Да, именно так и было в доброй старой Англии, в описываемом нами в столь же добром и богатом на романтические и исторические события семнадцатом веке. Но в нашем случае такого «перебора» не произошло. Джон чистосердечно предался безутешному горю, в то время как пастор долго и настойчиво взывал к кому-то на небе, чтобы тот непременно взял усопшего к себе, успокоил его душу, да и вообще принял на себя все заботы по благоустройству небесной, райской, одним словомдальнейшей, пусть и загробной, но все же жизни усопшего.
Конечно же, в дальнейшем Джон поинтересовался, что говорил отец в свои последние минуты, когда сын покинул спальню. Но пастор суетливо отмахнулсямол, бред, поток каких-то несуразных слов, что впрочем для него, пастора, не ново. Неоднократно ему приходилось слышать подобное у бесчисленного количества смертных одр, куда его приглашали с молитвой для несчастных.
Джон мысленно согласился с ним. Ведь чем можно, если не бредом, объяснить упоминание о каких-то несметных сокровищах, когда к концу жизни отец едва ли не стал бедняком. Дела и дом пришли в упадок, и вдруг«много золота»
Предстояла масса забот по организации похорон, потому-то и не досуг было Джону всматриваться в глаза пастора, который все это время упорно отводил взгляд в сторону, пряча его. А напрасно. Глаза у пастора горели, взгляд был возбужден, и, присмотревшись в тот миг к нему, можно было, не боясь ошибиться сказать: этот человек уверен, что стоит на грани величайшего события.
2
Джеймс Фрей еще некоторое время изучал отвлеченным взглядом верхушки куполов небольшой часовенки, расположенной на самой окраине Бристоля, понаблюдал за перемещением стаек птиц, что никак не могли успокоиться и бесконечно то садились на краешек крыши, то снова взлетали с нее, но вспомнив, зачем он здесь, поспешно устремил взгляд на дорогу, ведущую к центру города, но не увидев там ожидаемого, чертыхнулся и снова нервно зашагал взад-вперед. Грета не было уже довольно долго, и эта задержка все больше злила его. Ну, еще можно понять, когда речь идет о том мерзавце, но здесь еще друг начал испытывать терпение Фрея. Все сегодня как будто сговорились против него! Что за дикие времена! Никакого почтения к обязательствам чести, никакого уважения к терпению друга. Черт знает что! И ему, Джеймсу Фрею, продолжателю знатного рода, приходится жить в окружении всей этой мерзости. Какое-то ничтожество имеет наглость оскорбить его, а потом еще и пытается уклониться от ответа за свой поступок. И от кого это все терпит?! От какого-то бедняка, сынка никчемного, давно разорившегося графа. До они этим только имя дворянина позорят! И она, глупая, предпочла это ничтожество ему, Джеймсу Фрею! Поставила выше него этого мерзавца, да
От нахлынувшей волны возмущения у Фрея даже потемнело в глазах. События того вечера снова встали перед ним, это происходило часто в последнее время, и не было ни конца ни края наваждению
Трое человек из числа огромного количества гостей, приглашенных на традиционно устраиваемый Королевской Морской Академией в Бристоле вечер, не предполагали, что он может круто изменить их дальнейшую жизнь. Собственно, гостями этих людей вряд ли уместно назвать. Они скорее были здесь хозяевами. Ведь двое из нихвыпускники Академии, что говорит само за себя. Третий участник празднества, а вернее участницаМери Ньюменхотя лично и не имела прямого отношения к упомянутому заведению, но факт, что она являлась единственной дочерью начальника Академии, давал ей право чувствовать себя на подобных мероприятиях, где главенствовал ее отец, самой что ни на есть своей. Да не только она так считала. Все учащиеся ждали появления в Академии этой черноволосой темноглазой, с таким очаровательным станом, привлекательной походкой, умопомрачающим взглядом (перечень можно продолжать бесконечно) красавицы больше, чем кого-либо другого. Если сказать, что все выпускники Академии были тайно или явно влюблены в неезначит, ничего не сказать. Каждый старался оказать ей внимание, отчаянно пытался понравиться и тайно, в уголке души, надеялся на успех. А в случаях, когда предпочтение отдавалось конкуренту, отверженный воспринимал это болезненно, хоть бы избранник имел десятикратное преимущество, проигравшая сторона почти наверняка с этим не соглашалась, непременно замечала кучу недостатков в счастливчике, с добавлением, мол, как можно было? И тут же дифирамбы неисчислимой массе своих достоинств, сожаления, что они остались незамеченными.
Как бы там ни было, но когда стало заметно, что всеобщая любимица явно симпатизирует одному из выпускников Джону Кроссу, многие в душе восприняли это, возможно, и болезненно, но, справедливости ради нужно сказать, что виду никто не подал, чего, наверное, и стоило ожидать. Ведь нынешний выпуск учеников Академии слыл необычайно дружным, потому-то и неудивительно, что многие, похлопывая Джона по плечу, подбадривали егомол, держись, счастливчик! Многие, но не все. В одном скопилась злоба всех возможных конкурентов. Этим человеком был Джеймс Фрей. Никто не спорит: рода он был знатного (как впрочем и все остальные, но об этом мы поговорим после), в те времена это значило многое, если не все, но вел себя Фрей так, как будто на нем одном сходилось по крайней мере не менее десятка генеалогических дворянских древ. Да что дворянских! Едва ли не королевских! Постоянное выпячивание своего «я», абсолютное неприятие чужого мнениявот далеко не полный перечень «достоинств» нашего «героя», на которых, право слово, не очень бы хотелось автору останавливаться.
Фрей вначале несерьезно отнесся к успеху конкурента, твердо веруя, что это какое-то недоразумение и со временем все станет на свои места. Ведь отвергнуть внимание его, Фрея, было бы безумством со стороны этой чертовски обворожительной девушки. Но дружба между Джоном и Мери все крепла, явно (хотя это выражение не совсем уместно: этикет и манеры тех времен в высшем обществе не позволяли слишком открыто выявлять эмоции) переростала в любовь, и Фрею ничего не оставалось, как только смириться с ролью отвергнутого ухажера, что было для него смерти подобно. Здесь уже имело значение не столько чувство к Мери, сколько личное уязвленное самолюбие. Потому-то пока не находил ничего лучшего, как ответить тем же: уязвить Джона. Нет, до серьезных конфликтов не доходило. Джон, будучи далеко не слабаком да и не робкого десятка, ставил на место нарывавшегося на рожон Фрея, иной раз просто не обращал никакого внимания на попытки Фрея зацепить соперника, что еще больше дразнило того. В другом случае сами же друзья Берли и Фрея высмеивали последнего и откровенно советовали не валять дурака. Но Джеймс и не думал останавливаться и твердо верил, что его час пробьет!
Торжественный (скажем, выпускной в нашем понятии,) вечер организовывался Академией не впервые, что было неудивительно в то время, эпоху бесконечных балов, обедов, пиров, и т. п. Казалось бы, столь светские развлечения не должны не иметь ничего общего с пуританским образом жизни Морской Академии, где во главу угла ставились воинская дисциплина и прочие строгости. Но не будем забывать, что речь идет не о безусых мальцах-школярах, постигающих грамоту в церковно-приходской школе, а о взрослых людях непременно дворянского сословия, к тому женовоиспеченных капитанах, большинство из которых получали под свое начало судно с полным набором команды. Им не оставалось ничего иного, как применить свои знания, полученные в столь авторитетном заведении, на практике. Не рановато ли? А опыт, практика? Все это так, но не будем забывать, что во времена парусников было много черновой работы. Громада парусов, нагромождение такелажауправлять всем этим можно было с помощью большого количества людей, которых хронически не хватало. Потому-то вербовались и бродяги, и чернь, не имеющие зачастую ни малейшего понятия о морском деле. Были бы исполнители, остальное потом приложится. Да что вербовали! Вспомним о ходовом в те времена выражении «зашанхаить». И хоть пошло оно от названия города, в портовых трущобах которого похищение людей было особо популярно, можно с большой уверенностью сказать, что в любом портовом городе любой судоходной державы происходило тоже самое. Как правило, бедолагу в каком-нибудь кабаке или таверне владельцы судна спаивали до беспамятства (до дармовщины охотники находились, как видим, во все времена), ну а возвращалась к ним эта самая память уже на судне, несущемся на всех парусах в океане. Горькое похмелье? Да, оно, было действительно горьким.