Я знал, что вокруг 40.000 голодных, и я один белый, ненавистный человек, чувствовал себя совершенно беззащитным в этом море. Я отдал лошадь, и с той поры от ближайшего города меня отделяли семь дней тяжелой дороги.
Однажды я бродил по лесу и услыхал крики радости. Они неслись с противоположной стороны города. Я поспешил в город и увидел нескольких всадников в остроконечных соломенных шляпах, низко надвинутых на лица. Они тотчас же свернули в одну из узких улиц и только двое проехали на площадь, где тотчас же начались собираться люди.
Это были наниматели. Они прибыли из-под далекого Нанкина, где строились новые дороги и рылись каналы. Им нужно было семь тысяч здоровых рабочих, людей, знакомых с работами и понимающих чертежи.
Несколько вьючных лошадей пришло с приезжими, а их вьюки разместили в землянке, где устроились наниматели.
В ту же ночь произошли новые и тревожные события. Уже все в нашей землянке улеглись, и в воздухе протянулись извилистые нити опиума, озаренные снизу слабым желтым огнем лампочек курильщиков, как вдруг кто-то сильно постучал в плетеную из прутьев дверь.
Один из молодых китайцев встал и вышел на улицу. Вернувшись, он шепотом долго рассказывал что-то своему соседу, тот передал это дальше и не прошло и получаса, как китайцы начали куда-то снаряжаться. Они вытащили из щелей в стене и из-под лежанок какие-то маленькие сверточки и глубоко запрятали их за пазуху. Вслед за ними туда же были засунуты короткие ножи и коробки с опиумом, и к поясам привязаны кисеты с табаком и черные с каменными мундштуками «янь-тай».
Я лежал, не двигаясь, и зорко следил за моими сожителями.
Подозрительно взглянув на меня, они погасили лампочки и на цыпочках, согнувшись, быстро стали выходить один за другим, и в темноте почти не слышно было их кошачьих, крадущихся патов.
Капитан! донесся до меня шепот. Капитан
Это ты, Юмен-Лен? спросил я как можно тише. Бой, не отвечая, подполз ко мне и улегся рядом. Потом тихо поднялся, неслышно зажег светильню, опущенную в черепок с бобовым маслом, и внимательно и осторожно осмотрел всю землянку. Потом он соскользнул на землю, пробрался в сени и долго слушал там и сквозь щели следил за ушедшими.
Цхао! Ы-тай-дзань! Бо-фы! сжимая кулаки, ругался он и со злобой топал ногами, бил себя в грудь и хватался за голову. Беда, капитан, беда!
Он ничего не хотел мне объяснить и только спросил, есть ли у меня револьвер. Получив утвердительный ответ, угрюмо кивнув головой и зажав пальцами светильню, умолк.
Немного осталось до зари, когда услыхали мы песни и громкие голоса возвращающихся. Они ввалились в сени, переругиваясь и шумно смеясь, долго возились там, высекая огонь и разжигая в ночи сухую траву и валежник. Когда сквозь щели стены виден был багровый отсвет огня, открылась дверь, и китайцы один за другим начали входить.
Они были пьяны, сильно качались на ногах и размахивали руками, смеясь и возбужденно рассказывая о чем-то и перебивая друг друга.
Капитан! Эге, капитан! крикнул, наклонившись надо мной и дыша мне в лицо винным паром, один из китайцев, тоже, как и Юмен-Лен, говоривший по-русски. Эге!
Уйди! сказал ему Юмен-Лен и сразу сел на нарах. Уйди, Ли, уйди, пока есть время! Помни, что есть судья в городе
В голосе его звучала холодная угроза, но пьяный Ли замахнулся на него и, опять обращаясь ко мне, заговорил:
Капитан! Я служил боем у русского капитана Хе-хе-хе! Хороший был капитан! А только раз заругал меня, когда чужие люди, много чужих людей было. Собакой назвал меня Я ночью пришел к нему Хе-хе-хе!
Китаец почти налег мне на грудь и продолжал:
Пришел и топором голову ему отрубил потом мадам его ножом по горлу потом детям Эге-е-е!
Пьяный начал дико кричать и хохотать, пока, обессилев, не скатился с лежанки на пол и захрапел.
VНочь расплаты
Днем я не видел Юмен-Лена. Пришел он только к ночи и тотчас же вышел на улицу.
Те ушли? кивнул он в сторону землянки.
Ушли, сразу как солнце село, сказал я.
Он потупился в, ничего не говоря, вошел в сени и начал копаться в ворохе тряпья и старых циновок, грудой набросанных в углу за печкой.
Он вытащил оттуда большой старинный револьвер и нож и засунул их за широкий пояс.
У тебя, капитан, есть? спросил он, скосив глаза на торчащую из-под полы своей куртки рукоятку револьвера.
Да! сказал я. А разве нужно?
Все случиться может загадочно улыбнувшись, ответил бой.
Мы прошли весь город и свернули в узкую улицу, ведущую в сторону шахты. В одной из землянок еще издали мы заметили освещение.
Тсс! прошипел Юмен-Лен и юркнул за угол, где была гуще тень. Я последовал за ним, и так, прячась, мы подвигались к освещенной землянке, около которой притаились.
Зайдя за нее со стороны глухой стены, китаец ножом быстро просверлил в глиняной стене отверстие и взглянул внутрь.
Смотри! произнес зловещим шепотом бой. Смотри, капитан, и не говори потом дурного о Юмен-Лене!
В большой землянке было светло. К потолку были прикреплены разноцветные фонари, и несколько масляных ламп ярко горели в различных местах землянки, освещая обвешанные картинами и пестрыми афишами стены и новые циновки на полу.
На нарах в дальнем углу несколько китайцев с сосредоточенными и азартными лицами играли в карты и курили, какой-то рослый человек с бегающими глазами играл на визгливой однострунной «хутя», подпевая заунывным, диким голосом.
Другой разносил в маленьких чашечках дымящееся питье, от которого краснели лица гостей и туманились глаза. Оба нанимателя готовили этот напиток из спирта и каких-то дурманных трав тут же у печки и зорко следили, чтобы деньги из карманов гостей переходили в руку китайца, разносившего чашки. Среди гостей были и мои сожители по землянке, и я даже расслышал в общем говоре голос Лиубийцы моих несчастных соотечественников.
В другом углу, где было темнее, виднелись закутанные в теплые курмы фигуры. Казалось, что эти фигуры спят, так неподвижны были они.
Когда же гости развеселились и опьянели, начали кричать и показывать героическую пляску с хлопаньем себя по бедрам и ногам и пластическими телодвижениями, тайные фигуры зашевелились, сбросили темные курмы и вышли на середину землянки.
Рев восторга встретил их. Не мог удержаться от восклицания и я.
Мой спутник взглянул на меня и сказал:
Юмен-Лен все знал!
Когда я опять взглянул в землянку, три молодые девушки жеманно ходили перед нарами, тихо звеня колокольчиками причесок, гремя браслетами и щелкая длинными ногтями.
Все столпились вокруг и замолкли, глаз не сводя с этих кукольных лиц, ярко раскрашенных белой и алой краской, пестрых нарядов и уже забытых, нежных и кокетливых движений.
Девушки начали плясать, еще громче щелкая ногтями и пронзительно взвизгивая.
После каждого танца они обходили зрителей и собирали деньги.
Когда, утомленные, они сели на нары, их тотчас же окружила толпа.
Ли начал ссориться с двумя китайцами, старавшимися сесть рядом с девушками и угощавшими их трубками. Ссора перешла в драку, блеснули ножи и показалась кровь.
Девушки с визгом убежали, а приехавшие наниматели спокойно взирали на драку, хотя в ней начинали принимать участие все новые в новые люди.
Ты видел, капитан? уже не скрываясь, громко спросил меня Юмен-Лен. Здесьв городе мужчин, в тоске в лишениях, мы ждем, пока пройдет безработица и голод в Китае. Укрываются здесь и те, кто грабил в убивал, кто не повиновался властям. Здесь для всех найдется место, здесь все равны. Одна крепкая рука правит всеми, пока не придут дурные люди и не привезут с собой спирта в женщин. Когда в человеке проснется зверь, для него один законсмерть. Ты слышишь, капитан? спросил он вдруг в указал рукой на город.
Из города доносились крики, пьяные голоса и беспорядочное пение.
Дурные люди бросила уже заразу повсюду!
С этими словами Юмен-Лен бросился в землянку. Выбив дверь, он неожиданно появился среди дерущихся и несколькими ударами ножа сразу свалил двух человек; потом, выхватив револьвер, хладнокровно пристрелил обоих нанимателей и девушек и спокойно покинул объятую ужасом землянку.