Лакон-Тай был очень богат: в его руках скопились колоссальные богатства его предков, да, кроме того, по обычаю, ему доставалась известная доля военной добычи. А так как все походы, в которых участвовал он, заканчивались блестящею победою над врагами, то на долю Лакон-Тая достались огромные суммы. Но сам он лично смотрел довольно равнодушно на груды золота и драгоценных камней: дороже всего на свете для него была его дочь, так живо напоминавшая ему его почившую супругу
И вот, когда один за другим стали погибать священные белые слоны, глубокая печаль воцарилась в доме Лакон-Тая.
Кто-нибудь, какой-нибудь свирепый и беспощадный враг губит слонов, чтобы этим погубить меня! твердил про себя старый воин. Покуда еще остается четверо слонов, император не выказывает особого гнева, но если
И опять загудел печально священный гонг в храме Ганеши, возвещая гибель священного животного. Тщетны были все меры, принятые Лакон-Таем для спасения еще уцелевших трех белых слонов: их окуривали, их растирали различными мазями, их переводили из одного помещения в другое. Целый отряд прислужников стерег их. Ни один стебель травы или пучок листьев, ни одно ведро воды не могло быть пронесено в стойла священных слонов, не подвергшись обследованию. На обязанности магутов, то есть погонщиков слонов, лежало отведывать их пищу на тот случай, что кто-нибудь подмешает к ней отраву, и, тем не менее, двух слонов постигла та же участь, что четырех предшествующих: они пали в одну ночь. В живых оставался лишь один белый слон и это был последний.
И вот несколько дней спустя в храме, где содержался этот последний слон, поднялась суета: у него проявились уже знакомые признаки близкой агонии. Он умирал
Горе, горе Сиаму! Гибель грозит нашей стране! Гнев богов обрушился на нас! неслись испуганные возгласы.
В полдень того же дня Лакон-Тай, великий и всегда победоносный вождь, стоял на коленях, словно преступник, перед троном императора со склоненною головою и смертельно бледным лицом.
Зал был полон: у трона стояла стража, у стен толпы царедворцев, за колоннами все тальпоины, или жрецы храмов Ганеши. Но казалось, это не люди, а призраки, безгласные тени: никто не смел пошевельнуться, никто не смел промолвить слово. Был слышен только гневный голос Пра-Барда, глядевшего в упор на Лакон-Тая:
Собака! Я доверил тебе величайшее сокровище моей страны семерых священных слонов. Где они? Что сделал ты с ними?
Боги судили
Замолчи, раб! загремел яростно Пра-Бард. Ты хочешь свернуть на богов свою собственную вину. Покуда слонов оберегали другие, более тебя верные и честные люди, никто не мог жаловаться на гнев богов. Если умирал «живой Ганеша», то только от дряхлости. Семь слонов погибло в семь недель! И среди них были совсем молодые!
Я верно служил тебе, государь, на полях битв, защищал своею грудью нашу отчизну от сильных врагов! промолвил тоном горького упрека впавший в опалу воин.
Взор императора Сиама как будто смягчился. Казалось, он несколько успокоился, вспомнив действительно оказанные стране великим вождем заслуги.
Да, ты служил мне и стране! произнес император как бы в раздумье. Но это было и прошло Весь народ, все мои приближенные теперь винят тебя. Ты не сберег моих слонов! И ты же сам знаешь, что уже несколько экспедиций, отправленных мною на поиски новых священных животных, остались безрезультатными. Боги отвернулись от Сиама. Боги послали гибель семерым, быть может, последним в мире белым слонам! Теперь остается только один белый слон у царя Бирмы, но и это священное животное уже дряхло, и его дни сочтены Кто же добудет для Сиама нового белого слона, в тело которого воплотилась душа Соммон-Кодома? Кто?
Если бы ценою жизни своей я мог заплатить за доставление тебе, о государь, белого слона, я не задумался бы ни на минуту пожертвовать жизнью!
Не торопись! Твоя жизнь не принадлежит уже тебе. У тебя есть уже другие заботы: ты под судом! Великий совет решит завтра твою участь! жестоко ответил Пра-Бард.
Я не прошу милости и пощады себе, о повелитель! Но у меня есть дитя
Твоя дочь? Но ты разве не знаешь закона? Кто изменил долгу своему и причинил ущерб владыке своему, да будет тот предан позорной смерти. Если есть жены у него да будут выведены на рынок они и проданы, а вырученные за них суммы должны поступить в кассу владыки, чтобы смягчить гнев его. Если есть у преступника сыновья и знали они умысел отца своего смерть им, а если малолетни они рабство им. И если есть дочери у преступника да не будут проданы они на рынке, но обращены в рабство позорное и отданы на потеху черни и нечистых иностранцев
Словно раненый зверь вскочил Лакон-Тай, но снова упал, простирая руки к изрекшему жестокий приговор владыке:
Пощады, повелитель! Ни в чем не повинна пред тобою моя дочь, моя Лэна! Пощады!
Но император встал с трона и, не глядя на молившего о пощаде старика, прошел уже во внутренние покои и захлопнул двери.
Минуту спустя приемный зал гудел, словно рой потревоженных пчел, тысячами голосов: толпа царедворцев, слуг, жрецов, волнуясь, сновала по покою, но опасливо обходила все еще стоявшего на коленях перед троном старика, словно опасаясь прикосновением к его одеждам заразиться и навлечь на себя гнев владыки.
Ступай в дом твой, послышался властный голос начальника дворцовой стражи.
Лакон-Тай поднялся.
Иди, в доме твоем будешь ты ожидать исполнения решения судьбы твоей. Так сказал властелин! продолжал тот же начальник дворцовой стражи.
Лакон-Тай побрел к выходу. Но с каждым шагом его поступь делалась увереннее и тверже. Еще минута он шел уже с высоко поднятою головою и с презрительно-гордым взором. И люди, попадавшиеся ему навстречу, те самые, которые еще так недавно пресмыкались перед почти всесильным «великим вождем», а теперь отшатнулись от впавшего в опалу несчастливца, не выдерживали его взоров и отворачивались пристыженно, давая ему дорогу.
Да сбудется то, что суждено небожителями! бормотал про себя Лакон-Тай. Но ни дворцовые лизоблюды, ни чернь не увидят моей казни Я воин, и я никогда не боялся смерти. Так пусть же она придет на мой зов и избавит меня от позора! Трусы и рабы ждут моей казни, чтобы из зрелища устроить для себя потеху. Этого они не дождутся
Вернувшись в свой дворец, опальный вождь долго бродил в задумчивости по покоям дома и террасам богатого сада. С наступлением вечера, когда пробил час трапезы, Лакон-Тай позвал к себе дочь, красавицу Лэна-Пра.
Мое дитя! сказал он. На днях тебе исполнилось пятнадцать лет. Перед тобою вся жизнь, и пусть будут милостивы к тебе всесильные боги, пусть твой жизненный путь будет усыпан лепестками роз Я же стар, и кто знает, что ждет меня? В мои годы нельзя быть уверенным за завтрашний день Помни: если я умру, а ты останешься одинокою и, кто знает, может быть, к тебе подкрадется нужда, я схоронил в центральном пруду нашего сада фамильные драгоценности, хранящиеся в нашей семье веками, и значительную часть моей военной добычи. Когда понадобится, ты легко добудешь эти сокровища со дна пруда. Никто не подозревает, что золото и драгоценные камни лежат там.
Зачем ты, отец, говоришь так? с ласковым упреком отозвалась девушка. Ты бодр и здоров. Ты любимец нашего властелина. Народ обожает тебя. Вся армия боготворит А ты словно собираешься покинуть этот мир?
Подавив невольный вздох, Лакон-Тай сказал дочери:
Глупец живет сегодняшним днем. Мудрый думает и о том, что будет завтра Не волнуйся же, дитя, и помни, что я доверил тебе большую и важную тайну. Пусть же не знает о сокровище нашей семьи никто в мире, кроме тебя и И того, кому ты когда-нибудь отдашь свое сердце как твоему мужу Клянешься ли?
Клянусь! глухим и печальным голосом ответила девушка.
В ту же ночь во дворце Лакон-Тая, победителя бирманцев и камбоджийцев, любимого всем народом вельможи, поднялась суматоха: молодой паж Фэнг не мог заснуть, поминутно прислушивался к тому, что происходило в соседней комнате, в спальне вождя. Заглянув в щелку, он увидел, что старик почему-то рассматривает свой великолепный боевой меч. Это очень удивило верного слугу.
«Неужели мой господин вновь собирается в поход?» подумал он.
Около полуночи Фэнга словно что-то толкнуло.