Каждый день, и бесплатно? блестя глазами спросил Тюкин. И с закуской?
А то за деньги, дура. Эх ты, закуска! Любовь, дорогой граф, любовь. Так жили мы с ней месяца три. Один раз прихожу вечером в буфет, а за стойкой другая, незнакомая. Спрашиваю. Отвечает: «Лиля здесь больше не работает». А сама глазами так и вертит, так и вертит. Ну ясно. Упрятали мою Лилю. За растрату.
Вот жалость-то! И на сколько же ты у нее за три месяца напил и наел, а? На много, поди?
Шмель с сожалением посмотрел на матроса:
Тюкин ты, Тюкин. Мелочная душа. На сколько наел? передразнил Шмелев. Тебе водки жалко, а не человека. А впрочем, может быть и прав. Жилось мне с Лилькой хорошо.
Я и говорю, что хорошо, заторопился Тюкин. Такую бабу не сразу и найдешь.
Да уж! А тебе и подавно. Я ведь тогда джентльменом выглядел. Голубые штанцы двадцать три сантиметра, оранжевые корочки на каучуке Да что там говорить
Загудел заводской гудок. Обеденный перерыв кончился.
Пойдем, что ли? нехотя поднялся на ноги Тюкин.
Шмель не пошевельнулся. Ему очень не хотелось работать. Подошел сварщик в сдвинутой на голову маске, с электродами в руках:
Ребята, пойдемте, покажете мне, какие там еще дополнительные крепления в трюме приваривать.
Шмель лениво отмахнулся:
Иди к боцману. Он покажет. Ты вари как нравится. Чтобы крепко было, а на остальное наплевать
На трапе показалась голова Феди Шестакова. Шмель быстро соскользнул со шлюпки.
Ну давай, давай, Тюкин, вечно тебя ждать приходится, проворчал он и, повернувшись к сварщику, бросил:Пойдем, работяга. Покажу
Стало прохладнее. Боцман взглянул на ручные часы. Шестнадцать. Надо кончать работу и идти на занятия. Он собрал инструментысвайки, мушкеля, зубила, сложил их в ведро:
Кончай работу! Все на занятия в рулевую рубку.
Шмелев бросил в Федино ведро ручник:
Какие там еще занятия? Шабашить надо. Конец рабочего дня. Выдумали тоже!
Правильно! Шабашить. Никаких занятий. Пусть в рабочее время поддержал Шмелева Тюкин.
И мне тоже на занятия? спросил Пиварь.
Всем. Да поскорее. Неудобно капитана заставлять ждать.
Генька презрительно посмотрел на Федю Шестакова:
Тоже мне начальник нашелся! Дракона из себя разыгрывает. Молод еще. Мой бушлат уже висел на гвозде, когда
Боцман покраснел. В его светлых глазах загорелись злые огоньки, но он сдержался и рассудительно сказал:
Слушай, Шмелев. Ты ведь не первый день на судне. Порядки должен знать. Распоряжение капитана. Ясно?
Иди ты к лешему! Не пойду я.
Боцман усмехнулся:
Придется тебя, браток, тогда за ручку привести.
Он подошел к Геньке, взял его за руку, сжал. Шмель вскрикнул от боли:
Пусти, черт!
Идем, идем, Шмелев. Раз сам не можешь
Генька попытался вырвать руку, но хватка боцмана была мертвой.
Хватит. Отпусти. Побаловался!
Федя отпустил Генькину руку. Пальцы на ней побелели.
Ты понимаешь, Шмелев, спокойно объяснил боцман, я правой девяносто два кило выжимаю. На соревнованиях показал. Ну, быстрее в рубку.
Матросы дружно двинулись на мостик.
Карданов провел занятия с командой и отправился искать Бархатова. Ему хотелось поговорить с ним. Старпом брился, когда капитан вошел к нему в каюту.
Одну минутку, я сейчас закончу. Присаживайтесь, пригласил Бархатов.
Не торопитесь. Я подожду. Карданов опустился в тесное кресло.
Его внимание привлекла приколотая над столом фотография. Молодая, завитая «барашком» женщина, склонила голову на плечо к Бархатову. Такие фотографии частенько можно видеть в витринах третьеразрядных фотоателье.
Пока Бархатов, надувая щёки, скреб лицо безопасной бритвой, капитан разглядывал фотографию. Когда старпом повернулся, Карданов спросил:
Жена?
Бархатов покосился на стенку, небрежно махнул рукой:
Жена. Только не моя. Знакомая из Владивостока. Что, понравилась?
Карданов не ответил.
Старпом добрился, попрыскал на себя из мягкого хлорвинилового пульверизатора каким-то одеколоном с очень сладким и резким запахом, быстро вытерся полотенцем, и, придав своему лицу внимательно-почтительное и серьезное выражение, сел на койку напротив капитана:
Я вас слушаю, Андрей Андреевич.
Карданов секунду помедлил, потом мягко проговорил:
Вадим Евгеньевич, я сегодня наблюдал за работой на палубе. Почему вы так разговариваете с людьми? Так нетерпимо и грубо. Нужно ли это?
Бархатов выпрямился, почтительное выражение сбежало с его лица.
А что вы, собственно, имеете в виду? вызывающе спросил он.
Разговор с Тюкиным, когда он уронил краску.
Вот оно что Бархатов поднялся с койки. Должен вам сказать, товарищ капитан, начал он, сдерживая себя. Должен вам сказать, что я уже вышел из того возраста, когда учат правилам хорошего тона. Кроме того, у каждого свои методы добиваться должного порядка на судне. Если вам угодно обращаться с разгильдяями, как с институтскими барышнями, то это дело ваше. И еще Раз уже вышел неприятный разговор Надо немного больше уважать своего старшего помощника. Я такой же капитан дальнего плавания, как и вы, и плаваю достаточно давно
Я не вижу ничего, чем мог бы обидеть вас, спокойно заметил Карданов. Жаль, что вы меня не поняли, Вадим Евгеньевич. Нам надо идти с этими людьми в море. Вы моряк, и объяснять, какими они должны быть, мне кажется излишним.
Прекрасно знаю. К сожалению, на вашем судне, подчеркнул Бархатов, сборище неучей и растяп.
Сомневаюсь, что вы родились с капитанским дипломом. Наверное, тоже когда-то были новичком, не знали, как привязать штормтрап, и боялись смотреть на бурное море. Так почему же вы так много спрашиваете с других, впервые ступивших на палубу?
Я таким никогда не был. Можете быть уверены.
Слушайте, Вадим Евгеньевич, не нужно сразу занимать такую непримиримую позицию. Вы даже не познакомились как следует с командой, а уже поставили «штамп»: плохие. Мне хотелось бы, Вадим Евгеньевич, чтобы вы чувствовали ответственность за наших людей. У вас должна появиться гордость за человека, который под нашим командованием сделается настоящим моряком. И наоборот, вы должны чувствовать огорчение, если среди экипажа найдется лодырь и плохой моряк.
Еще не хватало! фыркнул Бархатов.
Карданов продолжал:
Не надо обижать людей. Мы не сможем хорошо руководить людьми, если команда будет смотреть на нас с недоверием, раздумывать, правильно наше приказание или нет. Море этого не терпит. Есть начальники, которые самые неприятные приказания отдают так, что их приятно выполнить, а есть и такие, которые не в состоянии отдать даже самый безобидный приказ, чтобы не вызвать в подчиненном раздражения и не показаться заносчивым.
К чему вы мне всё это говорите, Андрей Андреевич? Я не в первый раз на судне.
Тем лучше. Будем учить людей. Постараемся сделать их нашими друзьями и настоящими моряками. Иначе трудно нам придется в тяжелый момент. Договорились? дружелюбно закончил капитан.
Подумаешь, преступлениеобругал матроса, пожал плечами Бархатов. К тому же за дело. И тут же получил нотацию и выслушал целую лекцию о том, каким пай-мальчиком я должен быть. Нам некогда цацкаться с народом. Работать надо.
Капитан щелкнул зажигалкой, не спеша закурил, прищурившись взглянул на Бархатова:
Я прекрасно понимаю вас. Вам наплевать на всёна перегон, на команду, на самоходки. Перегнать, получить деньги и уйти на свое старое судно? А мне не наплевать. У нас есть время. И мы сделаем из этих людей настоящих моряков. И вы этим тоже будете заниматься
Нет уж, увольте. Мне эти нюансы непонятны. Я здесь старший помощник, обязанности мои определены уставом, и я их выполню. А ка́к мне разговаривать и относиться к командепозвольте решить самому. Миндальничать считаю неуместным. Если человек нанялся матросом, то он и должен быть матросом, а не беременной бабой.
Это люди, холодно сказал Карданов. Понимаете, люди, которые разделят с нами все опасности и риск этого невероятного рейса. А потому попрошу относиться к ним по-человечески и разговаривать с ними как с людьми.