Журнал за апрель шестнадцатого тут же принес добычу - теперь Назгулу был известен номер автобуса, который в тот день уходил на Киев. Курьер, конечно, мог попетлять, отправившись через тот же Кировоград-Кропивницкий, но десять миллионов - это груз почти что в сто килограмм, раненым сильно не покатаешься. Так что распутывать клубок придется с Киева, однозначно.
Он отщелкал на айфон нужные страницы и стал прикидывать, где сегодня лучше заночевать. Ощутив на затылке учащенное дыхание Лены, принял решение в ее пользу, но ночи дожидаться не стал. Развернулся, жарко поцеловал, поласкал где нужно и бережно уложил тихо застонавшую от предвкушения женщину на стол, устеленный старыми архивными папками. И уже через несколько минут об этом не пожалел
Суббота, 22 июля
Генерал Петжак всей душой ненавидел Киев. Ненависть эта была не острой, но давней и всеобъемлющей. Так ненавидишь школьного товарища, которому много лет назад по глупости одолжил большие деньги безо всякой расписки - вернуть не вернешь, но общаться приходится, а на душе холодный тяжёлый камень.
Дело здесь было не в заполонивших улицы жовто-блакитных прапорах. И даже не в упорном назло врагу переименовании улиц в этих бандер-шухевичей. Это все такая же чепуха, как и пресловутые георгиевские ленты. Бесило то, что он, человек с кабинетом, из окон которого виден Кремль, обладающий властью не меньшей, чем у какого-нибудь центральноафриканского диктатора, чувствовал себя в этом городе безнадежным тупым совком.
Вроде бы ничего страшного, дело привычное. Точно так же еще с советских времен ощущали себя сограждане в странах капитализма. Только вот там чужая культура, чужой язык, а тут все вроде свои, но только внешне. Присмотришься, прислушаешься - другие. На том же Кипре, не так обидно, когда местные вежливее, трудолюбивее, образованнее и культурнее. Понятное дело, Европа, куда нам до них. А вот если такими качествами обладают люди, внешне выглядящие в точности, как и ты - это бесит невероятно.
До тринадцатого года Петжак, часто бывавший на Украине по долгу службы, со своей неприязнью худо-бедно мирился. Нэзалежная представлялась ему эдакой разорившейся приживалкой, живущей за счет России и фыркающей на грубые манеры гостеприимных хозяев. Все изменил Майдан.
Вот и сейчас, расположившись в ресторане на верхнем этаже торгового центра с видом на главную площадь украинской столицы, Петжак вспоминал те дни. Он челночил между российским посольством и конспиративной квартирой, арендованной на Крещатике. Развозил деньги, передавал оружие, отрабатывал взаимодействие своей агентской сети с группами, противостоявшими бунтарям, которых местные окрестили титушками. Перегретый котел бурлил, страшно было, как когда-то давно в Анголе - нарваться можно и на своих и на чужих, а сколько трупов растворилось в неизвестности помимо этой небесной сотни, уже никто никогда не узнает - городской крематорий в те дни работал круглые сутки с тройной загрузкой.
Петжак никогда не забудет запаха сжигаемых шин, и той страшной, всепоглощающей уличной эйфории, на какую, он знал это точно, просто не способны люди в России. И ведь победили вроде уже! Милиция, получив наконец внятный приказ, лихо турнула весь этот правый сектор, в считанные часы очистив Грушевского, Европейскую площадь и Дом Профсоюзов. Оставалось их на площади от силы человек двести А потом, после двух суток пассивного противостояния, оцепление просто снялось и ушло...
Все это, а еще тихий ужас, испытанный в Жулянах, когда озверевшая толпа в камуфляже отлавливала какого-то зрадника, и легли в основу того странного, неприятного чувства, которое никак не походило на телевизионно-обывательскую украинофобию россиян.
Ни в жизнь бы сюда больше не сунулся, слава богу, кабинетно-генеральская должность позволяла руководить из Москвы, если бы не иностранный специалист. Прожига-детектив, нанятый для блезиру, вдруг взял и совершил невозможное. Словно Пеле в шестьдесят первом году, когда знаменитый бразильский форвард в одиночку обыграл всю команду противника, он за считанные дни вышел на след Курьера. И произошло это именно в тот день, когда Петжак, согласно тщательно продуманному плану, должен был напроситься к Балаеву на прием и, посыпая голову пеплом, доложить молодому-перспективному шефу о том, что: Несмотря на все принятые меры, след денег обнаружить не удалось.
Надкусив свежайшее и очень вкусное пирожное, Петжак запил его глотком восхитительного, не хуже, чем в Вене, кофе, закусил досаду и начал настраиваться на работу.
Несколько дней назад Назгул позвонил из Курахово, доложил о прорыве и попросил еще денег на расходы и поддержки админресурсом. Голос у детектива был веселый, уверенный Можно было, конечно, дать команду на ликвидацию и доложить наверх, мол, случайно в зоне военных действий, но это не решало проблему. Этого убьешь, придется нового нанимать, чтобы не заподозрили двойную игру. Коней на переправе, как известно, не меняют, так что придется потерпеть и немного скорректировать планы.
Петжак не признавал интуицию, в своей работе научился не верить ни в бога, ни в черта. Принимая решения, всегда опирался на факты и здравый смысл, а потому понимал, что поиск в трехмиллионном Киеве год назад исчезнувшего человека, который мастерски умел притворяться ветошью, дело абсолютно пустое. Однако, посылая Назгула в Донецк, он думал так же, а вот как вышло
Пустить на самотек операцию было никак нельзя. Так что пришлось, доложившись наскоро о промежуточных успехах, лететь в Киев c пересадкой в Катовице - так казалось быстрее. Удобный рейс на поверку оказался лоу-костом, набитым под завязку. Генерал, проклиная недавно введенный на Украине безвиз, летел зажатый со всех сторон гомонящими челночниками-западенцами.
Добравшись, привел нервы в порядок, залив в себя грамм триста Хеннесси, выспался и начал водить жалом по городу, дожидаясь прибытия детектива. Возможности в городе были, конечно, уже не те. За три года местная агентура, любовно взращенная, словно капуста на грядках в фамильном Редькино, уменьшилась втрое - кого поймали и посадили, кого пристрелили, как Лесникова, кто на пенсию свалил, кто просто решил в сложившихся условиях больше не рисковать. Однако рабочие контакты ещё остались.
Времена начинаются злые, десять миллионов - сумма уже серьезная. Чем ближе к финалу, тем опаснее. Если свои заподозрят вдруг в саботаже, то путь ему, как Коробову: душе - в некролог Российского института проблем изучения славяноведения, где он числился официально доцентом, а телу - в Хованский крематорий...
Самое неприятное, что с каждым днем задержки в рассчитанной чуть ли не по часам операции растет вероятность того, что Балаев и его подхалимы докопаются до истинной цели Петжака. Ведь всего-то дел, сопоставить два-три донесения с несколькими финансовыми документами
Он доел пирожное, бросил еще раз тяжелый взгляд на чистый беззаботный Майдан и поднялся с места.
5. По остывшему следу, Киев.
ты загоняешься расслабься
и продолжай полёт мечты
пока фортуна гнёт брутально
персты
© iLTi
Воскресенье, 23 июля.
Назгул добирался до Киева, повторяя условный путь Курьера. Переночевал у Ольги, начальницы автостанции, утром был посажен ею же на автобус под клятвы вечной любви. Переночевал было громко сказано, сепаратистка изголодалась по мужскому телу настолько, что выспаться ему толком не удалось, потому половину маршрута он продрых, как коала.
Автобус был неудобный, народ в нем ехал соответствующий - напряженный и злой. Вдобавок ко всему водитель, избегая дорожных поборов, петлял по разбитым второстепенным дорогам. Но это мелочи по сравнению с тем же Перу, где, в поисках разбившегося частного самолета, ему пришлось, в точности как в киноштампе, путешествовать в обществе кур и коз, которых везли с рынка в горную деревню шумные и простые, как угол дома, латиносы.
Отоспавшись до Кропивницкого, Назгул открыл карту на ноуте и, не обращая внимание на косо смотряшую соседку-пенсионерку, включил в работу мозги. Курьер, конечно, тот еще профи, вполне мог сойти по дороге, чтобы запутать след. И непременно так бы и поступил, если бы не был ранен. Но искать его по городкам, которые они проезжали - отдельная большая работа, так что лучше все-таки начать с Киева.