Эрмин вернулась в кухню за джемом и кофе. Проходя по столовой, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Эльзеар Ноле, который, как и вчера, сидел рядом с Жорелем, растерянно глядел на нее.
«Этот человек и правда странный!»озадаченно подумала молодая женщина.
Жослин провел ужасную ночь, терзаясь телом и душой. Он пребывал в уверенности, что его дочь уехала на рассвете, вместе с остальными путешественниками. Мужчина пролил немало слез, потом представил себя выздоровевшим. Он подумал, что тогда смог бы поговорить с дочерью, рассказать ей о своей полной печалей жизни. И вдруг Жослин снова видит ее, в фартуке! У нее румяные щеки и полные сострадания голубые глаза Как только Эрмин вернулась из кухни, он призвал на помощь всю свою смелость:
Мадам, я хочу еще раз извиниться за мой вчерашний жест, сказал он низким глубоким голосом. У меня дочь вашего возраста.
Вы не обидели меня, мсье, отозвалась Эрмин.
Удостоверившись, что у каждого пансионера есть все необходимое, она повернулась, чтобы идти в кухню.
И все же я снова прошу прощения, начал он. Нас, больных туберкулезом, считают заразными и относятся соответственно. А ведь у нас тоже есть чувства! Мне пришлось объявить о своей болезни и заполнить документы, чтобы меня внесли в регистр больных. Когда проходишь через эту процедуру, создается впечатление, что объявляешь на весь мир: «Я скоро умру!»
Думаю, это очень тяжело, мсье, ответила Эрмин. Она не знала, что еще сказать.
Близость этого человека заставляла ее чувствовать себя неловко. Тоненький голосок помог ей выйти из затруднительного положения.
Вы знакомы с сестрой Викторианной? спросил маленький Жорель.
Я выросла в монастырской школе в Валь-Жальбере, поселке, расположенном недалеко от озера Сен-Жан. Меня воспитали монахини, и у сестры Викторианны, которая была у нас сестрой-хозяйкой, я многому научилась.
Значит, вы сирота? удивился мальчик.
Жослин ожидал услышать положительный ответ. Он прикрыл глаза. Мужчина испытывал такое волнение, что даже не замечал, что дрожит всем телом.
Не совсем так, но я не могу рассказать тебе эту историю, мне нужно покормить моего малыша.
«Не совсем так»? Эти слова озадачили Жослина. Он чуть было не перевернул свою чашку с молоком. Разочарованный, Жорель положил на тарелку бутерброд, который собрался было есть. Чтобы его не расстраивать, Эрмин решила уделить мальчику еще несколько минут.
Мои родители отдали меня сестрам, потому что не могли оставить у себя. Я часто грустила, думая об этом, но Господь, чтобы утешить меня, даровал мне способность к пению.
Теперь у Жослина, хотел он того или нет, не осталось никаких сомнений. Уши его покраснели, на лысеющем лбу выступил холодный пот. Оглушенный душевной болью, он словно со стороны услышал собственные слова:
Наверное, вы ненавидите и презираете ваших родителей за то, что они вас бросили?
Нет, мсье! Я их простила, у них не было выбора.
А откуда вы знаете? спросил Жорель.
Какой же ты все-таки любопытный! пошутила Эрмин. Лучше займись-ка завтраком. Я узнала это от матери, которую, к своему счастью, нашла. А теперь доедай бутерброд!
На этот раз она стремительно удалилась, чтобы подать завтрак трем оставшимся пансионерам. Она не могла видеть, как по телу Жослина пробежала дрожь и он побледнел так, что страшно было смотреть. Каждое ее слово разило его в сердце, как нож.
«Что она говорит? с удивлением думал Жослин. Лора жива? Невозможно, я видел ее могилу! Но ведь я не сумасшедший! Она говорила о своей матери, а ее матьЛора, моя Лора!»
К нему торопливым шагом приблизилась медсестра. Она всегда присутствовала при трапезах.
Мсье Эльзеар, вам нехорошо? спросила она.
Оставьте меня, пробормотал он сквозь зубы. Оставьте меня в покое!
Яростный гнев обуял его. Судьба, дьявольски жестокая, похоже, решила вволю поиздеваться над ним. Долгие годы он оплакивал супругу, виня себя в ее кончине. К этому горю добавлялась боль из-за того, что он ничего не знал о судьбе своего ребенка, Мари-Эрмин. Если он не пытался разузнать, что с ней стало, то лишь потому, что испытывал огромное, невыносимое чувство вины, сделавшее его одиноким, сварливым, почти бесчувственным. Жослин никогда не приближался к Валь-Жальберу и озеру Сен-Жан, подозревая, что его дочь по-прежнему живет в монастырской школе. Да и как мог он посмотреть в глаза девочке, если стал причиной смерти ее матери? Теперь все то, в чем он был уверен, разлетелось в пух и прах. Мужчина подумал, что судьба жестоко одурачила его.
Я вижу, что вам нехорошо, мсье Эльзеар! не сдавалась медсестра. Я попрошу доктора вас осмотреть.
Нет, не нужно идти к доктору! взмолился тот, приходя в себя. У меня по утрам всегда плохое настроение, вы ведь об этом знаете!
Жослин снова и снова повторял себе, что нужно отвлечься, дать себе время на размышления. Он даже не смел о чем-нибудь спросить Эрмин. За эти тяжкие годы он приобрел привычку прятать свои истинные чувства, научился жить под чужим именем и теперь понемногу поддавался панике.
«В любом случае, я обречен, я болен и дни мои сочтены. И все-таки я увидел мою дорогую девочку, мой прекрасный белый цветок! утешал он себя. Если Лора и вправду выжила, значит, еще одна печаль долой. Одним грехом меньше»
Эрмин вернулась в кухню. Сестра Викторианна приготовила для нее большую чашку кофе с молоком. Шарлотта устроилась тут же, за столом, и за обе щеки уплетала десерт.
Сестра Викторианна угостила меня сладкими булочками! сообщила Эрмин девочка. Я с тобой поделюсь! Держи!
Я не голодна, дорогая, со вздохом отозвалась молодая женщина. Я стыжусь своей слабости.
Это какой же? спросила пожилая монахиня.
В обществе ваших пансионеров мне неловко. Я не осмеливаюсь смотреть им в лицо, а поговорить смогла только с маленьким Жорелем, и то потому, что он ребенок. Но остальные, как этот Эльзеар Ноле Перед ними я робею. Я сравниваю себя с этими людьми и понимаю, какая я сильная, ведь я здорова. Боюсь, на моем лице и в глазах они читают жалость. Я веду себя, как трусиха!
Ну-ну! Если бы вы поработали здесь, мадам, это скоро бы прошло! сказала помощница сестры Викторианны, женщина в белом халате. Поначалу мне тоже было неловко, а потом уверенность ко мне вернулась. Да, они больны туберкулезом, но по сути такие же, как мы с вами. Им нравится рассказывать о своих семьях, рассуждать о погоде.
Я понимаю, сказала Эрмин. Но они, в отличие от нас, обречены.
Никто не знает, когда пробьет его час, объявила сестра Викторианна, вольно цитируя Священное Писание. И здоровый человек может умереть внезапно, из-за несчастного случая или по другой причине.
Как сестра Магдалина, мой ангел-хранитель, которая умерла от испанки, невесело улыбнувшись, сказала молодая женщина. Мне тогда было четыре года, но я никогда ее не забуду. Я до сих пор храню ее фотографию.
Я помню ее, просто сказала бывшая сестра-хозяйка монастырской школы.
Расстроенная сама не зная почему, Эрмин решила выпить кофе с молоком. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это оказаться в Валь-Жальбере, в компании Мирей, в красивом доме Лоры. Шарлотта спросила, можно ли ей немного погулять по санаторию с Мукки.
Он часто плачет, и, если я покатаю его в коляске, он скорее заснет, предположила девочка. Я пойду в большой коридор.
Иди, если хочешь, ответила Эрмин. Но благоразумно ли это с нашей стороны, сестра?
Иными словами, Эрмин спрашивала, не опасно ли это для обоих детей.
Им ничего не грозит, отрезала сестра Викторианна. Мы строго следуем инструкциям докторов и господина директора. Во всех помещениях санатория ежедневно проводится влажная уборка и дезинфекция. К тому же сразу после завтрака пансионеры поднимутся к себе в комнаты, чтобы полежать немного. У нас строго соблюдается правило: после каждого приема пищи полагается отдохнуть. Так что бери коляску и иди, Шарлотта!
Девочка поспешно вышла из кухни. Она обожала катать коляску, тем более такую наряднуюс отделанными кружевами простынками и нежно-голубым одеяльцем, цвет которого подчеркивал смуглую кожу малыша, чьи черные волосенки выглядывали из-под белого хлопчатобумажного чепчика. Коридор показался ей бесконечно длинным. Шарлотта дошла до противоположного конца и вернулась, а Мукки уже крепко спал. Из столовой как раз выходили больные. Они поднимались по центральной лестнице и расходились по своим комнатам на втором этаже. Девочка не слишком удивилась, когда несколько минут спустя один из пансионеров вернулся. Это был Жослин. Он опирался на трость и снова надел свою фетровую шапочку.