Нет, Вана Цзюня ты больше не увидишь. Ты услышишь о своем сыне Лоа Вэй Фэне.
Отец внимательно посмотрел на сына, и в его глазах внезапно вспыхнула радость.
Ты взял его имя? Ты взял имя Первого убийцы?
Да, отец. Так подобает поступить человеку, которому предстоит возродить древнюю Гильдию убийц.
* * *
Ли Тянь, не глядя в небо, где распускались разноцветные шапки фейерверков, сосредоточился на своем творении. Он аккуратно запечатал картонную трубу четырех футов длиной, закрепил ее на бамбуковом шесте в шесть футов, а затем воткнул шест глубоко в землю. В нижнюю часть трубы он засыпал две части смеси селитры, серы и толченого угля.
Это позволит достичь нужной высоты, пробормотал мастер фейерверков.
Наконец он вставил в трубу картонную перегородку, через отверстие в которой пропустил запальный шнур длиной в два фута и приклеил его к боковой стороне трубы, намазав ее загустевшим яичным желтком.
Глава третьяШАНХАЙ. ГОРОД-У-ИЗЛУЧИНЫ-РЕКИ31 декабря 1889 года
Сайлас продолжал идти по своему Шанхаю, шестому по размеру порту мира. Его вели то и дело вспыхивавшие над головой разрывы фейерверка и особый ритм этого города. Они протащили его мимо роскошных ночных заведений, мимо эксклюзивного четырехэтажного клуба «Шанхай», где мужчины сейчас наперебой пытались произвести впечатление на женщин, ящиками покупая дорогое шампанское. Мимо ипподрома, где погиб его брат, мимо сказочных магазинов улицы Кипящего ключа, которую многие называли теперь Нанкинской. Мимо знаменитых на весь мир баров для гомосексуалистов, мимо двадцати по-петушиному гордых зданий европейцев, выстроившихся вдоль Бунда. Мимо широких улиц, перпендикулярно упирающихся в Бунд и названных именами великих китайских городов, и тех, что шли параллельно Бунду и носили имена китайских провинций. Мимо борделей, где клиентов обслуживали только мальчики, или только девочки, или кто угодно, мимо бесчисленных курилен опия. Он миновал улицу Доброй пищи, где прямо под открытым небом еду подавали всю ночь. Шел по улицам, где сновали рикши, ехали двуколки, экипажи и телеги, запряженные низкорослыми монгольскими лошадками. Тут, на скользких причалах, проворные кули грузили и разгружали товары, и даже в эту ночь метались биржевые брокеры, размахивая последними сводками о ценах на шелк и хлопок в Лондоне и Нью-Йорке. Тут слуги, одетые в шелка, тащили в элегантных носилках военачальников, называемых дуцзюнь, и изредка можно было встретить европейца в карете или легком экипаже. Тут прилавки универсамов были заставлены самыми изысканными напитками и завалены деликатесами от крупнейших мировых производителей. Тут можно было купить хоть джемы и печенье от «Фортнум и Мейсон», хоть минеральную воду от «Кросс и Блеквелл».
Он прошел мимо элегантного дома в стиле эпохи Тюдоров, спрятавшегося глубоко во Французской концессии, и услышал звуки оркестра, исполнявшего легкую танцевальную музыку. Можно было не сомневаться: на Мисси трудится целый легион слуг, поваров, мальчиков на побегушках, прачек, официантов, садовников и грузчиков, и все для того, чтобы устраиваемые ею балы проходили без сучка и задоринки. На улице Бэйцзин Лу Сайлас прошел мимо скромной вывески конторы невероятно богатого компрадора и вспомнил замешательство и негодование коммодора Перри по поводу финансовых успехов «этих синерубашечных Слэнтов». На улице Цзюйлу Лу он увидел главный офис Американского евангелистского общества. Ходили слухи, что в Шанхае последователей евангелистской церкви больше, чем где-либо в мире.
«Вот только они почему-то не пытаются прекратить разврат и непотребство, процветающие в наших современных Содоме и Гоморре», подумалось Сайласу.
Под песню уличного музыканта и взрывы фейерверка Шанхай увел его от ярких огней. Свернув на улицу Хуэйлэ Ли, он увидел торговца пирожными с персиковым сиропом. Сайласа привлекла его песня: «Уя ули куанья, лия лигаотан я!»«Дедушка угощается моим персиковым сиропом». Он купил немного сладкого лакомства, которое так любил в детстве. Когда он смаковал тающее во рту яство, на улице показалась изможденная крестьянка. На плече она несла шест с двумя подвешенными к нему ротанговыми корзинами. В каждой из них сидело по ребенку. Одетые в рубище дети молча смотрели круглыми от страха глазами. Позади нее Сайлас заметил уличного торговца. Он заказал тому жареные бобы, и китаец умело приготовил их. Сначала мешал бобы в кипящем масле до тех пор, пока они не стали золотисто-коричневыми. Потом выложил кушанье на две чистые соломенные салфетки. Расплатившись с китайцем, Сайлас отнес бобы женщине с двумя ребятишками и сказал:
Осторожнее, они горячие. Как бы дети не обожгли себе язычок.
Крестьянка пробормотала слова благодарности на каком-то непонятном языке, который не сумел распознать даже такой полиглот, как Сайлас Хордун. Размышляя о том, что это мог быть за диалект, он пошел дальше. Город вновь закружил его и вывел в один из бидонвилей, потом провел через южные ворота Старого города и дальшепо Фан Бан Лу. Перед каждой дверью дожидалось рассвета круглое, выкрашенное красной краской ведро с нечистотами. На рассвете должны были прийти золотарипредставители самой презренной, но самой высокооплачиваемой профессии в Шанхае.
Приближалась полночь. В небе продолжали взрываться фейерверки, и улицы Шанхая были заполнены людьми всех цветов кожижелтого, красного, белого, черного, коричневого. Сайлас стоял неподвижно и наблюдал. Люди, люди, люди Кругом люди. Его люди. Люди, населявшие город, которогоон точно зналне было бы, если бы не упрямое стремление его отца «делать дьяволову работу».
Это даст нам желаемую отсрочку, пробормотал Ли Тянь, вставляя в трубу восемь маленьких бамбуковых лестниц, каждая из которых имела восемь ступенек. Потом он взялся за восемь звездочек, которые изготовил, обваляв центральный камень во взрывчатой смеси, затемв железных опилках, потомеще раз во взрывчатой смеси и снова в железных опилках. Звездочки, которые должны были сработать по принципу бенгальских огней, представляли собой идеально круглые шарики двух дюймов в диаметре. Первую из звездочек он аккуратно поместил на первую ступеньку первой миниатюрной лестницы, вторуюна вторую ступеньку второй лестницы и так далее, пока на каждой из лестниц не оказалось по звездочке. Он расположил лестницы с величайшей аккуратностью, на одинаковом расстоянии друг от друга. Затем насыпал в пустое пространство между ними взрывчатую смесь. Когда оно было заполнено наполовину, он вставил в трубу второй картонный диск, а в негоеще один запальный шнур.
Глава четвертаяБАНДИТ ТУ31 декабря 1889 года
За предновогодней суматохой в Шанхае наблюдал еще один человек, Ту Юэсэнь, китаец с ушами необычайно большого размера. Когда фейерверки осветили ночное небо уходящего десятилетия, он достал кинжал и мысленно повторил обещание, которое дал умирающей бабушке. Он размышлял о том, как лучше наказать фань куэй. Больнее всего их можно было задеть с помощью денег, а самые большие деньги в Шанхае крутились на рынке торговли опием.
Он стоял и крутил в руке нож, когда из ресторана «Старый Шанхай» вышел его человек и доложил, что главарь клана тонгов из «Праведной руки», Хозяин Гор, набивает брюхо лапшой в заднем помещении старой харчевни.
Тонги, входившие в «Праведную руку», когда-то были подпольным антиманьчжурским движением, а теперь превратились в заурядную преступную банду, которая контролировала небольшой, но постепенно расширяющийся сектор опиумного рынкаединственный, где хозяйничали китайцы. Ту Юэсэнь намеревался захватить этот сектор, а затем использовать его в качестве плацдарма для решающей атаки на главных торговцев фань куэй.
Из переулка выбежали несколько рядовых воинов-тонгов и кинулись к широкой лестнице, что вела к главному входу ресторана «Старый Шанхай». Ту приготовился. Он знал: пришло время перемен. Он нюхом чуял их. Возможно, кто-то другой в подобной ситуации ощутил бы дрожь возбуждения, мурашки, бегущие по спине, или холодок в груди, но только не он. Ту просто отступил в переулок и дал своим людям сигнал быть наготове.
Лазутчики Ту скрылись в дверях ресторана, а следом вперед вышел его главный телохранитель в сопровождении десяти старшин Красных Шестов. Старшины быстро очистили ступени лестницы от китайских парочек и семей, ожидавших очереди войти в популярный ресторан, заняли позицию по обе стороны от лестницы и стали обшаривать глазами близлежащие дома и выходы из переулков. Вскоре к ним присоединились рядовые воины.
«Их главный, Хозяин Гор, выйдет первым, и весь план пойдет насмарку», думал Ту.
Но он ошибался. Из ресторана вышел Мастер Благовоний, высокий и худой человек, отвечавший за тайные ритуалы и церемонии клана тонгов, и громко рыгнулодин, а затем и второй раз. Это был условный сигнал.
«Значит, они решили отправиться к шлюхам, улыбнувшись, подумал Ту Юэсэнь. Отлично!»
Следуйте за ними, повернувшись к своим людям, прошептал Ту.
Следовать за ними невозможно, поскольку мы находимся впереди них, сказал один из старшин.
Возможно, если вы знаете, куда они направляются.
А мы это знаем? спросил дотошный старшина.
Вы не знаете, ответил Ту, подумав, что смерть этого человека доставит ему истинное удовольствие. Я знаю. Они идут к Цзян.
Немедленно во Французскую концессию был отправлен гонец с приказом поднять по тревоге уже находившихся там людей Ту. Настало время привести в действие план, который они в течение двух месяцев разрабатывали в родных трущобах.
Через несколько мгновений из ресторана вышел главарь тонгов. По пятам за ним шел его главный лизоблюд и доносчик, известный под кличкой Белое Бумажное Опахало. Он раскрыл золотой портсигар и предложил пузатому хозяину «Заклинателя змей». Сигарета почти исчезла между жирными щеками толстяка.
«Стало быть, ты хочешь, чтобы тебя поимели, жирдяй?»злорадно подумал Ту.
Он и сам иногда проводил время с женщинами, но это случалось редко и не приносило удовлетворения. Более того, кончив, он испытывал отвращение, особенно если девица продолжала ерзатьна нем, под ним или верхом на нем, кряхтя от удовольствия и закатив глаза, будто пыталась рассмотреть что-то внутри собственного черепа.
«Несомненно, то же самое, что ищет этот толстопузый Хозяин Гор», подумал Ту.
В это время дебелый главарь тонгов спускался по лестнице с торжественностью триумфатора, возвратившегося после долгого похода.
Ту сплюнул. Его плевок блеснул в свете фейерверков, освещавших северные небеса. Он наступил на плевок, как учил его дед, «чтобы проклятие впиталось в землю». Потом вытащил кинжал и провел лезвием по ладони, как делал это будучи уличным мальчишкой в заваленных мусором переулках, где друзья смотрели на него с надеждой, ожидая, что он поведет их к лучшей жизни. И он сделал это с помощью невиданной и неслыханной прежде жестокости. Жестокость и насилие дали ему власть, власть дала лучшую еду и жилье, а когда он стал взрослым, и лучших женщин. Вся его жизнь была до такой степени пропитана насилием, что он воспринимал его в качестве единственно возможного способа существования, главного закона, который правил миром. Ему были неведомы понятия «правильно» и «неправильно», а насилие он рассматривал как наиболее эффективное средство для достижения желаемого. Хотя он не находил радости в причинении боли, временами в этом процессе ему виделась определенная красота. Когда лезвие погружалось в живую плоть, время словно останавливалось, а по телу пробегал трепет. Вселенная жестокости, в которой он существовал, была неизменно связана с острыми предметами, в первую очередь с ножами. И хотя Ту владел священным клинком, но предпочитал его не использовать. Познакомившись с «Ицзин», он понял, что должен почитать все священное. Орудуя на безбожном поприще убийств, Ту неуклонно продвигался к главной целиположить конец власти фань куэй. Но если бы он вторгся в сферу священного, это могло бы обернуться катастрофой. Работу нельзя было смешивать с сакральным. Часто по утрам, прочитав отрывок из «Ицзин», он воскуривал благовонные палочки в храме Лунхуа, а потом восхищался резными львами на узких пилонах по углам кровли.
Его ненависть не была направлена против богов. Ее объектом были фань куэй. Эту ненависть воспламенила много лет назад его бабушка, и ее голос до сих пор нашептывал ему о том, что «им всем нужно отомстить». Уже из могилы она хватала его за горло крючковатыми, словно когти, руками и кричала: «Ты должен использовать свою силу, чтобы наказать их! Наказать проклятых фань куэй! И вернуть все, что они украли у нашей семьи!»
Ту неоднократно слышал историю о том, как фань куэй лишили его семью могущества и богатств, ей принадлежавших, после чего семья опустилась до такой степени, что была вынуждена существовать в трущобах, которые в детстве он называл домом. И теперь наконец враг оказался в зоне досягаемости. План был таков: сначала прибрать к рукам запасы опиясобственность тонгов из «Праведной руки», а затем использовать эти запасы для того, чтобы нанести сокрушительный удар по фань куэй.
Ту Юэсэнь, которого скоро станут называть Бандитом Ту, вновь посмотрел на необъятную тушу Хозяина Гор, главаря тонгов из «Праведной руки». Толстяк осторожно, глядя себе под ноги, спускался по лестнице.
Смотри не поскользнись, жирдяй, прошептал Ту и тут же добавил:Видишь, как эти фейерверки взлетают в небо, взрываются, озаряя его светом, и падают на землю? Так вот, мой жирный друг, твой огонь уже догорел, и теперь настал час, когда ты должен пасть и провалиться в ад.
* * *
Ли Тянь повторил те же действия с восьмью другими бамбуковыми лесенками, но на этот раз расположил их ближе к центру, более узким кругом, чем тот, что находился ниже.
Потом заполнил оставшееся пространство взрывчатой смесью, запечатал трубу и, откинувшись, закурил сигарету. Пусть эта предновогодняя ночь принадлежала фань куэй, но осветит ее он. Осветит так, как этого не делал еще никто.
Глава пятаяТРОЕ ИЗБРАННЫХ31 декабря 1889 года
Пока Хозяин Гор и предводитель тонгов из «Праведной руки» неспешно направлялся в заведение Цзян, сама она, Резчик и Конфуцианец, собравшись в самой глубокой тайной пещере Муравейника, ожидали прибытия нового члена Троих Избранных.
Из-за каменной стены слышался шум текущих вод реки Хуанпу. Зимняя сырость пробирала Цзян до костей, и, ежась, она размышляла о том, как воспримет унаследованные от отца обязанности в отношении Договора Бивня сын старого Телохранителя. Она вспоминала о том, как ее мать впервые давала ей инструкции относительно долга, который должна была выполнить их семья для того, чтобы осуществилось Пророчество Первого императора. Мать отвела дочь в сторону за несколько часов до того, как та должна была впервые принять участие во встрече Троих Избранных, и рассказала все, что ей следовало знать про Договор. Затем старая женщина крепко поцеловала дочь в лоб и сказала: