Готлиб чуть улыбнулся в ответ.
Не похоже, что вы женаты, сказала княгиня. Есть у вас любовница?
Это было бы то же самое, но не так удобно.
Неужели женщины вам безразличны?
Если не хотят покоряться мне.
Услышав такой ответ, княгиня задумчиво, если не скептично, посмотрела на него.
Женщинам надо что-нибудь обещать.
Дарить удовольствие и вдобавок связывать себя обещаниями?
Это что, новые представления балтийских немцев о чувстве? усмехнулась княгиня.
Я бы хотел быть уверен, что чувство, о котором вы говорите, княгиня, не окажется блюдом, которое готовят горячим, а подают холодным.
Она обдумала ответ, явно неожиданный для нее, потом улыбнулась.
Сколько же вам лет?
Девятнадцать и несколько месяцев.
Как вы, такой молодой, стали таким черствым?
Неужели я черств? Или вы хотите сказать, что у меня холодная голова?
Неужели вы не мечтаете? Неужели ни одна любовница не вызвала у вас желания увидеть ее вновь?..
Мог ли он признаться, что у него никогда не было ни любовницы, ни даже плотской связи после тех гнусных вечеров в Лиме и Мехико? Нет, это была его тайна.
Если бы я и испытал подобное желание, то, скорее всего, к образу, который, быть может, не существует. Вы ведь гречанка и наверняка знаете изречение одного из ваших древних философов, Гераклита: нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Княгиня посмотрела на него, чуть приоткрыв рот:
Вы пугаете. Известно вам это?
Я был бы огорчен, если бы испугал вас, княгиня, ответил Готлиб, улыбаясь. Вы бы решили, чего доброго, что я беру реванш за тот ужас, который вы пытались мне внушить вчера вечером.
Она шевельнулась, подогнула ногу, отпила глоток миндального молока, потом посмотрела на своего собеседника.
Интуиция не обманула пашу. Вы незаурядное создание.
Готлиб удивился перемене, произошедшей в этой женщине, еще накануне казавшейся такой непререкаемо властной благодаря своему опыту и высокому положению, обеспеченному вдовством. Она вдруг почувствовала себя безоружной, cтолкнувшись с характером, который представляла себе совсем иным.
Наступило долгое, напряженное молчание.
Так что вы думаете о моем предложении? наконец спросила княгиня.
Оно лестно.
Оно вас соблазняет?
Я бы проявил легкомыслие, ответив сразу. Дайте мне время подумать.
Завтра, объявила княгиня, вдруг снова став властной, от паши прибудет посланец, чтобы узнать о вашем решении.
Готлиб не торопился с ответом.
А потом?
Потом вас внесут в списки оттоманского правительства как доверенного человека и во все посольства империи будут разосланы письма, чтобы там это знали и оказывали вам всяческое содействие, где бы вы ни оказались.
Какое содействие?
Вам придется встречаться с людьми, о которых вы ничего не знаете; чтобы лучше их использовать, нужны сведения о них. Вам также понадобятся деньги для некоторых прочих нужд. Неплохо, если вы будете знать, что о вас говорят. Наши агенты это устроят.
Перед ним вдруг промелькнули события последних месяцев. Бегство из Мехико. Прибытие в Саутгемптон. Соломон Бриджмен. Симпатия, которую он внушил компаньону, заменив потерянного сына. И теперь вот перспектива сыграть некую политическую роль.
Он встал.
Я отвечу вам за ужином, княгиня.
Она кивнула.
Готлиб решил прогуляться в садах на берегу моря. Политика. Он никогда об этом не помышлял. Все, кто олицетворял собой власть, казались ему гнусными чудовищами. Но, поднявшись на их высоту, он смог бы взять реванш. От такой перспективы кружилась голова.
Власть. Неужели это возможно? Не безумна ли эта женщина? Но тогда, выходит, и паша тоже?
Может, все из-за морского воздуха? Это внезапное осознание того, кем бы он мог стать? Он чувствовал себя полным жизни, почти ликования, это он-то, ни разу не испытывавший радости с тех пор как С каких же пор?
Он засмеялся. Потом заскрежетал зубами. Однажды он найдет вице-короля Перу. Влепит ему пощечину. Велит его высечь. А потом предать смерти, чтобы тот сполна заплатил за гнусности, которые покрывал, пользуясь своей властью.
Возбуждение улеглось. Готлиб медленным шагом вернулся к вилле, глядя на паруса рыбачьих лодок, похожие на чаек, клюющих море.
Он обнаружил Альбрехта перед своей дверью, за игрой в шахматы с турецким слугой, и, используя язык жестов, попросил у турка что-нибудь поесть. Готлибу принесли половину цыпленка и бутылку светлого вина. Подкрепившись, он лег, чтобы поразмыслить. И через мгновение заснул. Проснулся незадолго до бани, и внезапная перемена в собственном настроении и планах на будущее заставила его заподозрить, уж не галлюцинация ли все это.
За ужином он вновь увидел княгиню. Они были наедине. Алексис куда-то подевался.
Княгиня, сказал Готлиб, ваше предложение мне подходит.
Она кивнула и пригубила чашу вина.
Тогда возвращайтесь в Вену.
Достав из кармана платья запечатанный конверт, протянула ему.
Вручите эту записку графу Банати. Он вам скажет, что делать. Это мудрый человек.
Княгиня сопроводила свои слова долгим взглядом, от которого Готлибу стало не по себе. Потом он не раз вспоминал о нем.
Граф, заявила княгиня, прежде чем удалиться в свою опочивальню, я хочу, чтобы вы подумали вот о чем: подлинная сила тайн лишь в том, что они завладевают нашими умами.
А как же сами тайны?..
Она покачала головой.
Сами по себе они невинны. Кошки, например, недоумевают, как это людям удается говорить.
Готлиб рассмеялся.
Вернувшись в свою комнату, он заметил по тяжелой поступи и неловким движениям Альбрехта, что тот злоупотребил токаем, и незамедлительно отправил его проспаться, поскольку они уезжали рано утром. С другой стороны, дневной сон притупил его собственную потребность в отдыхе. К чтению он не был расположен и потому вышел на террасу в одной сорочке и штанах, чтобы насладиться тишиной и ночным ветерком. В голове по-прежнему бурлили мысли, которые ему не удавалось ни успокоить, ни расставить по местам.
Вдруг Готлиб уловил какой-то шорох в кустах под балюстрадой и наклонился, чтобы обнаружить источник звука. Наверняка одна из кошек, недоумевавших, как это людям удается говорить. Но кошечка оказалась довольно крупной, со слишком человеческим личиком, Даная. Может, узнала, что он уезжает завтра? Пришла в последний раз украдкой взглянуть на чужестранца?
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом он спустился в сад, ожидая, что девушка бросится бежать, и был готов устремиться за ней вдогонку. Но Даная осталась, застыв в неподвижности.
Лишь запахнула на груди темную накидку, в которую куталась, надеясь остаться незамеченной, и прижалась спиной к опоре террасы.
Чего вы хотите? спросил он приглушенным голосом и схватил ее за руку, укрытую плащом.
Ответом ему был стон. Выпустив руку девушки, Готлиб нащупал под плащом ночную рубашку. Наверняка Даная покинула постель, повинуясь внезапному порыву. Левой рукой он провел по маленькой груди, исторгнув новый стон. И внезапно сорвал с девушки плащ и бросил на землю. В самом деле, на Данае была только просторная ночная рубашка из вышитого льна. Девушка попыталась бежать, он удержал ее. Насколько позволяла видеть темнота, она пристально смотрела на него своими черными глазами, но он не смог различить в них ни страха, ни другого чувства.
Может, хотите что-нибудь на память? спросил он, удерживая запястье княгининой племянницы одной рукой и задирая подол ее рубашки другой.
Собственные слова что-то смутно ему напомнили. Не произносил ли он их уже?..
Не так задыхалась она. Нет
Даная билась, словно рыба в сети, когда он попытался снять рубашку через голову девушки, не выпуская ее запястье.
Наконец рубашка скользнула по девичьему плечу и повисла сбоку, словно тряпка, удерживаясь только проймой.
Теперь Даная осталась совершенно нагой.
Готлиб властно притянул свою добычу к себе и склонился к лицу девушки. Втянул в себя ее дыхание. Она ела на десерт что-то из розовых лепестков.
Нет прохрипела Даная, но слишком поздно, потому что он заставил ее умолкнуть, прижавшись губами к ее губам.
При этом завел ей за спину руку с болтавшейся на ней ночной рубашкой и прижал девушку к стене. А свободной рукой стал ласкать тело, которое она больше не могла защищать. Долго гладил грудь, несмотря на ее неловкие попытки помешать ему. Вскоре силы покинули жертву. Он долго ласкал ее живот, потом его пальцы спустились ниже, к самой промежности, где он ожидал найти заветное рунцо. Но в этой стране женщины удаляли волосы с тела. Так что он беспрепятственно достиг цели, и его рука стала откровенно нескромной.
Он уловил на ее устах совсем иное дыхание и откинул ее торс назад. Даная выгнулась, устремив груди в небо.
Заметив, что она девственница, он воспламенился.
У него была свободна только одна рука. Как бы там ни было, приноровиться можно. Ему удалось расстегнуть верх своих штанов.
Девушка извивалась, как змея, быть может, от страха, может, от желания. Его член зажало меж ними. Она схватила его рукой, видимо желая отвести.
Но в самом ли деле она хотела этого?
Когда Готлиб попробовал войти в нее, рот девушки приоткрылся.
Нет, она не отстраняла его член, понял он с удивлением, а лишь направляла.
После первого толчка у нее вырвался вскрик. Готлиб заглушил его своими губами. Свободная рука Данаи скользнула к нему под рубашку. Теперь и она ласкала его. Но при этом была в слезах.
Готлиб сделал вид, будто выходит из нее, вернулся и так далее.
Даная задергала плененной рукой, чтобы избавиться от своей рубахи. Он позволил ей это, и она ухватилась за его плечо, чтобы опереться обо что-нибудь.
Прошло совсем немного времени, и сильнейшая судорога сотрясла все ее тело. Она закричалапрямо в рот своему насильнику. Однако он еще не достиг своего.
Он продолжал трудиться над ней и не хотел, чтобы это когда-нибудь кончилось.
Даная закричала во второй раз. Готлиб опять заткнул ей рот поцелуем. И наконец излил семя. Она прижалась к нему с силой, которой он в ней и не подозревал.
По лбу Готлиба струился пот.
Он вышел из нее, оглядел долгим взглядом, провел пальцами по ее губам. И вдруг вспомнил, к кому были обращены слова «хотите что-нибудь на память?»к служанке, пытавшейся отравить его в Париже. Он застегнул штаны и ушел в свою комнату. Не обернувшись. Нет, он не должен оборачиваться.
Запер застекленную дверь на засов и рухнул на кровать.
Последней его мыслью было, что он вел себя как дикий зверь.
21. ОПАСНЫЙ ПРЫЖОК
Граф Банати, человек лет под пятьдесят, с любезным лицом, сидел за письменным столом спиной к окну, положив перед собой распечатанную записку от княгини Полиболос. Он смотрел на графа Готлиба фон Ренненкампфа так, что тому стало слегка не по себе.
Что же написала княгиня этому Банати?
Какие у вас связи с Высокой Портой, граф? спросил наконец Банати по-французски.
Никаких.
И тем не менее вы собираетесь ей служить.
А разве не этого от меня ждут? спросил Готлиб, чуя ловушку.
Банати промолчал и сощурился, играя ножом для разрезания бумаг. Молчание явно предвещало некое важное заявление.
Неужели вас не удивило, что христианка, чья страна порабощена турками, побуждала вас способствовать усилению их могущества?
Удивило, ответил Готлиб, вспомнив вопрос, который сам задал по этому поводу княгине во время их последнего ужина в Констанце. Я даже спрашивал ее об этом. Она ответила, что османы высоко ценят опыт греков.
Банати кивнул.
Но верите ли вы, что греки столь же высоко ценят свою неволю?
Объяснитесь, граф, сказал Готлиб, все больше раздражаясь при мысли, что опять дал себя провести. Вы хотите сказать, что в предложении княгини не было никакого смысла?
Нет, был. Но не тот, какой вы думали. Грекивсе грекижелают только одного: освобождения своей родины, понимаете? Но Европе и дела нет, что отчизной Гомера и Еврипида правят мусульмане. Франция и Англия боятся задеть Высокую Порту. Греция для них принадлежит прошлому. Единственная страна, которая желает освобождения Греции, правда не из любви к Праксителю и Сократу, но чтобы отогнать турок подальше от своих границ, это Россия. Она бы хотела также предотвратить рост австрийского влияния в Греции, на тот случай если Вена ее опередит.
Готлиб открыл рот от изумления.
Он вспомнил долгий взгляд, которым удостоила его княгиня во время их последнего разговора. До него дошло: прикрываясь вербовкой агентов для Порты, фанарская чайка служила делу своей страны.
Банати позвонил в колокольчик, и в дверях появился лакей.
Принесите нам, пожалуйста, вина и каких-нибудь бисквитов, попросил Банати. Потом опять повернулся к своему гостю. Хочу надеяться, что не слишком вас разочаровал.
Я ошеломлен. Ведь политические высказывания княгини были совершенно противоположны тому, что я услышал от вас, ответил Готлиб, подумав, а не дурачит ли его и Банати.
Но тот возразил, словно забавляясь:
Судите сами. Он ткнул пальцем в письмо и прочитал вслух:«Он из Ливонии, стало быть, привычнее к русским, чем кто-либо другой».
Пренебрегая вежливостью ради того, чтобы собственными глазами удостовериться в этих словах, Готлиб встал и склонился над бумагой. Потом медленно сел, потрясенный. Именно так княгиня и написала.
Выходит, я должен поступить на службу к России, пробормотал он.
Я знавал и менее завидные судьбы, заметил Банати.
Тем временем вернулся лакей, неся поднос с блюдом бисквитов, полным графином и бокалами.
Слуга налил Готлибу бледно-золотистого вина, потом наполнил бокал своего хозяина.
И вы наверняка будете не единственный. Банати поднял свой бокал с улыбкой и осушил его почти одним духом. Княгиня имела в виду, что ливонцы граничат с русскими. Неужели же те будут к ним враждебны?
Враждебнее всего относятся как раз к соседям, ответил Готлиб, усмехнувшись. Ливония сполна испытала тяготы зависимости от сильных стран. Но мы слишком маленькая страна, чтобы восстать.
Он неплохо выпутался: накануне, сразу по прибытии, наведался в книжную лавку, чтобы подкрепить свои знания о Ливонии и северных странах. И теперь вознаградил себя глотком вина.