Шрифт
Фон
Стуча каблуками, он приблизился к фон Бюрену, нежно взял его под руку:
- Пойдем же, мой невольный меценат
Яков провожал их глазами,и все думал, как же удается обер-гофмаршалу так легко носить свой золотой кафтан, если в действительности наряд его тяжел, как доспех. Назад откинутые плечи, готический излом в талиисловно и нет на плечах мучительной тяжести, наоборот, крылья за спиной
Статист осел на корточки, и повторил все так же растерянно:
- Будто что-то оторвалось там, внутре
- На сценуСенека, Аницетус, хор! Пробуем начать еще разуже с хором, - провозгласил торжественно победитель Ла Брюс, - Посторонних попрошу за сцену!
Гросс принялся поднимать статиста с корточек на ноги, и Яков поспешил к нему на помощь. На сцену уже гуськом стремился хорчереда церковных певчих в монашеской одежде, явно взятые напрокат из дворцового молельного дома. Певчие выстраивались рядком под солнцем и луной, задевая головами все еще свисающую, как петля с виселицы, лонжу.
Доктор и инженер кое-как под белы руки увели за сцену незадачливого ангела.
- Дальше я сам, - ангел выпрямился, освободился от поддерживающих рук, - Навроде полегчало
- Если что почувствуешьсразу посылай за мной, - предупредил Ван Геделе, но статист не стал его слушать, убежал.
Яков, ранее не бывавший за театральной сценой, любопытно вертел головой. Задник декорации с изнанки оказался очень интереснымс рычагами и сложными противовесами. Пространство загромождали картонные деревья, гипсовый мостик и вешалки с костюмами, лишь изображавшими роскошь, а при ближайшем рассмотренииобшитыми блестками и фольгою. На высоких стремянках подручные инженера двигали деревянные рычаги, а позади картонных скал и сосенсветился ряд зеркал, мелькали стройные девичьи силуэты и слышался приглушенный смех. Там, наверное, и пела неведомая Лупа о своем «традиторе» - обманщике, предателе.
- Спрячь уже эту чертову лонжу, - крикнул кому-то наверху сердитый инженер. Гросс злился и пунцовелоттого, что дикость опять победила. Он повернул к Ван Геделе удрученное лицо с золотыми ресницамитакие ресницы рисовал себе гофмаршал драгоценной тушью, а скромный инженер Гросс получил их от природы:
- Вот видишь, приятель, Измайловоэто вовсе никакой не Версаль Ничего, что я говорю «ты»? Оба мы столь ничтожные пешки, стоит ли миндальничать еще и между собою?
- Не стоит, дружище Пауль, - согласился доктор, - Можешь звать меня Яковом. Кажется, мне предстоит задержаться в вашем маленьком театре.
- В так называемом театре, - поправил его Гросс, - Как думаешь, помрет статист?
- Кто знает, - пожал плечами Яков, - но будет куда хуже, если хребты сломают все четверо, и на премьере. Сперва обгадится конь, обещанный обер-камергером, потом повиснут в воздухе четыре трупа
- А что же делать?убито вопросил инженер.
- А что мы можем? Только выразить мнениеи потом остаться виноватыми. Одно утешениеза нас сам фон Бюрен, а обер-гофмаршал его, похоже, слушает. Помнишь, что он сказал, когда только вошел? Он, по-моему, чуть-чуть знаком с медициной.
- Фон Бюрен знает все о лошадях и собаках, а о людяхне знает ничего, - пояснил Гросс, - Его считают злым, но он вовсе не зол, он делает гадости без удовольствия, хоть и с некоторым задором. Ему присущи чувство справедливости и честностьпусть и порою на грани глупости. Ты правзавтра я попробую пасть ему в ноги и умолятьдонести наши мысли до пустой головы Рене Левенвольда, чтобы его любимый Рене не сделался убийцей. Бюрен и Остерманединственные, кого наше золотое чучело слушается, кроме ЕИВэ, конечно.
На сцене взвыл хорв церковных традициях, совсем не в барочных. Проклятия Ла Брюса почти заглушили пениеконцертмейстер явно не одобрял подобно стиля.
- Отойдем подальше, - предложил Гросс, увлекая доктора в гипсовый грот, - Уши закладывает
- Как думаешь, Паульу Бюрена и Левенвольда особенные отношения, или мне мерещится?шепотом спросил Яков, - Они просто говорят друг с другом, но мне видитсямежду ними происходит что-то не совсем пристойное.
- Эти два галантасловно яства на праздничном столе, которые вдруг принялись поедать друг друга, - усмехнулся Гросс, - Тебе не мерещится, но это вовсе не наше дело. Пойдем, я познакомлю тебя с Лупой и с Оксанойэто две наши примы.
Молодые люди вынырнули с другой стороны гротарядом с маленькой гримеркой, кое-как отгороженной пыльными портьерами.
Две девицы перед зеркалом шептались и хихикали, обе с высокими прическами и в якобы римскомно с перетянутыми по-европейски талиями.
- Дамы, представляю вам Якова Ван Геделе, - Гросс торжественно вытолкнул доктора вперед, - Наш новый театральный лекарь, если вдруг станет больно глотатьобращайтесь. Оксана, Лукерья, или же Поппея и Октавияесли соответствовать либретто, - представил девушек инженер. Певицы спустились с высоких, как птичьи жердочки, стульев, и грациозно присели. Оксана, черноволосая и черноглазая, с вялой нижней челюстью и высоким рахитичным лбомбыла явно вчерашняя дворовая девка, приторно-вульгарная и одновременно топорно-жеманная. Лукерья, рыжая, как и сам Гросс, но более морковной светлой масти, казалась чуть лучшене горбилась и не опускала плечи, как ее подруга, и не хихикала мерзко в кулачок. Наоборот, смотрела в глаза доктору прямо и весело, словно удивляясь чему-то в его облике, и чуть улыбалась углами губкакой-то своей веселой тайне.
- Я слышал, как вы пелибожественно, - доктор взял Лукерьину ручку и поцеловал.
- Октавия, добродетельная супруга, заточенная в крепость своим тираном, - еще раз представилась лукавая Лукерья.
- Лупа кокетничает, - мрачно констатировала ревнивая Поппея-Оксана.
- Отчего же вы Лупа?спросил тут же Яков, - Лупаэто же волчица?
- Ее хозяинтак называет, - за Лукерью ответила злая Оксана, - А как по мнебольше на козу похожа.
У Лупы-Лукерьи и в самом деле личико было треугольным и острым, и глазадалеко расставленные и раскосые, как у женщин на портретах живописца Кранаха. И кожався в россыпи рыжих веснушек, и бледные губысловно обведены тонким бежевым контуром. Яков вгляделся в этот контурдаже сморгнул.
- На какой день намечена ваша премьера?спросил он девушек, и те отвечали, перебивая друг друга:
- На август, на вторую пятницууже вот-вот, вы обязательно приходите, хоть за сценуБудет восхитительно
«Уж будет вамвосхитительно, - подумал Яков, - Бог дастуспеете к августу»
- Вы самикак будто Лупус, волк, - сказала, смущаясь и пылая всеми веснушками, смелая Лупа, - У вас такие дивные глаза
- Он знает, - отвечал ей Гросс, почему-то злясь, - какие у него глаза. Если у вас ничего не болит, дамымы почтем за честь откланяться.
И за руку повлек Ван Геделе за собоючерез пыльные портьеры, мимо вешалок с нарядами, под гипсовый грот.
- Вот мерзавка, - проворчал инженер, отряхиваясь от пылигрота и кулис, - С помойки взяли, отмыли, дали главную роль А она махаться готовас любым, кто посмотрит. Коза и есть
- У тебя что, с ней - Яков хотел сказатьособенные отношения, но Гросс его оборвал:
- Сдалась мне эта растрепаПросто жаль еевиснет на всех, если хозяин узнает о ее кренделяхвыкинет к чертям собачьим, у него подобных Октавийв людской еще с десяток. У гофмаршала целый гарем из таких вот певици он, конечно же, хочет, чтобы ему хранили верность, а не тащили в дом триппер
- Нет у меня триппера, - оскорбился доктор.
- А ты и не первый у нее.
- Я тебя не понимаю. Ты знакомишь меня с легкомысленной певицей, она делает мне авансыи ты ревнуешь, или не ревнуешь, а защищаешь интересы отсутствующего обер-гофмаршала
- Я сам себя порой не понимаю, - вздохнул потерянно Гросс, - Она вот так же кинулась пару недель назад и ко мнетолько называла не волком, а львомМы были друзьями с нею, а потом я узнал, что такие же ее друзьяи конюх, и кучер, и оба повараХозяин увлечен еюно лишь потому, что у нее волшебное меццо-сопрано, он не ревнив, но он ведь выкинет ее, если все узнаетпросто из брезгливости. А мне почти жаль эту дуру
Яков уже разгадал загадку, но спросил на всякий случай:
Шрифт
Фон