Сон был сильнее воспоминаний и тревоги. Он уснул.
Он вздрогнул. Дверь открылась. Тусклая тень показалась в иллюминаторе.
Идите, произнёс голос Галифакса. Поторопитесь.
«Вот и всё, подумал молодой человек. Г-н Ван ден Брукс действует по французской традиции на рассвете»
Не желая выглядеть трусом перед моряком, он тщательно оделся и завязал галстук, словно собирался на вечеринку в саду.
Галифакс шёл впереди. Они вышли на переднюю палубу. При унылом свете зари Хельвен различил экипаж, построившийся в надлежащем порядке, как в тот день, когда высекли негра. Силуэт Ван ден Брукса на носу корабля преобладал над морем и рассветом. Лица его Хельвен не видел. Рядом с ним был его слуга, индус. Англичанин остановился в нескольких шагах от него и стал ждать. Один за другим, сопровождаемые Галифаксом, прибыли Леминак, Трамье и мадам Ерикова. Мария была бледна и сжимала губы; её тяжёлый подбородок делал её красоту особенно поразительной и почти убийственной.
Ван ден Брукс не обернулся.
С неба, на котором блекли звёзды, опустилась мёртвая тишина. Хельвен в последний раз взглянул на меркнущий Южный Крест.
Ван ден Брукс обернулся. Пассажиры не узнали его. Его огромная борода исчезла. Его глаза, ещё недавно расширенные от лихорадки и безумия, сияли, взгляд не был стеклянным. У него было красивое, худое, серьёзное, но измождённое лицо. Увидев его, путешественники всё поняли.
«Ей-богу, удар Патриарха!» подумал Леминак, вспоминая историю Сигизмунда Лоха.
Но, повернувшись к Океану, Ван ден Брукс стал говорить. Голос, слышанный в курильне, пронёсся над волнами:
Не бойтесь, незнакомцы. Я не желаю вам зла. Вы меня не поняли.
Вы не могли дать мне того, что я искал в вас. Величие моих грёз не соблазнило вас. Не поняли вы меня и тогда, когда я в опиумных глубинах возносил к вам жалобу утомлённого Бога.
Он возвысил голос:
Ибо я был Богом. Стонущая земля моего острова может подтвердить это, и мои люди, прогибавшиеся под моими розгами, могут заявить об этом волнам и звёздам. Человек, я изменял творение по мерке Бога, потому что назвался его ровней.
Он снова понизил голос, скрывая усталость:
Но вы этого не понимаете и думаете, что я сумасшедший. В последний раз я хочу открыть вам, о незнакомцы, своё сердце, своё кровоточащее сердце:
Неумолимая жажда любви преследует меня: любовь, человеческая любовь вот источник, призрак которого преследует меня по ночам. Но этот источник не мог напоить моё сердце. Моё сердце пустынная скала: кто собьёт её, чтобы потекла живая вода?
Когда в моих руках была хрупкая судьба людей, когда моего слуха достигли их молящие голоса, когда я согнул их, изуродованных, окровавленных, проклятием Господа, я надеялся, что во мне родится эта неописуемая сладость: сострадание.
Если я расточал мучение, если я проливал кровь, словно вино на свадебном пиршестве, то делал это не ради бесполезного наслаждения, но ради того, чтобы пожать ожидаемые посевы. Увы, они не проросли. Я надеялся, что пытки, причинённые моим жертвам, смягчат меня, заставят полюбить их: этого не случилось.
Бог без любви и Бог без радости, я отрекаюсь от Божественности.
Я возвращаюсь к людям. Я звал нескольких набожных людей на моём острове протестантскими миссионерами. Увы! Боюсь, не живя в святом ужасе, мои люди быстро потеряют закон
Но я больше не могу. Может быть, я стану шахтёром или грузчиком; может быть, окажусь водопроводчиком. Не знаю. Я желаю быть покорнейшим из людей после того, как был их Богом.
Вот подтверждение моего отречения.
Когда он произнёс эти слова, индус подошёл к нему и открыл сундук с затонувшими сокровищами.
Ван ден Брукс поднял крышку. Он извлёк прекраснейший изумруд и протянул его Марии.
Примите это, мадам, в память о Боге, которого больше нет.
Затем он огромными охапками сбросил в море вычерпанные им сокровища. Топазы, рубины, изумруды, аметисты огненным дождём падали в тихие воды, пронзая серую шёлковую гладь утреннего моря.
Голос его раздался снова, произнеся слова:
Tria sunt insatiabilia: mare, infernum et vulva.
Завершив жертвоприношение, Ван ден Брукс дал знак пассажирам и экипажу удалиться. Он остался один, согнувшись над морем
Эпилог
Четыре путешественника заняли места в каноэ, и сопровождавший их Галифакс показал им берег в тумане, где сверкали огни каких-то побелённых известью домов.
Вот, сказал он, европейский порт. Полагаю, португальский. Там вы найдёте достаточно гостеприимства и все необходимые для вашей поездки справки.
Каноэ пристало к подножию скал, вдоль которого тянулась песчаная отмель. Галифакс сошёл на землю, и, подмигнув единственным глазом так, словно это была превосходная шутка, крикнул своим бывшим пассажирам:
Доброго пути!
Он прыгнул в лодку и стал грести обратно.
Встревоженные Хельвен и Леминак шли впереди и собирались постучаться в один из домов. Грязный и добродушный вид португальского таможенника их успокоил. Они не осмелились спросить, в каком месте они находятся, боясь, что их примут за сумасшедших, но попросили об убежище.
Мария Ерикова стояла сзади, взятая под руку профессором. Оба молчали. Внезапно молодая женщина выпустила руку Трамье и со всех ног пустилась бежать по набережной. Она отчаянно замахала шарфом, как будто зовя каноэ, наполовину уже растаявшее в тумане. Трамье, который, честно говоря, был глуховат, показалось, что он услышал крик, и он побежал следом за ней. Но Леминак издалека заметила беглянку; он был куда сообразительней.
Когда подступило казавшееся мучительным отчаяние, русская упала на песок. Адвокат подошёл к ней и нежно поднял её лицо, по которому скатывались крупные слёзы.
Что это? прошептал он. Вы жалеете об этом?
О! рыдая, простонала Мария Ерикова, я потеряла изумруд.
И она шёпотом прибавила, уже успокоившись и улыбнувшись:
Но вы добры, вы, я знаю это
«Баклан» скрылся из вида.
Примечания
1
Цитата из стихотворения Альфреда де Виньи «Хижина пастуха», перевод Ю. Б. Корнеева.
2
Перевод Ю. Кожевникова
3
Перевод В. В. Левика
4
Перевод Н. С. Гумилёва
5
Перевод К. Д. Бальмонта
6
Цитата из стихотворения Анри Ж.-М. Леве «LArmand-Béhic».