Пока Эйнсон принюхивался, его грог, охотник за паразитами, дотянувшись, почесал ему голову; Эйнсон не остался в долгу и пощекотал черепок ящерообразному существу. Он догадывался, чего на самом деле хотелось грогу, но Эйнсон не больно жаждал присоединиться к компании Снок-Снока Карна и Квекво Киффул с их грогами и валяться в грязи в этот час, когда всего одно солнце светило в небе и было неуютно прохладно.
- Я замерз здесь стоять. Пойду в дом, полежу, - крикнул он Снок-Снрку на утодианском языке. Молодой утод взглянул на Альмера и вытянул две из своих конечностей в знак того, что понял его. Слава Богу! Даже после сорока лет жизни и изучения утодианский язык казался Эйнсону полным загадок. Он не был уверен в том, что не сказал: «Река холодная, и я пойду в дом, приготовлю ее». Уловить нужный свист, изменяющий крик, было не совсем легким делом, ведь у него только одно дыхательное горло, тогда как у Снок-Снока - восемь. Эйнсон повернул свои костыли и вошел в дом.
- Его речь становится все менее внятной, - отметила Квекво. - Мы потратили столько усилий, чтобы научить его говорить. Он абсолютно несовершенный механизм, этот мэнлег. А еще, ты, может, тоже заметил, он стал медленнее двигаться.
- Да, мам, я заметил это. Он и сам жалуется. Все чаще упоминает что-то, что называет болью.
- С мэнлегами так сложно общаться - у них такой ограниченный запас слов и настолько ничтожны возможности голоса, но я уловила из того, что он пытался сказать мне как-то прошлой ночью, что, будь он утодом, ему бы сейчас уже было под тысячу лет.
- Тогда следует ожидать, что он скоро начнет разлагаться.
- Да, и я полагаю, что грибок на его голове, начиная белеть, подтверждает это.
Разговор шел на утодианском языке, пока Снок-Снок укладывался обратно в восхитительную липкую грязь, напротив громадной симметричной массы, представлявшей собой его мать. Цепляясь и облизываясь, гроги ползали по их телам. Зловоние, поддерживаемое умеренным солнцем, стояло невероятное. Грязевые ванны заставляли их кожу впитывать ценные масла и делали ее мягкой.
Снок-Снок Карн был уже большим утодом, рослым представителем господствующего вида неуклюжего мира Дапдрофа. Фактически он был взрослым, хотя еще бесполым, и своим ленивым умом на ближайшие несколько десятилетий он представлял себя только мужчиной. Он сможет поменять пол, когда произойдет смена солнц на орбите Дапдрофа, - подготовке к этому событию была посвящена большая часть его продолжительного детства. Квекво была очень хорошей матерью и воспитательницей; оказавшись изолированной от мира благодаря общению с Эйнсоном, Квекво все свои огромные материнские усилия положила на воспитание сына.
Вялым движением вытянувшейся конечности Снок-Снок черпнул пригоршню ила и грязи и плюхнул себе на грудь. Затем, вспомнив об этикете, он торопливо окатил микстурой спину матери.
- Мама, как ты думаешь, мэнлег учит эсоуд? - спросил Снок-Снок, втягивая конечность на место, в свой мягкий бок. Мэнлегами они называли подобных Альмеру, а эсоудом - писк, своего рода язык, используемый для обсуждения энтропийного разрушения солнечной орбиты.
- Трудно сказать. Ты знаешь - этот языковый барьер, - сказала Квекво, щурясь сквозь грязь. - Мы уже пытались говорить об этом, но не очень удачно. Я еще попробую, мы должны вместе попробовать. Это может стать большим потрясением для мэнлега, если он останется неподготовленным и неожиданно начнет разлагаться. Но, может быть, на его планете происходит нечто подобное?
- Ему, вероятно, недолго осталось?
Квекво не стала утруждать себя ответом. Снок-Снок улегся и начал думать о временах, которые уже не за горами, когда Дапдроф покинет орбиту своего солнца Саф-рон Смайлер и перейдет на орбиту Йеллоу Скоупера.