Дни шли, человек в форме приходил, люди уходили, заходили новые, а мы всё сидели и исправно платили. Раз в день мама ходила за едой, это была тарелка жидкого супа с картошкой и больше кажется ничем, правильнее это даже назвать солёная вода с картошкой, трудно представить за сколько она продавалось. Но там и вода, и какая-то еда. Отец оставался сторожить вещи, несколько раз еду отбирали по дороге, но чаще нам везло. Когда прошло дней десять, отец начал думать, что нас и не пустят, что всё-таки связь с армией есть, мы просто тратим деньги впустую. Он выглядел настолько отчаянным, что даже мать сжалилась над ним, пытаясь успокоить его тем, что помимо нас есть те, кто сидит тут ещё дольше, старики, которые не нужны армии, например, их тоже не выпускают отсюда. Но тут вошёл ещё не запомнившийся мне, наверное, новый, работник пограничной службы внешность которого почему-то въелась с первого взгляда. Он был небольшого роста, немного полноват, короткие чёрные волосы, а также большие лобные залысины. И ещё высокий, совсем не подходящий ему голос.
Открыв дверь, он запустил за собой клубы морозного пара, поздоровался со всеми на английском и улыбнулся, открыв свои бумаги он стал читать фамилии таких же как и мы беженцев, после нескольких человек он выкрикнул и нашу. Я обрадовался, даже вроде бы запрыгал так, будто вообще всё кончилось, а с завтрашнего дня всё станет хорошо. Не знаю из-за чего, хотя просто покинуть эту комнату с негаснущим светом, в которой я пробыл десять, или даже больше дней для меня было большой удачей.
Мать застегнула одежду, отец схватил заметно опустевшую сумку с водой, точней сказать почти полностью опустевшую сумку. Собрав всё своё, и как потом выяснится кое-что чужое, мы пошли за пограничником. Выйдя на улицу я спустя долгое время ощутил колючий мороз на щеках. Но думать о погоде было некогда, пограничник двигался к воротам, за которыми можно было увидеть автобусы, возле одного взад-вперёд прохаживался человек. Мы и группа людей пошли к ним.
На плохом английском, тепло одетый, похожий на шар человек заговорил с нами чуть ли не как робот, будто кто-то внутри него включили запись:
Внимание! Автобус стоит сто долларов или евро за одно место, то есть если вы впятером влезете на однос вас сто баксов, пойти пешкомбесплатно, куда идти я вам конечно же не буду объяснять, потому что это в мои обязанности не входит, автобус едет до вокзала, на котором вы сможете купить билеты на поезд до Смоленска, кто не знает это ближайший к Беларуси большой город в России. Так же с вокзала вы можете отправиться куда пожелаете, исходя из ваших разрешений на въезд. Попрошу вас оставаться на месте.
Он ушёл куда-то и вернулся с тёмно-зелёным ящиком из которого торчали какие-то браслеты или пояса. Когда он вытянул один стало ясно, что всё-таки это были браслеты.
Так, сейчас я на каждого из вас надену по вот такому прибору, вот тогда он и достал один браслет и демонстрируя всем нам, нас было человек семь, крутил им в воздухе, его хватает ровно на сорок восемь часов с момента включения, куда его одеть решайте сами. Это датчик слежения, но внутри есть ампула с ядом. Не бойтесь, в течение этих двух суток вам не будет ничего, не будет ничего и после этого времени если вы будете за пределами нашей страны, он просто раскроется и его можно будет выбросить. Если же вы решите остаться здесьто уж извините. При попытке снять браслет точно так же в вас введётся яд. Всё.
Дальше уже одевая браслеты, он стал объяснять, что поделать ничего нельзя, невозможно принять всех людей, которые приезжают, надо переправлять их дальше, тут либо плати, либо двигайся на восток. Сказал, что он нам не завидует, но что поделать, такие настали времена.
Кто-то решил сказать, что это бесчеловечно и не зря про них, русских, ходят такие слухи. Мужчина с браслетами поднял своё лицо, украшенное добрейшей улыбкой и сказал: «Если бы всё было наоборот, вы бы просто засыпали нас известью». Я кстати тогда не знал, что такое известь потом, на обучении, нам рассказывали, для чего её применяли на войне, которая была в середине двадцатого века.
Остальные же безмолвно повиновались, все вроде пытались быть бодрыми, но даже говорить никому больше не хотелось, да и, наверное, не было сил, бодрости хватало только на то чтобы просто стоять.
Отец понёс вещи в автобус, втроём мы сели на одно место, это в общем-то было несложно, а ехать нужно было не больше нескольких часов.
На вокзале выяснилось, что три билета стоят все деньги, что у нас остались. А такая система, как была в автобусе, чтобы мы втроём заняли одно место, тут не работала. И вот совершенно без денег мы оказались в поезде до Смоленска. «Положение безысходное», подумал я фразой из мультика или фильма, но отец вытянул два телефона откуда-то из наших сумок, украл он их или подобрал валявшийся из никем не замеченных на полу, я не знаю, один из них он сбыл в тот же день.
Глава VIII
Прихватив один из телефонов, которые он только что нам показывал, отец пошёл между вагонами, в глубь поезда, а вернулся через несколько часов с деньгами. Он продал поцарапанный и явно старый, вообще не знаю каким образом работающий, телефон за тысячу долларов. Думаю, такой в обычное время вряд ли не нужен был бы кому-то и за десятку.
Ехать оставалось около восьми часов, этот поезд был самым дешевым и самым медленным, набитым, за редким исключением, немцами и поляками, которые, как и мы, отдали последнее, что у них было, только бы уехать туда где ещё оставалась работа и еда. Вода и погода перевернули всё в этом мире, жители севера России сейчас резко стали жить лучше всех в Европе, привыкшие к холодам, промышляющие рыболовством и охотой, они вообще скорей всего мало ощутили какие-либо особенные изменения.
Где мы будем жить в России? задала вполне естественный вопрос мама.
На первое время мы точно останемся в Смоленске, я буду искать, что можно мне там делать, может наши люди уже там более-менее обжились и дадут какую-нибудь работу мне.
Мама смотрела в пол, она кажется просто не могла поверить, что отец настолько нерасчётливо всё сделал. Будто она только что поняла, что отец не имеет никакого четкого представления о следующем шаге. Она тяжело вздохнула и стала о чём-то говорить со мной, это было что-то не важное и не интересное, я только помню, что начал ощущать слабость в руках и ногах, даже чуть испугался, но, наверное, это было нормальнокак может что-то не заболеть если я голодный уже почти месяц, питаюсь раз в день каким-то похлёбками, и это если ещё повезёт. Я смотрел за быстроменяющимся пейзажем за окном, отец перебирал наши вещи, пересматривал вещи, оставшиеся от Бастиана. После изучения багажа папа сел, выдохнул, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
Пошли, кое-что покажу.
Мне совсем не хотелось вставать, не потому что было не интересно, или отец действовал мне на нервы также, как и матери, совсем нет, просто само вставание казалось сейчас дастся мне тяжело. Но тем не менее, не выражая особо радости я встал и поплёлся за ним в конец нашего вагона обитого, наверное, белым пластиком. По дороге до места в которое меня вёл отец я заглядывал к другим пассажирам, которые то во что-то играли, то изучали своё тряпье, то ругались, то кто-то кого-то наоборот жалел, но никто не ел и не пил. Я только чуть позже понял, что это было бы, наверное, самое опасное занятие в том поезде. За воду и еду теперь убивают гораздо быстрее чем за деньги, которые для многих стали просто бумажками. Тем не менее мы пришли к тому месту, куда вёл меня отецэто был обычный туалет, но туалет означал то, что там была вода. Естественно в таком месте уже встроилась очередь.
Открывал и закрывал дверь вооруженный сотрудник поезда, все пассажиры нашего вагона, тут не было граждан ни Беларуси, ни России, для которых все эти, так сказать, водные процедуры были бы бесплатны, для нас бесплатно было только пять минут на человека, дальше либо выходишь, либо на ближайшей станции тебя высадят из поезда, а там как хочешь. Хотя может насчёт последнего отец меня и обманул, но так сказал мне именно он, шутя или нет, я забыл потом спросить.
Какие-то люди стояли с бутылками, кто-то, как и мы с пустыми руками. Хоть и медленно, но очередь дошла до нас, подтянутый мужчина в синей форме и с каким-то почти агрессивным выражением лица открыл передо мной дверь, и на английском сказал, что у меня пять минут и время идёт с закрытия двери, тогда половину слов я не понял, но когда зашёл, то был почти в трансе. Отвернул кран и оттуда к моему удивлению полилась сильная, сильная, а не как у нас дома, струя воды, которая к тому же была чистой и что больше всего меня вводило в состояние близкое к эйфорииона была тёплой. Первым делом я начал пить, пил я кажется довольно долго, наверное, из пяти минут четыре, потом умыл лицо и дверь обратно в вагон открылась передо мной. Я смотрел на отца так будто в его власти было решать выходить мне или нет, но решать мог только тот человек с суровым лицом. Отец взял меня за мокрую руку и вытянул из туалета, сказал подождать его и никуда не ходить, что я и сделал.