Конечно, Сергей Григорьевич! Я понимаю, вы мне не верите. Койгеров опрокинул в себя полстакана водки и закашлялся.
Закусывай! пододвинул ему тарелку с нарезанной ветчиной Мигицко.
Койгеров закивал, торопливо прожевал кусок ветчины и продолжал:
Я видел его так же близко, как сейчас вижу вас. Я вышел в туалет после спектакля, открыл дверь кабинки, а там Он торопливо сжевал еще один кусок ветчины и снова закашлялся.
Т-ты жуй к-как следует, Саша, по-отечески заботливо похлопал его по спине Мигицко.
Я жую, жую. Спасибо, Сергей Григорьевич. Оно черное, огромное, лохматое, и такой запах
Может, к-кто п-пошутил? Мигицко наполнил стаканы водкой.
Да какое пошутил, Сергей Григорьевич! Там оно было, там. Клыки еще такие у него. Койгеров развел руки в стороны сантиметров на сорок.
А х-хвост?
Да не видел я никакого хвоста! Я так испугался, в ступор вошел. Смотрю на него, смотрю, прям в его глаза, а они у негово! Красные, горят.
В т-туалете видел? И никого т-там больше не было, к-кроме тебя?
Мигицко вылил в себя водку и не спеша закусил черной маслиной из жестянки.
Никого, Сергей Григорьевич. Койгеров последовал его примеру.
Вот ч-что я тебе с-скажу, Санек. Артист Мигицко поднялся и стал натягивать щегольские бледно-голубые клешеные джинсы. Это тебя напугал кто-то. Подшутил. Т-точно тебе говорю. К-кто-то из наших. Может, Олежа Андреев, может, Ш-шура Новиков, а может
Да нет, Сергей Григорьевич, оно точно воняло. Абсолютно неземным запахом
Ну, неземным запахом, Саша, все ч-что угодно может пахнуть. Анекдот с-слышал?
Какой анекдот? Койгеров тоже поднялся и тоскливо смотрел, как Мигицко надевает стильный полосатый свитер.
Встречаются два актера. Ну, скажем, Мигицко хихикнул, Хабенский и Почеренков. Хабенский спрашивает: «Ты после того, как пот-трахаешься, моешься?» «Ну да», отвечает Почеренков. «С-сходи, п-потрахайся».
Мигицко довольно засмеялся, влезая в ботинки из мягкой черной кожи.
Ты чего не смеешься? Не п-понял? Глупый ты еще, Саша.
Да не, Сергей Григорьевич, я его точно видел, честное слово!
Ты еще честное пионерское скажи. Мигицко уже застегивал куртку. Ну д-давай, Санек, счастливо т-тебе оставаться. Убери тут. П-побежал, все, пока!
Сергей Григорьевич! Койгеров бросился к двери, потом махнул рукой и сел на кушетку.
Утро следующего дня выдалось морозным и солнечным. Уборщица Зина, напевая, мыла коридор.
О! Ну ты смотри! Опять все нараспашку, ключ в двери. Вот раздолбаи! беззлобно выругалась она, заметив, что дверь в гримерку Койгерова открыта. Ну точно, водку пили. Даже за собой не убрали. Ветчинка, ладно. Ваське возьму.
Зина принялась заворачивать ветчину в театральную афишку, извлеченную из кармана.
А это что, парик, что ли, не сдали? Конечно, валяйте все по полу!
Зина нагнулась. Находившиеся в театре артисты и служащие вздрогнули от ужасающего женского вопля. Через две минуты около койгеровской гримерки клубилась возбужденная толпа. Вызвали «скорую». Народ расступился, когда медики вынесли на носилках бесчувственную Зину, но не это потрясло собравшихся. В руке, которую не удалось разжать эскулапам, Зина сжимала окровавленный скальп со знаменитыми золотистыми локонами. Это все, что осталось от героя-любовника Александра Койгерова.
ГЛАВА 2
Худрук театра Владислав Пази незамедлительно вызвал правоохранительные органы. Они допросили самого господина Пази, который после продолжительной беседы, выйдя из своего кабинета с белым лицом и трясущимися руками, срочно созвал служащих на общее собрание и народного артиста Сергея Григорьевича Мигицко, видевшего Койгерова последним. Зина не могла быть допрошена по той простой причине, что после злополучной помывки коридора слегка тронулась умом. По слухам, моментально просочившимся в театр из клиники Скворцова-Степанова, несчастная Зина постоянно выкрикивала во весь голос разные несуразицы, что-то типа: «Ваську лови, он артиста нашего вместо ветчины слопал!» и «Снятся твои золотистые косы, снится весенняя звонкая даль».
Покидая театр, органы с презрением отозвались на вахте о народном артисте Мигицко, сообщив, что Сергею Григорьевичу нужно обязательно носить памперсы для взрослых. Что имелось в виду, вахтерша Людмилушка не совсем поняла, но поспешила донести это высказывание до сведения всей труппы.
На собрании же происходило вот что.
Господа! обратился худрук к артистам и остальному персоналу. Страшное событие произошло в нашем театре. Не исключено, что в гибели нашего товарища, замечательного актера, тут Пази высморкался в большой белый носовой платок, Александра Койгерова повинен серийный маньяк-убийца, неизвестно как злодейски проникший в наш театр.
Во время этого заявления в зале послышался громкий стукэто народный артист Сергей Григорьевич Мигицко с шумом упал в проходе, после чего был вынесен сослуживцами в коридор.
Вы должны быть бдительными, господа! продолжил свою речь Владислав Борисович. Посторонних за кулисами быть не должно.
При этих словах худрука раздался судорожный вздох молодой части труппы.
Да, да! повысил голос Пази. Ни поклонниц, ни друзей, ни родственников. Во-первых, мы не можем подвергать их смертельной опасности, а во-вторых, как знать, может быть, враг среди нас.
На собрании было принято решение установить ночное дежурство в мужских и женских гримерках. Дежурными выбрали самых крупных и мощных представителей мужской части труппыАлександра Блока и Олега Андреева.
Жаль, что Почеренкова нет, вздохнула Анна Ковальчук. Он бы поддержал, защитил
За какую часть тела поддержал бы Анну Ковальчук Почеренков, осталось неизвестным. После собрания выяснилось, что народный артист Мигицко забаррикадировался в своей гримерке, отказывается выходить в туалет и требует, чтобы ему принесли ведро для отправления естественных нужд. Принимая во внимание стрессовое состояние артиста, худрук, еще не пришедший в себя, сказал:
Дайте, Бог с ним, лишь бы «Фредерика» вечером отыграл.
После дневной репетиции, в ожидании спектакля, за столиком в буфете сидели и ели ленивые голубцы и «столичный» салат Лелик Леваков, Олег Андреев, Жора Траугот и Саня Новиков.
Он так и не выходил? спросил Андреев, жадно поглощая пищу.
А то ты сам не видел. Его ж на репетиции даже не было, отозвался Жора, задумчиво перебирая мелкие деревянные бусы на шее.
А я думаю, что он сильно привирает. Ну быть такого не может, полный бред! Худощавый Леваков закурил. Ну посудите сами: клыки полтора метра, запах какой-то жуткий, весь в черной шерсти. Это же чмо какое-то получается.
О, точно, чмо! Андреев чуть не подавился куском черного хлеба и жизнерадостно засмеялся. Давайте так и будем звать это чучело: черное мохнатое отродье!
Тебе бы только прикалываться, Олежа. Вон какой вымахал, а мозгов маловато. Леваков зло затушил окурок в пепельнице. Ты думаешь, что Койгеров просто лохмы свои в гримерке оставил, как ящерица хвост, а сам ходит где-то живой-здоровый?
Да ничего я не думаю. Андреев смущенно потупился.
Вот именно, Олежа. Кто бы это ни сделал, а у нас в театре труп, господа, покойник, причем неизвестно куда девшийся. Куда он испарился? А?
Так вы думаете, что Мигицко правду говорит? вступил в разговор Новиков. Ходит кто-то по театру черный, лохматый, с двухметровыми клыками и народ жрет? А
Закончить мысль Новикову не удалось: в буфет влетела рыженькая гримерша Маша, любимица всех актеров.
Мигицко пропал! Сергей Григорьевич!!!
Артисты вскочили, опрокидывая стулья.
Как пропал?! Он же в гримерке заперся! Никуда не выходил! закричал Леваков, теряя самообладание.
Ай, батюшки! Буфетчицы, бросив боевой пост, обгоняя друг друга, выбежали в коридор.
Машка, ты путаешь что-то. Андреев схватил гримершу за плечи и встряхнул. Как он мог пропасть? Он даже ведро у Пази выпросил, чтобы в туалет не выходить.
Маша уже рыдала на обширном торсе Андреева.
Вот, вот, оно и осталось, ведро одно, то есть не одно. Маша опять зарыдала.