Марк, разбитым голосом говорит Маня. Спой еще. Я сейчас так высоко поднялась над землей.
«С кем?»спрашивает его взгляд, его кривящаяся усмешка. И она их видит.
Веселое что-нибудь, просит Федор Филиппович. О счастье спойте нам, чародей!
Штейнбах берет несколько минорных аккордов и поет на слова Ратгауза:
Проходит все. И нет к нему возврата.
Жизнь мчится вдаль мгновения быстрей.
Где звуки слов, звучавших нам когда-то?
Где свет зари нас озарявших дней?..
Маня спускается с неба на землю. Вот, вот они, страдания, которых она так боялась. Сколько безысходной тоски в его голосе! Боже мой! Боже мой. Неужели судьба свершится?
А полный затаенных рыданий голос продолжает:
Расцвел цветока завтра он увянет.
Горит огонь, чтоб вскоре отгореть
Идет волна Над ней другая встанет
Я не могу веселых песен петь!..
На высокой ноте обрывается голос. Как будто крик, как будто рыданье. Маня встает.
Куда ты? спрашивает Соня.
Не отвечая, не слыша, она выходит на террасу и, прислонившись к столбу, смотрит в темноту.
Ей страшно.
Ниночка любит кататься. Каждый день в три часа бонна, старый дядя Штейнбаха и Ниночка выезжают в шарабане. Младший конюх Влас правит лошадью.
Они подъезжают к опушке рощи в знойный день. Ниночкався в белом, в белой шляпе-чепчике, с голыми икрами. Она гоняется за бабочкой и звонко смеется.
Мимо едет коляска, запряженная тройкой вороных. Вдруг бабочка вспорхнула, и Ниночка бежит прямо через дорогу.
A!.. Mein Gott!кричит перепуганная швейцарка, кидаясь под ноги лошадям.
Нелидов выходит из экипажа и кланяется бледной женщине, прижавшей ребенка к груди.
Вы не ушиблись? спрашивает он ее по-русски.
Verstehe nicht, mein Herr
Вдруг Нелидов видит точеное личико девочки, ее улыбку. А рядом странно знакомые и все-таки чуждые глаза старика.
Чье это дитя? тихо спрашивает он, как бы думая вслух.
Пана Шенбока дочка, почтительно отвечает Влас.
Болезненная гримаса искажает побледневшее лицо Нелидова. Приподняв шляпу перед удивленной швейцаркой, он идет к коляске.
Но точно какая-то сила заставляет его оглянуться. Ниночка бежит к канаве. Там растет какой-то желтый цветок. Она весело лопочет по-немецки. Нелидов берет девочку на руки. Мгновение жадными, больными глазами глядит в испуганное личико. Нина хочет кричать, но боится. Он страстно целует ее глаза, ее щечки, ее судорожно искривившийся ротик. И ставит ее опять на землю.
А а а обиженно кричит Ниночка.
А он уже вскочил в экипаж, и лошади мчатся. Напряженно и тревожно глядит ему вслед угрюмый старик.
Они возвращаются, когда вечереет и на террасе подан чай. С экспансивными жестами бонна рассказывает про этого Schönen Herrn, про свой испуг. Лицо Мани цепенеет.
Кто же был dieser schöne Herr ? усмехается Надежда Петровна.
Наш сосед Нелидов, отвечает Штейнбах.
Старый дядя не спускает глаз с лица Мани. Он силится что-то понять.
А Нелидов мечется в своем парке, прячась от людей.
Темный вихрь воспоминаний поднялся в его душе. О, с какой страшной силой взмахнул он своими черными крыльями! И все потускнело и поникло под его дыханием: солнце, жизнь, его бедные радости, его выстраданный покой.
Он знал, что она вернулась, что она неподалеку. Но она уже жена другого. Жена врага. И не надо им встречаться. Он давно так решил, еще когда услыхал об этой свадьбе. И тогда он подумал: «Она когда-нибудь вернется». И тогда еще испугался собственного страха перед возможностью встречи.
Хрустя пальцами, то останавливаясь с подавленным стоном, то снова кружа по глухим аллеям, Нелидов ищет осколки своего маленького счастья, добытого таким упорством, трудом и отчаянием и разбившегося внезапно, как хрупкая ваза от неосторожного толчка.
Девочка, маленькая девочка на пыльной дороге. И только. Но все погибло: строй налаженной жизни и дорогой ценой купленный мир. На губах еще остался запах этого нежного личика, прикосновение этих длинных ресниц. Его ресниц. Аромат этих гордых маленьких губ чувствует он на устах. Ее дитя. Его дитя. Какие тут могут быть сомнения? Его сын, наследник его имени, не похож на него ни одной чертой. Он весь в мать, жучок, с огромными темными глазами. А этаНелидова. Нет, Галицкая с точеными чертами его матери. Где-то там, в шкафу спрятан старый альбом Анны Львовны, спасенный ею в день пожара. И если отыскать пожелтевшую карточку Нелидова, где он снят пятилетним ребенком, на него взглянет это надменное личико белокурой девочки, которую его лошадь чуть не убила в это утро.
И вдруг исчезает действительность. Вихрь смел из души, замученной раскаянием, все, чем жил он вчера. Он видит пред собой письмо Сони. Видит себя на вокзале в Венеции. Разве не кинулся он туда в безумном порыве любви и жалости, чтоб все предать забвению, чтобы прижать к груди эту девушку, мать его ребенка? Ах, зачем не отдался он до конца этому порыву? Разве не ее одну он любил? Разве не она первая, не она единственная нашла в его душе великий, редкий кладНежность? И разве не от этой нежности задрожало его покоренное сердце в ту темную июльскую ночь, в беседке, когда он пришел к ней на свидание в Лысогорский парк?
Все забыть. Все простить. Нет! Этого он не смог бы. Прекрасный порыв его угас бы скоро. И опять между ними встала бы черная фигура, которую он встретил на дебаркадере в Венеции, как зловещий символ. Он знает себя. Нельзя забыть прошлое любимой женщины.
Ах, если б только один миг он мог украсть у судьбы в тот несчастный день! Один миг встречи. Один миг радости. Если б он мог взглянуть тогда в больное милое лицо, услыхать крик ее, с которым она кинулась бы ему на грудь. Ведь она-то простила бы. Разве любящая женщина помнит оскорбление? О, если б и он мог крикнуть ей в лицо слова, которые жгли его душу: «Прости. Я не виноват. Я не знал, что ты будешь матерью. Зачем ты обманула меня?»
Расчет Штейнбаха был верен. Нелидов попал в ловушку, расставленную врагом. Ослепленный ревностью и местью, он потерял последнюю возможность примирениято, за чем мчался, как безумец, получив письмо Сони. Он потерял тогда свою дорогу к счастью.
«Полно! Полно! внушает он себе. Какое же это было бы счастье? Примирение на миг и озлобление часами. Ревность, упреки, страдания. Ненависть и недоверие. Разве возможно счастье без веры? А разве такой можно верить? Обманула раз, обманула бы опять. Все к лучшему. Надо взять себя в руки. Забыть прошлое. Осознать свои обязанности. Не изменять себе»
Николенька-а-а, звучит издалека, как бы во сне, голос Кати. Тебя управляющий жде-е-ет.
Неожиданно приезжает губернатор.
Годы не изменили его: все так же стройна его фигура, и так же изящны его движения. Переменился только чиновник особых поручений. Штейнбах знакомит их с Надеждой Петровной, «Тетушка моей жены», говорит он и спешит распорядиться о завтраке. Надежда Петровна чувствует на себе удивленный и пронизывающий взгляд губернатора.
Но с огромным самообладанием она ведет светский разговор по-французски.
Входит Маня в парижском туалете. Губернатор оживляется. Обе женщины обмениваются быстрым многозначительным взглядом, пока губернатор говорит чиновнику особых поручений:
Я знал баронессу еще подростком. Кто мог подумать?
За завтраком обе дамы любезно угощают гостей, звонко смеются, беспечно делятся воспоминаниями об истекшем сезоне в Париже.
Раскуривая сигару, Штейнбах спрашивает, что нового в крае?
Неспокойно, Марк Александрович. Бы слышали, что нынче ночью убит стражник в Лисках? Нет? От вас я еду прямо туда. Чувствуется опять какое-то брожение.
Может, личная вражда?
Э, нет. Про случай с Нелидовым вам уже рассказали?
Что тут общего? Нелидова давно ненавидят.
Mon cher baron, не беретесь ли вы защищать террор? Это с вашим-то дворцом, с заводом? С вашими владениями?
При чем тут террор? Я никогда не был его сторонником. Я принципиально отрицаю его. Но простая справедливость
Когда начинается пожар, кто может предвидеть, чем он кончится? Почему вы думаете, что вы больше других застрахованы от слепой злобы?