- Пистолет там у тебя?полуобернулся провожатый.
- Нет, бутылка с зельем, - отозвался доктор, его все вокруг изрядно забавлялоиз-за напряжения нервов и пикантности ситуации.
По обеим сторонам коридора виднелись железные двери, и рядом с некоторыми из них стоял караул. Провожатый остановился перед одной из таких дверей и принялся шептаться с караульным, Яков почтительно топтался поодаль, изо всех сил не подслушивая. До него донеслись обрывки немецких слов«граф» и «настоящий».
- Что стоишь, добро пожаловать, - кликнул Якова спутник, отворяя дверь, - Господа на месте, тебя лишь ждут. Помни, что я говорил тебе, - и он почти втолкнул доктора в озаренную свечами камеру.
Тюремный запах столь же неповторим, как и яванские пачули. Из чего состоит онтолком не понять, тут и прелые тряпки, и немытая плоть, и грязные волосы, и металл, и страх, и спекшаяся кровь, инота сердца!экскременты и мыло. Запах этот, услышанный однажды, уже не стирается из памяти никогдаи, встреченный вновь, узнается мгновенно, и человек, поведя носом, восклицает: «пахнет тюряжкой!» Яков еще в студенчестве побывал в каталажке, после лихой пьяной драки, и теперь ощутил запретную радость узнаваниястоль прозорливо предсказанную его мрачным провожатым.
- Здравствуйте, господа, - поздоровался доктор. За столом перед ним сидели двое дознавателейи рядом на стульчике грустный арестант.
- Вот и мой алхимик!возрадовался один из следователей, и Яков ощутил проклятую радость узнаванияповторно. Такой отличный римский нос невозможно забытьперед доктором за дознавательским столом возвышался, гордо откинувшись и забросив ногу на ногу, в позе, словно говорящей о довлеющем превосходствезловещий и загадочный обер-камергер фон Бюрен, свежеиспеченный Вартенберг. Для игры в дознавателя господин сей избрал скромный наряд, не лиловый и вовсе без кружев, но все равно, и в непритязательном сером кафтанчике он смотрелся чужеродно, переодетым Гарун-аль-Рашидомможет, дело было в выражении лица? Вот рядышком с ним притулился, сложивши ручки, господинплоть от плоти, кровь от крови «Бедности», и всей тюремной системы и науки. Узкое лицо его имело выражение ласковое и одновременно вопрошающее, и в лучистых глазах сияла добротакак у всех злодеев. Яков признал и его, и опять не стал радоваться и оратьна пару с фон Бюреном за столом помещался прискорбно знаменитый великий инквизитор, Андрей Иванович Ушаков.
- Вам нужны дополнительные приборы, господин алхимик, или довольно будет стакана?нежно вопросил инквизитор, и Яков ответил, умиляясь его обходительности:
- И стакана довольно, ваше благородие.
Тут арестованный перекрутился на стуле и уставился на доктора с неподдельным ужасом. Вот этого Яков видел впервые, и не узнал бы даже по портретам, если б и повезло ему те портреты повстречатьтак бедняга пообтрехался в казематах. Сошел на нетв острожную пыль. Но все жеоказался настолько тверд и стоек перед своими мучителями, что им понадобился Яков, с его «эликсиром правды».
Инквизитор покопался в бумагах, разбросанных по столу, извлек из-под кипы глиняную кружку, заглянул в нее и выплеснул воду себе за плечо. За спиною его в темноте раздался кашельвода попала на прежде невидимого в сумраке солдата, и тот уныло утерся рукавом.
- Или нужна была вода?спохватился инквизитор. Бюрен качнулся на стуле и нетерпеливо пробарабанил пальцами по столунеопознанный военный марш.
- Нет, воды не надо, - Яков извлек бутыль и отмерил порцию, - Вот, прошу. Я могу быть свободен, ваша милость?
- Погоди, может, он плеваться начнет, - предположил Андрей Иванович, и кошачьей лапкой пододвинул кружку к пытаемому, - Пей же, голубчик.
- Будет плеватьсяворонку прикажем, - пообещал фон Бюрен, глядя в сторону и чуть вверх. Это была его знаменитая привычкани на кого не глядеть при разговоре, и Яков гадало каком из душевных недугов она свидетельствует? Арестант взял кружку в ладони и залпом выхлебал зельепредварительно на неплохом французском сообщив палачам, где бы он желал их видеть. Яков еле сдержал улыбкуот очередной радости узнавания.
- Что, несладко?посочувствовал жертве инквизитор, завидев кислое лицо.
- Что вы, благородие ваше, сладко. Репка!отозвался бедняга.
Бюрен явно не понял последнего слова и недоуменно уставился на арестованного. Арестованный полуприкрыл глаза и вслушивался в собственные ощущенияот выпитого зелья.
- Ступай, голубчик, за дверь, - с бесконечной лаской Андрей Иванович кивнул Якову на выход, - Подожди, пока мы закончим. Скоро ли подействует?
- Получаса не пройдети заговорит, - посулил Яков, и образованный Бюрен тут же догадался:
- Клизму надо было ставить. Так быстрее действует. Ладно, успеем еще. Иди за дверь, алхимик.
Яси со своей бутылкой шмыгнул за дверьне без чувства облегчения. В коридоре спутник его курил обгрызенную короткую трубку и бросал на караульных злые взгляды. Те тоже смотрели волкомявно бедняга не пользовался в тюрьме популярностью.
- Вот ведь вертухаи, еще и скалятся, - посетовал мрачный господин, ероша пятернею встрепанные кудри.
- Ты сам сидел?догадался Яков.
- Было дело, - господин на мгновение утратил мрачность, но тут же вернулся к прежней ипостаси.
- А где тут Смерть помещается?спросил Ван Геделе, пользуясь минутным потеплением.
- Да за каждой дверью. Или ты про прозектора?мрачный провожатый мгновенно улыбнулсяулыбка пробежала по его лицу, как зайчик солнечный, и скрылась, - Он в морге помещается, трупов режет. Ба, да вот же онна ловца и зверь
По коридору спешил пастор в развевающейся рясе, как всегда, лохматый и мордатый. Завидел парочку у двери, расцвел, как роза:
- О, Сашхен, Яси!
- Я не Сашхен, я Волли, - оскорблено поправил мрачный тип, и выколотил трубочку свою прямо на пол.
- Всегда я вас, близняшек, путаю, - не смущаясь, продолжил Десэ, - Я ведь вас ищу, доктор Яси. У меня курьезчерт разберет, что там. Нужно мнение эксперта. Если чтовсе легально, с Настоящим я договорился, взял для тебя разрешение.
- С кем?не понял Яков.
- С Настоящим. Это здешняя острота, применяется только в тюрьмах и дальше не ходит. «Антр ну» у тюремщиков. Есть Андрей Иванович Ушаковон же Настоящий, а есть еще один, Андрей Иванович Остерман, и он-то, сами понимаетеНенастоящий.
- Почему это?обиделся за Остермана Яков.
- Потому что наречен при рождении Анри Жиан, - объяснил Десэ, - Нуи Одинкамень, другойлед, одиндобрый, другой
- Очень добрый, - продолжил за него мрачный Волли, - Так что ты хочешь от алхимика?
- Как закончитеприведи его ко мне, в камеру восемь, и там оставь. Я сам верну его домой, договорились?Десэ покровительственно потрепал еще более потемневшего лицом Волли по плечу и поплыл по коридору, разлетаясь рясой, мимо безмолвных конвоировв свою камеру восемь.
- Фуфел, - по-русски непонятно обругал пастора Волли.
Конвоир перед дверью тем временем вытянулся в струнку, дверь со скрипом раскрылась. На пороге явился фон Бюрен, сияющий, как солнце и луна на заднике придворного театра.
- Мы счастливы?спросил фамильярно Волли, и Яков изумилсянеужели эти двое на столь короткой ноге?
- Счастливы, - блаженно подтвердил Бюрен, обмахиваясь просыхающим листом, - То-то радости будет моему Липману. Все счета, все авуарывсе здесьПроводишь меня до дома?
- Разве что закину алхимика в камеру восемь, - припомнил ответственный Волли.
- Он уже успел провиниться у тебя?
- Его прозектор у меня выпросил.
- А-а - Бюрен остановил на Якове невидящий, сомнамбулический взор, - Спасибо, приятель. Выручил.
Теплая рука милостиво потрепала Якова по щекеи довольноФон Бюрен неспешно двинулся по коридору, играя свернутым листомон двигался, как балерон в кордебалете, грациозно и плавно, что потрясающе и великолепно было для его столь внушительной фигуры. Яков провожал взглядом, как Бюрен удаляется по темному коридору, почти танцуя, и в темя доктора клевала догадкаотчего Левенвольд расплатился с ним и за Бюрена тоже. Сам Бюрен и не собирался платить алхимикувидать, считал, что с того довольнои чести побыть возле звезды, столь горячей и яркой.