Честное слово, это была сцена из Средневековья прекрасная дама и ее рыцарь. Маккензи поднял ее высоко на воздух, прижимая свои усы к ее красным губам: для девушки это была чужеземная ласка Волка, встреча стального века с каменным.
В воздухе стоял невообразимый гам, когда Маккензи с толстым узлом под мышкой широко распахнул дверь вигвама Тлинг-Тиннеха. Дети бежали по улице, женская болтовня стала вдвое громче, молодые люди совещались мрачными группами, а из вигвама шамана доносились зловещие звуки заклинания.
Вождь был один со своей подслеповатой женой, но с первого взгляда Маккензи понял, что цель его прихода уже известна вождю. Поэтому Маккензи начал прямо с дела, выставляя напоказ расшитые ножны как весть о состоявшемся уже соглашении.
О, Тлинг-Тиннех, могучий вождь племени стиксов и всей земли Танана, повелитель лосося, и волка, и оленя, и карибу! Белый человек стоит перед тобою с великим предложением. Много лун была пуста его хижина, и много ночей провел он в одиночестве. И сердце его изглодало себя в молчании, и выросла в нем тоска по женщине. Белый человек хочет, чтобы женщина сидела рядом с ним в хижине и встречала бы его, вернувшегося с охоты, ярким огнем и вкусным ужином. Странные вещи слышались ему в тишине: он слышал топанье маленьких ножек в детских мокасинах и звуки детских голосов. И однажды ночью снизошло к нему видение. И он пошел к Ворону, твоему отцу, великому Ворону, отцу племени стиксов. И Ворон говорил с одиноким белым человеком и сказал ему так: «Подвяжи твои мокасины, и надень твои лыжи, и положи в сани еды на много ночей, и положи в них еще красивые подарки для великого вождя Тлинг-Тиннеха. Потому что ты должен теперь повернуть лицо твое в ту сторону, где весною солнце опускается за край земли, и ехать в страну этого великого вождя. Ты привезешь с собою богатые подарки, и Тлинг-Тиннех мой сын примет тебя, как отец. В хижине его есть девушка, в которую я вдохнул дыхание жизни для тебя. Эту девушку ты должен взять себе в жены».
О, вождь, так говорил великий Ворон. И вот я кладу мои подарки к твоим ногам; и вот я здесь, чтобы взять твою дочь.
Старик запахнул свою меховую одежду с полным сознанием своего королевского достоинства, но ответил не сразу, так как в эту минуту вбежал мальчик и передал ему требование немедленно явиться на совет старейшин.
О, белый человек, которого мы прозвали Смертью Оленей и которого зовут еще Волком и Сыном Волка! Мы знаем, что ты происходишь из могущественного племени; мы гордимся таким гостем; но королевскому лососю не пристало сходиться с кетой, а Ворону сходиться с Волком.
Нет, это не так! воскликнул Маккензи. В деревнях Волков я не раз встречал дочерей Ворона жена Мортимера, и жена Тредгидю, и жена Барнаби, который вернулся после двух ледоходов, и о многих других женщинах я слышал, хотя глаза мои и не видели их.
Сын, твои слова справедливы; но разве было что хорошего от таких встреч? Это то же, что воде сойтись с песком, или снежным хлопьям сойтись с солнцем! А приходилось тебе встречать Мэйсона и его жену? Нет? Он приходил сюда вот уже десять ледоходов тому назад первый из всех Волков. И вместе с ним приходил еще могучий человек, стройный и высокий, как молодой тополь; сильный, как дерзколицый медведь. И лицо у него было похоже на полную летнюю луну; его
О! прервал Маккензи, узнав хорошо известную всему Северу фигуру. Мэйлмют Кид! Он самый могучий человек.
Но не встречал ли ты женщину с ними? Она была родной сестрой Заринки.
Нет, вождь, но я слышал о ней. Мэйсон Это было далеко, далеко на Севере старая сосна, отяжелевшая от долгих лет, раздавила его жизнь. Но любовь его велика, и у него было много золота. Женщина взяла это золото, и взяла своего мальчика, и ехала долго-долго, несчетное число ночей, к северному полуденному солнцу. Она и теперь живет там и не страдает от мороза и снега, и полуночного летнего солнца, и полуденной зимней ночи.
Новый посланец прервал их, принеся от совета категорическое требование: явиться немедленно. Когда Маккензи выталкивал его за дверь, он различил неясные тени вокруг костра совета, услышал ритмическое пение низких мужских голосов и понял, что шаман разжигает злобу народа. Надо было спешить. Маккензи вернулся к вождю и сказал:
Ну, я хочу взять твое дитя! И ты посмотри, посмотри сюда: вот табак, чай, много сахара, теплые одеяла, платки посмотри, какие плотные и большие. А это, видишь, настоящее ружье, и вот пули к нему, много пуль и много пороха.
Нет, возразил старик, видимо, борясь с искушением завладеть богатствами, разложенными вокруг него. Ты слышишь, мой народ собрался. Они не хотят этой свадьбы.
Ведь ты вождь.
Но юноши племени в большом гневе за то, что Волки берут их девушек и им не на ком жениться.
Послушай, о Тлинг-Тиннех! Раньше, чем ночь перейдет в день, Волк направит своих собак к Горам Запада и еще дальше в страну Юкона. И Заринка будет ехать в его упряжке.
Но ранее того, чем ночь дойдет до своей середины, юноши племени бросят собакам тело Волка, и его кости затеряются в снегу, пока весна не оголит их.
Это была угроза и ответ на угрозу. Бронзовое лицо Маккензи вспыхнуло. Он возвысил голос. Старая женщина, которая до этой минуты восседала равнодушной зрительницей, поползла к двери. Когда он оттащил ее и грубо толкнул на ее сиденье из шкур, он услышал, как пение сразу прекратилось, и послышался гвалт многочисленных голосов.
Еще раз я взвываю к тебе, о Тлинг-Тиннех! Волк умирает, стиснув челюсти, но с ним вместе уснут десять твоих самых сильных воинов, а они нужны тебе, потому что приближается время охоты, а за ним время рыбной ловли. И еще раз говорю тебе какая польза от моей смерти? Я знаю обычаи твоего народа: твоя доля в моем имуществе. Отдай мне твое дитя и все будет твоим. И опять же говорю тебе: придут мои братья, а их много, их земля никогда не бывает слишком заселена и дочери Ворона принесут детей в жилищах Волков. Мой народ сильнее твоего народа. Так решила судьба. Согласись и все это богатство будет твоим.
Снаружи заскрипели по снегу мокасины. Маккензи взвел курок ружья и вынул из-за пояса револьвер.
Согласись, вождь!
Но мой народ скажет «нет»!
Согласись, и все это будет твоим! А с твоим народом я поговорю после.
Волк хочет так? Хорошо, я беру его подарки, но говорю: берегись!
Маккензи еще раз пересмотрел приношения, проверил, не заряжено ли ружье, и завершил сделку пестрым шелковым платком. В вигвам вошел шаман с дюжиной молодцов, но он смело растолкал их и вышел на улицу.
Собирайся! коротко бросил он Заринке, проходя мимо ее хижины, и стал поспешно запрягать собак.
Через несколько минут он уже шел на совет, ведя свою упряжку, и женщина была с ним. Он занял место на верхнем конце площадки, рядом с вождем. По левую сторону, несколько сзади, он поставил Заринку. Это было место, принадлежащее ей по праву, а кроме того, не худо было обезопасить себя сзади, ибо момент был очень серьезный.
Справа и слева многочисленные фигуры мужчин сидели на корточках у огня, и голоса их слились в песне давно забытых времен. Пение со странным обрывающимся ритмом и частыми повторениями нельзя назвать красивым. Скорее уж оно было жутким. В дальнем конце, под наблюдением шамана, плясало десять женщин. Он сурово укорял тех из них, которые не умели всецело отдаться экстазу обряда. Почти скрытые тяжелыми массами черных волос, изгибая стан и словно разбитые во всех членах, они медленно раскачивались, и их тела извивались в такт беспрестанно меняющемуся ритму.
Это была странная сцена: чистейший анахронизм. На юге девятнадцатое столетие отсчитывало последние годы, а здесь царствовал первобытный человек тень восставшего из гроба доисторического пещерного жителя, забытый обрывок древнего мира. Желто-бурые крупные собаки лежали между своими хозяевами, одетыми в звериные шкуры, дрались из-за мест, и отсветы костра отражались в их красных глазах и на оскаленных клыках. Лес стеснился вокруг толпою неподвижно дремлющих привидений. Белое Безмолвие, отодвинутое на время в туманную глубину его, казалось, выжидало момент, чтобы ворваться в круг людей; звезды танцевали по небу большими скачками, как они делают это всегда в часы Великой Стужи, а Полярные Духи тянули через все небо сверкающие одежды своей славы.