повис на веревке, а на плечи его беззвучно ложился пушистый снег.
Ты уверен в том, что не захватил с собой выпивки, босс? Человеку, которого вот-вот повесят, нельзя отказывать в этом маленьком удовольствии.
Глава тридцать седьмаяИ ВРЕМЯ ПРОХОДИТ
Жизнь с удивительной быстротой вошла в прежнее русло, которое люди, живущие у излучины реки, считали единственно нормальным.
После того как закончилась череда казней, власти предприняли короткое, но решительное наступление. Некоторые издания, заслужившие репутацию подрывных, были закрыты. При этом ни одно из изданий, принадлежавших Чарльзу Суну, не пострадало. Была ограничена свобода собраний, а главным лозунгом стал призыв к установлению «закона и порядка». Ряды полиции выросли на тысячу офицеров, нанятых взамен тех четырех сотен, которые были изгнаны по подозрению в симпатиях к бунтовщикам.
Стены собора Святого Игнатия добела отчистили от копоти, и существовали даже планы обновления внутреннего убранства. Для собора были закуплены новые витражные стекла, а высокий алтарь, на котором погиб отец Пьер, окружили бархатным канатом, и он превратился в святыню мученика.
Торговцы Хонг установили дружеские отношения со своими сюзеренами из числа фань куэй и вновь стали вести с ними бизнес. Маньчжурские легионы отправились в казармы, расположенные выше по реке, или вернулись в Пекин.
А Бивень все так же находился в лавке-сундуке, стоявшей в гостиной заведения Цзян в Старом городе, на улице Фан Бан Лу, расположенной в южной части Французской концессии.
В добавление к трем дочерям Инь Бао произвела на свет двоих сыновей, чем чрезвычайно порадовала Чарльза. Днем он продолжал издавать газеты, а вечерами встречаться с доктором Сунь Ятсеном и генералиссимусом Чан Кайши.
Бандит Ту опять выплыл на поверхность, и теперь его часто видели обедающим в ресторане «Старый Шанхай» в компании нескольких молодых куртизанок и его неизменного телохранителя Лоа Вэй Фэня. Он был постоянно настороже, опасаясь убийц, поскольку вдовствующую императрицу ни в коем случае не могло удовлетворить объяснение, состоявшее в том, что «Бивень, верно, перенесли из потайного места в Муравейнике раньше, чем мы до него добрались». Ту по-прежнему предлагал большое вознаграждение любому, кто приведет его к священной реликвии, но желающих получить награду не находилось. Поразмыслив над своим положением, он пришел к выводу, что удар по фань куэй можно нанести и без помощи Пекина, поэтому он стал обхаживать генералиссимуса Чан Кайши.
Как и у любого человека в Китае, прошлое генералиссимуса было погружено во мрак. Его семья традиционно была связана с триадами, и он рос ребенком, родившимся в рубашке. В двадцать первый день рождения он поступил в военное училище на краткосрочные курсы подготовки офицеров и вскоре после этого стал незаменим для Сунь Ятсена, поскольку был единственным из заговорщиков квалифицированным военным.
Первая встреча с Чан Кайши, прошедшая в офисе Ту, оказалась не особенно удачной.
Ту был уверен, что только маленькие мужчины нуждаются в длинных титулах. Поэтому, когда этот крошечный генералиссимус вошел, Ту вспомнился повар, который, желая доставить ему удовольствие, нафаршировал выдержанный в особых специях баклажан креветочными клецками, затем обернул его обработанной утиной грудкой, после чего засунул все это в куриное филе. Нечего и говорить, что это произведение кулинарного искусства было слегка панировано, зажарено и полито тонким слоем коричневого тамариндового соуса. На беду повара, внутри шедевра остался маленький кусочек дужки, грудной куриной кости, которой Ту немедленно подавился. Повара бросили в колодец, но не смерть незадачливого кулинара была на уме у бандита, когда он глядел на миниатюрного, поджарого, почти лысого человечка, сидевшего по другую сторону стола. Он думал об одной вещи, в которой кроется вторая, в тойтретья и так далее. Это очень напоминало сам Шанхай. Шпионы одной группировки внедрялись в другую, потом лидеры одной фракции проникали во вторую и заключали альянсы, о которых не знали их предполагаемые союзники. Одна вещь, фаршированная другой, и третья, начиненная всем этим. В подобных условиях всегда существовала вероятность совершить серьезную ошибку, эдакая кость, которой запросто можно подавиться.
Чан Кайши продолжал говорить. Было очевидно, что ему невероятно нравится слушать самого себя. Ту знал, что этот ферт через свою семью накрепко связан с могущественными триадами с юга и что теперь он являлся правой рукой доктора Сунь Ятсена. Но более всего Ту заинтересовался информацией, которую узнал от своих шпионов. А именно то, что Чарльз Сун на пушечный выстрел не допускал этого человека к деньгам, которые направлял на их «общее дело». Интересно. Очень интересно.
Помимо всего прочего, бандиту, который вел дела с Миром Цветов, было известно о непомерных сексуальных аппетитах Чан Кайши, а также о его склонности причинять боль женщинам, что оказывались в его постели. Жестокость по отношению к женщинам претила Ту, поскольку он рассматривал ее как проявление трусости, и на мгновение он испытал желание достать кинжал, лежавший в ящике стола, и метнуть его в сердце маленького человечка. Или, может быть, в глаз.
Однако Ту также знал, что трусы могут быть полезны. Иногда даже более полезны, чем храбрецы. Храбрец просто сражается, а трус плетет заговоры.
«Что за паутину плетешь ты сейчас?»думал он, когда генералиссимус заканчивал очередное сложное словесное построение.
Ту встал. Чан Кайши умолк, не закончив фразы, и на его лице с резкими чертами появилось злое выражение.
Я не дал вам договорить что-то важное или просто помешал вашей самодовольной брехне? спросил бандит Ту.
Чан вскочил со стула.
Предлагаю вам сесть, господин Чан, если вы хотите иметь возможность еще когда-либо сидеть. Кайши медленно опустился на стул. То-то же. Вот так и должны вести себя послушные мальчики.
Лицо генералиссимуса приобрело багровый оттенок.
Нет! закричал на него Ту. Нечего злиться, когда я говорю вам, что делать! Нечего вставать на дыбы и смотреть волком, иначе вашей жизни быстро придет конец. Очень быстро. Вы поняли меня? Чан Кайши медленно кивнул. Хорошо. Тогда попробуем еще раз. Согласны? Еще один кивок. Вот и славно. Хороший мальчик. Ту подошел к генералиссимусу и сначала несколько раз похлопал его ладонью по щеке, причем последний шлепок оказался довольно сильным. Послушный мальчик.
На щеке Чан Кайши сначала проступило, а потом исчезло красное пятно.
«Отличное начало, подумал Ту. Собаку заставили повиноваться». Но он знал, что это бешеная собака, а бешеных псов никогда нельзя заставить повиноваться до конца. Они проявляют послушание лишь в тех редких случаях, когда не видят иного пути добиться цели.
Итак, для чего вы здесь? спросил Ту.
Вы сами пригласили меня.
Уточню вопрос. Я пригласил вас прийти, и вы согласились. Почему?
Пытаясь придать своей тщедушной фигуре больше значимости, Чан Кайши выпрямился на стуле.
Я думаю, мы во многом можем помочь друг другу.
Вот как? невинным тоном осведомился Ту.
Да! Было очевидно, что генералиссимус с трудом сдерживает распирающую его злость. Мы оба хотим перемен.
Бандит кивнул, но не взял на себя труд произнести вслух ни слова согласия.
Мы оба хотим, чтобы маньчжуры
Мне нет дела до правительства маньчжуров в Пекине, оборвал собеседника Ту. Пока они остаются на севере, вверх по реке, мне нечего с ними делить. Я их не трогаю, они менятоже.
В этих словах была не вся правда, но вполне достаточно для этого чванливого дурака.
Пусть так, произнес Чан Кайши и, собравшись с силами, предпринял еще одну попытку. Зато мы оба ненавидим фань куэй.
«А кто из народа черноволосых не ненавидит фань куэй!»подумалось Ту, но вместе с тем он подивился тому, как хорошо этот коротышка ощущает всю глубину его ненависти к круглоглазым. Генералиссимус будто знал о клятве, которую Ту дал своей бабушке, пообещав ей очистить страну от оккупантов. Впрочем, кое-что он наверняка знал из донесений своих вездесущих шпионов. Шпионы в Городе-у-Излучины-Реки были повсюду. Одна вещь в другой.