- Я ничего не смог сделать, - философ обнял шевалье, словно прощаясь, - он был сильнее меня, ваш противник. Он победил. Готовьтесь, друг мой
- Яков!пастор тряс его за плечо, заглядывал в глаза, - Очнись! Она что, и вправду тебя заколдовала?
Ведьма сидела на нарах, обняв колени, и раскачивалась из стороны в сторонурубашка задралась, и видны стали грязные тощие лодыжки. Глаза ее были закрыты. Колдовала она или нетно душа ее была сейчас далеко-далеко.
- Нет, Десэ, я просто припомнил кое-что, - вздохнул Яков, отряхиваясь от прошлого, - Если я не нужен тебе более, проводишь меня на выход?
Глава 22 Смерть
Десэ снял с себя и повесил на крюк кожаный прозекторский фартук, плеснул на тряпицу спирта и протер руки. Подручный его глядел, как на кощунствона пустой перевод добра.
- Зашивать не станунапрасный труд, - прозектор бросил тряпку в раскрытое чрево мертвеца, - Все равно поутру отправитсяв яму с известью. Прощай и ты, мизерабльдо завтра.
Помощник его согласно кивнул, и продолжил тянуть один за другимзубы изо рта у покойника. Поблескивали щипцы, и зубы ударялись по очереди, как спелые зернао вогнутое дно железной прозекторской миски.
Десэ накинул плащ и вышел, задевая темным развевающимся полотнищем о ступни мертвецов на колодах, матово-серые, словно сыр рокфор, или ноздреватый мартовский снег. Трупы лежали рядами, разломанные восковые персоны, негодные более болваны для одежды, пустая порода. Отыгранные, ненужные для партии карты.
Десэ вышел на улицу, вдохнул ночной свежайший воздухах, эликсир, тем паче после удушья моргаи фамильярно потрепал по загривку караульного. Он всегда был фамильярен и грубс теми, с кем мог себе это позволить.
Прозектор отыскал на задворках свой возок, взлетел на облучоки за пазухой его шевельнулась и звякнула бутыль. Сегодняшняя его добыча, сыворотка правды. Молоденький лекарь-шпион забыл у него в гостях эту новую игрушку, и Десэ не терпелосьв лабораторию, поскорее разобрать зелье на элементы, изучить, узнатькак устроено, как сделано. Собственные опыты уже третий месяц не давались ему, неудача погоняла неудачей, а тут чужая, новая, незнакомая отраваповод поразвлечься и отвести душу.
Неудачи пошли у негос тех пор, как ученик его бросил. Впрочем, что значитбросил? Ведь перевязывая волчонку лапумы же не думаем, что повзрослевший волк из благодарности будетслужить нам? И спасая змею из колодцане ждем от нее потом особой преданности? Ученик его был из той самой породы, холодных ядовитых змей, и вся благодарность его могла заключаться лишь в одномусвоить все преподанные уроки, сделаться лучше учителя. И все. Ни в коем случаене пребывать возле Десэ вечно.
Когда Десэ начинал его учитьони были еще почти на равных. Сам он был молодой абортмахер, немножко алхимик, и только начал звать себя Смертьюв честь казненной в Париже тетки своей, Катарины Десэ. Тетку он ни разу в жизни не видел, но называться Смертью былокрасиво и загадочно.
В Саксонии, в городе Дрезден, он дергал зубы одному остзейскому наемнику, изгнаннику, скитальцу, на родине заочно приговоренному к смерти, за государственную измену. И как-то так с ним сдружился, что угодил в гувернерык трем его сыновьям-подросткам. Сам еще толком ни в чем не сведущийучил трех недорослей астрологии, геральдике и алхимии. И сам, вместе с ними, невольно заново постигал, раскладывал, как органы трупа при вскрытиивсе те знания, что прежде бездумно носил в своей голове, заученные, вызубренные, как стихи. Сам постигал, вместе с учениками, прежде заученное, разбирал, составлял из мертвой смальтыживую, играющую мозаику.
Ах да, он же был господин Тофана. И отец его звался так, и сгоревшая на парижском костре непутевая тетка. Десэ выучил подопечных своих недорослей составлять этот ядпопросту из озорства, из сострадания к бедным изгнанникам. Решил тогда, что им, невезучим шведским иудушкам, с подобным знанием как-то полегче будет устроиться в жизни. Вырастил трех новых господ Тофана, на свою голову.
Время прошло, и безумная блуждающая звезда развела их всех далеко от Десэ, всехкроме одного. Самого лучшего, самого способного его ученика. Даже в мыслях Десэ не называл его сыном, эту согретую на груди змею, но, увыостался к нему привязан.
Но и в сказкахволчонок вырастает в волка, и отправляется резать стада, а воспитавший его вороностается сидеть на суку. Ты можешь выучить питомца всем своим премудростям, передать все свои знанияно ты не в силах изменить его природу. Он то, что он есть, люди не меняются. Бывший гувернер держался рядом, но и чуть поодальот недавнего ученика, и следил за его успехами. Илипровалами. Следил за тем, как умница и алхимик на глазах его превращается в кукольного петиметра, придворного повесу, предлагающего себя на продажу, и столь недорого. Виделс безопасного расстояния, с щемящей больюего первые беспомощные интриги, и обидные падения, и то, как он пытается защищаться. Увы, тщетно. Алхимия в новой его войне оказалась почти бесполезным оружиемпригодился разве что белый опийный табак, в который ученик его все чаще зарывался носом, при каждой своей придворной неудаче. Десэ нарочно придумал для него этот белый табакчтоб не так больно было ему, ломать крылья и падать.
Возок остановился позади домаДесэ свистнул конюха и отдал ему поводья. Во флигеле его, самом дальнем, горел свет. Десэ удивленно хмыкнул, и стремительно зашагалк своему жилищу.
- Ты же принес ее? Эту штуку с эфедрой?ученик его зажигал в светильниках свечи, одну за другой, тень среди пляшущих теней, темный и тонкий, как переломленная плеть, - Мне до смерти хочется знать, как он это делает.
- Ты странный человек, Рене, - криво усмехнулся Десэ, и выставил бутылкуиз-за пазухи на стол, - Ты же мог спросить формулуу самого доктора.
- Фу, - поморщился капризно Рене, - Так неинтересно. Я хотел бы узнать еесам.
Десэ посмотрел на него с любопытством.
- Надоедает все выманивать из людейденьгами и поцелуями, - пояснил для него Рене, - Хочется добиться хоть чего-тособственным ничтожным умом.
- Боюсь, эта сыворотка скисла, - предупредил Десэ, - Ей уже часов десять, а живет онатолько пять.
Рене улыбнулся, сощурив глазатак, что получились агатовые лукавые полумесяцыи отвечал с беспечной бравадой:
- Так даже интереснее, правда? Всегда интереснее игратькогда знаешь заранее, что уже проиграл. Более тоготолько тогда и стоит ввязываться в игру
Глава 23 Портрет среди языков пламени
Яков два часа провел под июльским дождем, позади опечатанного дома Дрыкина. Увидел, как вышли из калитки две закутанные в плащи фигурыо, знакомый запах яванских пачулей! Где тебя только не носит, благословенный градоначальник СалтыковЯков подождал, как гости отойдут подальше, и заберутся в свою карету, и тогда лишь поскребся в дверь и позвал:
- Трисмегист!
Прошуршали шаги, приоткрылась дверь:
- Забегай, братишка!
Яков нырнул в дверной проем, и дверь бесшумно притворилась.
- И зачем пожаловал? Иликак все, черную маму о милостях просить?
- Знаешь, где дом Кузнецова? Кошкин тупик?
- Дом выморочный, - не сразу вспомнил Трисмегист, - Опечатан в казну, пока не продан. Ходу в него нет, но пожелаюбудет. Что там у тебяклад зарыт?
- Можно и так сказать, - Яков прошел в комнату, приблизился к заложенному ставнями окну, из щелей которого шел слабый свет, - Там за печкой, в кувшине, ведьмин амулет. Он мне нужен.
- Что платишь?быстро спросил Иван.
Яков покопался в кармане, и вытащил две шпильки, осыпанные изумрудными осколками:
- Это задаток, - потом запустил руку в карман еще раз, и блеснула длинная самоцветная сережка, играющая такими же русалочьими изумрудными каплями, - А это потом.
- Бабу ограбил?с долей похвалы протянул Трисмегист, - Ай, молодца! Наш человек.
- Вот и не бабу, обер-гофмаршала. В его спальне весь стол завален подобными цацками, пока он глядел мне в глаза и гривуазно кокетничал, ничего не стоило накрыть кое-что ладонью и спрятать в рукав. Я думаю, новый патрон мой и не заметил пропажи.