Но времена изменились. Мексиканская революция покровительствовала эмиграции, так как мексиканцы, не знавшие воинской дисциплины и не умевшие владеть оружием, нуждались в опытных руководителях для борьбы с притеснителями.
И североамериканцы начали со всех сторон проникать на территорию Новой Испании.
Два человека, о которых идет речь, были настоящие лесные бродяги, которые случайно приблизились к мексиканской границе в погоне за оленями и бизонами и перешли границу в надежде поживиться под шум революционных волнений.
Справедливость требует заявить, впрочем, что в душе они относились безразлично к обоим враждующим партиям и, вероятно, продали бы свои душу и тело той, которая бы дороже заплатила.
Это были люди отважные, опытные и добрые товарищи. Они заботились о своей жизни так же мало, как о древесном листке, и рисковали ею, лишь бы получить выгодное предложение.
Первый из них носил имя Оливье Клари. Краснокожие, среди которых он долго жил, прозвали его за силу и необыкновенную храбрость Сумахом. Его компаньон забыл свое первоначальное имя и отвечал только на кличку Лунный Свет. Небрежно растянувшись на траве у огня, они одним глазом следили за бедром оленя, которое вместе с несколькими картофелинами должно было составить их ужин, а другим следили за мексиканцами.
Последние же, как только выехали на равнину, приняли военную выправку, обратившую на себя внимание канадцев, тем более что новые пришельцы были хорошо вооружены и казались людьми не робкого десятка.
Охотники подпустили их на пистолетный выстрел, затем поднялись с беспечным видом и встали с оружием в руках поперек дороги.
Дон Орелио приказал своим людям остановиться, посоветовал им остерегаться и быть готовыми броситься к нему на помощь, дал шпоры коню и подъехал близко к охотникам, стоявшим неподвижно на одном месте. Затем он одной рукой остановил лошадь, а другой приподнял шляпу и вскричал громким и ясным голосом:
Кто вы?
Мирные люди! отвечал Лунный Свет по-испански, но с акцентом, по которому легко было узнать иностранца.
За кого вы? продолжал допрос дон Орелио.
Лунный Свет бросил лукавый взгляд на своего компаньона.
За кого мы? Это легко спрашивать, кабальеро. Скажите прежде, за кого вы сами? Нас двое против шести, это сильный аргумент за то, чтобы отвечали сначала вы.
Хорошо, ответил дон Орелио. Мы за бога и независимость, а вы?
Оба канадца вторично обменялись насмешливыми взглядами.
Признаюсь, сеньор, отвечал через минуту Лунный Свет, опустив свое ружье и опершись с доверчивым видом на его ложе, вы задали вопрос, на который довольно трудно ответить. Я и мой товарищ иностранцы, что вы легко можете определить по нашему произношению, и не имеем определенного мнения по интересующему вас предмету. С другой стороны, вы видите по одежде, что мы лесные бродяги, т. е. люди, создавшие культ свободы, и если мы должны непременно иметь свое мнение, то мы, конечно, скорее за независимость, чем за королевскую власть.
А почему вы не служите ни той, ни другой стороне? спросил всадник, приближаясь к канадцу, на что тот никак не отреагировал.
По той причине, о которой минуту назад я имел честь вам говорить, отвечал Лунный Свет. Мы чужестранцы, т. е. совершенно не заинтересованы в этих делах, и если примем чью-нибудь сторону, то исключительно ради выгоды.
Вы благоразумны, как настоящие янки! сказал, смеясь, дон Орелио.
Извините, сеньор, возразил серьезно Лунный Свет. Не смешивайте, пожалуйста нас с янками. Мы канадцы, а это, прошу вас поверить, не одно и то же.
Прошу прощения, сеньор, отвечал учтиво дон Орелио. Я не имел намерения вас оскорбить!
Охотники поклонились, а мексиканец продолжал:
Меня зовут дон Орелио Гутиеррец. Уже поздно, и это место не годится для серьезных разговоров. Если вы согласитесь сопровождать меня до гасиенды, находящейся не более трех верст отсюда, то не пожалеете.
Не говорю вам «нет», сеньор Гутиеррец, но сделаем лучше так: мне кажется, вы не спешите и можете несколькими часами позже прибыть в гасиенду, не правда ли?
Дон Орелио переглянулся с Вискашей, который понемногу вплотную приблизился к нему.
Да, отвечал он, лишь бы очутиться там завтра утром.
Хорошо, с живостью подхватил охотник. Вы сами заметили, что ночь темна. Примите наше гостеприимство, переночуйте с нами, суп варится, мы вместе поужинаем. Прекрасная звездная ночь не должна вас пугать, мы ляжем рядом, а завтра, как только солнце покажется над горизонтом, мы последуем за вами, куда хотите. Что вы скажете на это?
Дон Орелио еще раз переглянулся с Вискашей, который кивнул ему несколько раз головой.
Честное слово, отвечал он, с улыбкой протягивая руку охотнику. Ваше предложение слишком радушно, чтобы не принять его. Пусть будет по-вашему, только с тем условием, что мои люди прибавят провизии к вашему столу.
Это как вам угодно, мы проведем ночь, как добрые товарищи, а завтра днем будет виднее, как нам поступить. Предупреждаю, что если ваши условия нам не понравятся, мы свободны от них отказаться.
Разумеется!
Дон Орелио приказал своим людям подъехать, сошел на землю, и спустя пять минут все действующие лица этой сцены сидели у огня и отдавали честь угощению охотников, приправленному запасами дона Орелио, особенно бурдюком превосходной крепкой водки, приведшей собеседников в прекрасное настроение.
Глава VIНОЧЬ В ЛЕСУ
Ночью американские леса принимают такой величественный вид, какой европейские не имеют даже отдаленно.
Вековые деревья, высотой превышающие сто футов и образующие своими кронами пышные арки, лианы, плетущие самые причудливые сети, мхи, называемые испанскими бородами и ниспадающие с концов ветвей фестонами, придают обширным пространствам грандиозный и таинственный характер, настраивающий душу человека на меланхолический лад.
Особенно сильным впечатление бывает после того, как солнце закатывается, уступая место мраку. Вечерний ветерок колышет листву, и глухой рокот какой-то неизвестной речки, текущей по песку, смешивается с неясными звуками массы насекомых, ютящихся на деревьях и в трещинах скал. Дикие звери выходят из своих берлог и с глухим ревом отыскивают себе пищу. Тогда, при блестящем свете луны, робко бросающей свои лучи сквозь листву, леса представляются великой лабораторией, где природа в страхе и таинственности создает самые могучие и странные из своих произведений.
Там, под высокими слоями гумуса находятся бесформенные и все-таки великолепные остатки исчезнувших поколений, о которых не сохранилось никаких воспоминаний. Развалины стен, пирамиды, гигантские обелиски обнаруживаются иногда перед изумленными взорами индейца или охотника, как бы желая заявить, что в период, быть может, современный потопу, в этом месте жил могущественный народ, навсегда исчезнувший с лица земли.
Кто называет упорно Америку Новым Светом и отрицает существование развалин, которыми усеяна ее почва, тот проходит по этой земле с закрытыми глазами и не посетил ни пышных развалин Паленки, ни тех, что встречаются в пустынях на каждом шагу и свидетельствуют, по мнению некоторых путешественников, о смене народов, наследовавших один другому.
Провинция Когагуилу в Мексике имеет несколько таких заповедных мест, по форме и конструкции напоминающих развалины Египта.
Путешественники устроили ночлег на обширной поляне, в центре которой находился гигантский обелиск, сделанный из цельного камня и поставленный на обломок скалы таким оригинальным образом, что от малейшего прикосновения он заметно колебался.
Это место носило особое название, о происхождении которого ничего не было известно: местные жители называли его Coatalt, т. е. Камень Змей. Впрочем, это имя довольно часто встречается в Мексике, первобытные обитатели которой чувствовали к змеям большое уважение, благодаря их первому законодателю Quetzaltcoat, т. е. Змее, покрытой перьями.
Эта поляна, от которой индейцы и пеоны бежали с чувством страха, смешанного с почтением, считалась местом, часто посещаемым духами земли.
Старое, сильно распространенное между людьми предание гласило, что в известные дни года в новолуние и перед каким-нибудь великим событием камень сдвигался с пьедестала какой-то неведомой силой, и из-под него являлась змея. Поднявшись три раза на хвосте с гневным свистом, она превращалась в женщину, одетую в белые одежды, которая бродила по поляне до восхода солнца, испуская крики и простирая руки со всеми признаками глубокого горя. Потом, по мере того, как луна опускалась, видение становилось туманнее и, наконец, с наступлением дня исчезало. Тогда камень становился на прежнее место, и все принимало прежний вид.