Именно по этой причине следующим вечером Лоа Вэй Фэнь сопровождал бандита Ту, направлявшегося в заведение Цзян. Когда они пришли туда, Убийца с ужасом понял, что Ту желает бросить вызов старому игроку в го, чья костлявая задница покоилась на лавке-сундуке с пророческим Бивнем Первого императора.
Листая нынче утром «Ицзин», я натолкнулся на прелюбопытный совет. Ту сел напротив старика.
И что же посоветовала вам книга? Игрок поскреб заросший щетиной подбородок.
Она сказала, что под игрой сокрыта истина.
Старый игрок в течение нескольких мучительных для Убийцы секунд кивал.
Какими камнями желаете игратьчерными или белыми? осведомился он.
Черными, старик, так что тебе ходить первым.
Скромная ставка могла бы повысить интерес к игре.
Если ты выиграешь, я оплачу для тебя услуги любой куртизанки заведения.
На целую ночь?
Она будет ублажать тебя до тех пор, пока ты не захрапишь.
Древний игрок в го захихикал и потер распухшие суставы пальцев. Он был достаточно богат, чтобы купить молодую и сильную черепаху. Принеся ее домой, он схватит рептилию за голову, вытянув из панциря, вопьется зубами в ее шею и станет глотать богатую адреналином кровь животного. Она наполнит его Нефритовый стебель силой и подготовит к ночным увеселениям.
Какую же плату вы потребуете с меня в случае, если я проиграю, что, впрочем, весьма маловероятно?
Истину, которая сокрыта под игрой, как и предсказала «Ицзин».
Игрок в го поерзал задом по новой лавке, тоскуя о прежнем стуле.
Первыми ходят белые, сказал он и поставил первый камень в верхний квадрат доски, уже предвкушая наслаждение, которое ожидало его предстоящей ночью.
Игра шла быстро, и Лоа Вэй Фэнь перехватил взгляд Цзян, которая так же, как и он, не сводила глаз с ерзающего по лавке старика.
Сиди смирно, старик! рявкнул Ту Юэсэнь, когда ему не удалось защитить свои черные камни от окружения белыми.
Как пожелаете, покорно ответил игрок, радуясь про себя тому, что вся северо-восточная часть доски вот-вот окажется у него под контролем.
Оставалось завоевать еще пару секторов игрового поля, и он получит бесплатную, стимулированную черепаховым адреналином ночь с куртизанкой, которую выберет сам. Возможно, с очень молодой, из новеньких. А может, хотя бы раз в жизни попробовать женщину фань куэй? Нет, лучше все же молоденькую. От нее, по крайней мере, можно не ждать никаких сюрпризов.
Он позволил себе улыбнуться, хотя его и беспокоило то, что он не ощущал никаких признаков жизни в своем Нефритовом копье. Игра все убыстрялась. Оставался всего один незанятый сектор. Вот сделано шесть ходов, семь, и даже глупцу, сидевшему напротив него, стало ясно, что играть дальше не имеет смысла. Он победил самого могущественного в Шанхае человека в игре, в которой имело значение одно лишь умение. Удача не имела никакого отношения к игре в го.
Резким, злым движением руки Ту смел с доски камни, и они со стуком покатились по полу. Бандит посмотрел на игрока и процедил сквозь зубы:
Ты выиграл.
Да, выиграл, подтвердил игрок. Он пытался не выдать охватившей его радости, глядя на человека, в котором сразу признал Ушастого Ту.
* * *
Восстание быстро распространялось и набирало обороты. Ни один фань куэй в Поднебесной не мог чувствовать себя в безопасности. Днем полиция, несмотря на то что ее ряды постоянно редели, пыталась восстановить контроль над улицами китайских городов, но с наступлением ночи они снова оказывались во власти бунтовщиков.
Войско Революционера выросло стократ. Шесть вооруженных отрядов, которые были у него в самом начале, являлись теперь авангардом Народной армии. Маньчжуры устраивали облавы на бандита Ту, а люди Ту прочесывали Шанхай в поисках Бивня Нарвала, получив приказ убивать любого фань куэй, который окажется на их пути. Тысячи и тысячи китайцев пользовались воцарившимся хаосом либо для того, чтобы сводить старые счеты с обидчиками, либо чтобы просто грабить и мародерствовать.
Пойманных женщин фань куэй насиловали скопом, мужчин обезглавливали. Первая расовая война в Китае разгоралась все сильнее. На всех главных зданиях Шанхая развевались красные знамена с начертанными на них революционными лозунгами, а стены были заклеены плакатами с призывами истреблять инородцев. Днем их сдирали, но утром они снова оказывались на прежнем месте.
* * *
Хейворд Мэтисон, глава торгового дома «Джардин и Мэтисон», стоял в конторе компании перед портретом, на котором в полный рост был изображен Геркулес Маккалум. Художник нарисовал ему широкие плечи и горящие задором глаза, в которых невозможно было прочесть, какие страдания испытывал этот человек из-за подагры, прогрессировавшей по мере приближения старости. Только необычайное мужество позволило ему скрыть эти мучения от всех, за исключением самых близких людей.
Что ж, они вдоволь повеселились, проговорил Мэтисон. Настало время положить конец этому безумию.
Представители американских торговых домов с готовностью согласились. После расправы над отцом Пьером даже французывпервые за всю историю Шанхаявыступали единым фронтом с остальными торговцами.
Присутствующим показалась странной лишь реплика Сайласа Хордуна, вспомнившего рассказ Киплинга о том, как в джунгли пришел страх.
Так вы с нами, мистер Хордун? спросил Хейворд Мэтисон, и его акцент зазвучал гораздо заметнее.
Сайласу вспомнились «наблюдающие глаза», о которых отец так часто упоминал в своих опийных дневниках.
Что именно вы предлагаете? спросил он.
Преподать этим язычникам урок, ответил глава торгового дома «Олифант и компания».
Каких именно язычников вы имеете в виду, мистер Олифант? мягко спросил Сайлас.
Ну, разумеется, тех, которые убивают, заметив, что допустил ляп, пробормотал Олифант.
Следует ли это понимать так, что в число язычников, которым следует преподать урок, не попадаю ни я, как иудей, ни ваши французские союзники-паписты, ни моя жена-китаянка?
Нет, вы к ним не относитесь, ответил пристыженный глава Дома Сиона, хотя было очевидно, что он с удовольствием записал бы в «язычники» всех вышеперечисленных.
После обсуждений, длившихся не менее часа, и жесткого предупреждения со стороны Вильяма Дента относительно того, что ни одна из компаний не получит барышей от военной акции возмездия, участники встречи под усиленной охраной разошлись восвояси, чтобы связаться с политическими лидерами своих стран. Они не сомневались в том, что правительства пойдут навстречу их просьбам о военной поддержке, поскольку ввозные пошлины на товары, которые они экспортировали из Китая, составляли добрую четверть государственных доходов. Более того, лишившись поступлений от налогов на импорт китайских товаров, большинство европейских государств попросту обанкротились бы.
Только Сайлас не стал ни с кем связываться. Вместо этого он послал свояку Чарльзу Суну записку, содержавшую всего четыре слова: «Это безумие надо остановить».
* * *
Чарльз понимал правоту Сайласа, но чувствовал себя бессильным положить конец творившейся резне. Чарльз не мог контролировать даже собственных работников, многие из которых, как он подозревал, были причастны к происходившему. Издаваемые им газеты дружно клеймили восстание, хотя он заметил, что в последнее время тон молодых журналистови даже некоторых ветерановзаметно смягчился.
Чарльз отложил в сторону записку Сайласа и стал вспоминать состоявшуюся накануне вечером встречу с доктором Сунь Ятсеном и человеком, которого он называл теперь не иначе как «генералиссимусом», Чан Кайши. Ему вспомнился разгоревшийся между ними спор относительно того, достигнет ли «боксерское» восстание главной целисвержения маньчжурской династии.
Наша революция должна состоять из двух этапов, доказывал Чарльз. Сначала необходимо низложить династию Цин, а затем значительно уменьшить число фань куэй. Если фань куэй уберутся разом, то рухнет весь бизнес в Поднебесной. Народ начнет голодать, и это позволит маньчжурам снова взять власть в свои руки. Их режим как ни в чем не бывало вновь окажется у власти.
Любое действиеблаго, возразил Чан Кайши. В кастрюле следует время от времени помешивать. В любом случае хуже, чем сейчас, быть не может. Затем он добавил фразу, которая, по мнению Чарльза, самым наглядным образом характеризовала образ мышления этого человека:Они спят с нашими женщинами. Взгляните хотя бы на свою свояченицу.
Чарльз безуспешно попытался вспомнить хотя бы одно высказывание Чан Кайши, в котором он не упоминал бы «наших женщин». Он посмотрел на Сунь Ятсена, и у него возникло чувство, что добрый доктор тоже не очень понял смысл последнего аргумента «генералиссимуса».
А что они делают с детьми? Это же отвратительно! добавил «генералиссимус».
Чарльз вздохнул. Он симпатизировал персидскому еврею, даже несмотря на то что Сайлас закрыл для Конкурса Цветов шанхайский ипподром, обнеся его высокой стеной, а внутри разбил сады и настроил домов. Все газеты писали на первых полосах о том, что Сайлас и Май Бао взяли двадцать бездомных детейдесять китайчат и еще десять смешанной кровии растили их как своих. Сам Чарльз написал об этом несколько статей, которые были перепечатаны даже в Сан-Франциско. Через некоторое время он попытался выяснить, кем были те десять китайских ребятишек, которым так сказочно повезло, но натолкнулся на стену противодействия. Согласно одной весьма заманчивой версии, две девочки являлись родными дочерями Май Бао, которых она произвела на свет несколько лет назад, когда неожиданно для всех исчезла из Шанхая. Чарльз пристал с расспросами к жене, младшей сестре Май Бао, но та отделывалась уклончивыми ответами, а потом и вовсе подняла его на смех.
Моя сестракуртизанка-девственница, муженек. Ей не от кого было родить детей, если только ее вдруг не оплодотворил гриф эрху. Инь Бао снова залилась смехом, перед которым было невозможно устоять, и добавила:Ее Нефритовые врата до сих пор задернуты шелковой шторкой.
Чарльз молча кивнул. Он любил жену, но из-за ревности, которую Инь Бао испытывала по отношению к сестре, на объективность ее суждений относительно Май Бао вряд ли можно было рассчитывать. Чарльзу чрезвычайно грел душу слух о том, что Май Бао родила ребенка от начальника полиции, погибшего недавно в Муравейнике, и что теперь этот ребенок рос вместе с двадцатью другими приемными детьми Сайласа и Май Бао в том месте, которое все чаще называли садом.
Зачем нужно усыновлять детей? Почему не завести своих собственных? не унимался Чан Кайши, и не успел этот риторический вопрос отзвучать в воздухе, как в голове у Чарльза уже родился ответ на него. Она на это не пойдет. Май Бао не захочет рожать детей-полукровок. Ни за что не захочет! Но почему?
Его внимание привлекли крики, раздавшиеся с улицы. Опять «боксеры» бесчинствуют! Чарльз закрыл окно, потомглаза, и ему захотелось молить о том, чтобы насилие наконец прекратилось.
* * *
Через месяц любые действия, которые могли бы предпринять Сайлас или Чарльз, потеряли смысл. На китайский берег южнее Пекина высадилась американская морская пехота. Через неделю летняя резиденция вдовствующей императрицы была разграблена, мебель, картины и даже кровать императрицы были упакованы и отправлены в Америку, чтобы там пойти с молотка, а ей самой выставили счет в несколько миллионов долларов в качестве возмещения убытков. Никогда еще китайских правителей не подвергали подобному унижению.
«Боксерское» восстание угасло так же быстро, как и вспыхнуло. В Поднебесную вернулся бизнес, а Город-у-Излучины-Реки снова стал процветать. Но это случилось лишь после того, как победители покарали побежденных.
Глава тридцать пятаяПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ: МАЙ БАО И ЕЕ РЕВОЛЮЦИОНЕР
Почему ты здесь? Каким образом знаменитая куртизанка и шлюха фань куэй оказалась в моей камере? Или ты тоже гостишь у шанхайской полиции?
Революционер говорил с присвистом, поскольку у него были выбиты несколько зубов. Его левая рука беспомощно висела вдоль тела, а синяк, от которого почти совсем закрылся левый глаз, переливался всеми оттенками багрового в тон вишневому пятну на щеке.
Дьявол тебя забери, я спросил, зачем ты здесь?
Попытаться вспомнить, ничуть не обидевшись, сказала Май Бао.
Что именно? спросил Революционер.
И вновь ответ Май Бао был простым и кротким:
Любила ли я тебя.
Ах, ты думаешь, что любила меня? с хриплым смехом произнес Революционер.
Май Бао обвела взглядом сырую камеру. На шершавых стенах были видны какие-то линии, и женщина со страхом подумала, что, возможно, они сделаны человеческими ногтями. Только благодаря огромному влиянию, которым пользовался Сайлас, ей удалось добиться свидания с бывшим любовником.
О чем задумалась, шлюха? спросил он.
Пропустив оскорбление сквозь себя и позволив ему раствориться в сердце, Май Бао ответила:
Ты считаешь, мне только кажется, будто я любила тебя?
Он подвинулся на жесткой лавке и сжал челюсти, чтобы сдержать стон боли.
Ты любила лишь образ того, что мы собой олицетворяли. Ничтожный книгочей и куртизанкаэто сочетание столь же диковинно, сколь и сам наш народ.
По-твоему, это только образ?
Глупый старый образ. Разве тебе не сообщили, что именно я убивал китайцев, которые сотрудничали с фань куэй?
Она кивнула.
Вот и хорошо, сказал Революционер.
Главный следователь оставил записи, в которых говорилось о тебе.
Ты имеешь в виду своего бывшего любовника?
Да, коротко ответила Май Бао, не взяв на себя труд добавить, что этот человек является также отцом двух ее дочерей-близняшек.
Откуда же он узнал, что это я?
Во сне ты что-то бормотал про брадобреев, и я рассказала ему об этом.
А потом он разыскал их, и они меня предали?
Она лишь пожала плечами.
И где же сейчас этот твой гений? с кривой ухмылкой осведомился Революционер.
Погиб в Муравейнике.
Очень хорошо. Очень, очень хорошо. Он снова поерзал на скамейке и на этот раз не смог сдержать крика боли. У тебя не найдется сигареты?
Май Бао достала из сумочки пачку «Заклинателя змей». Она помнила, что эта марка была его любимой. Мужчина взял сигарету правой рукой, но его пальцы бессильно разжались, и она упала на пол. Май Бао подняла сигарету, прикурила ее, а потом всунула между разбитых губ бывшего любовника.