И тут-то, глянув на солнце, Шурка даже подпрыгнул, будто ужаленный, и кинулся в сад. Белея рубашкой, прошмыгнул под черемухами и остановился у края заплота, глядя на дом Варнаковых.
Пе-еть! позвал Шурка. Пе-етька-а!
У дома соседей, рядом с летней печкой, поставленной чуток на отшибе, копошились Варначата. Были тут и старшийАмос, и Петька с Юркой, и еще их малые сестренкиЗинка да Зойка.
Услыхав Шурку, Варначата оставили свое занятие, дружно вздернулись одинаково рыжими головами. Увидев Шурку, Петька встал, подтянул штаны и, сунув руки в карманы, покачал головой.
Просну-улся! сразу занасмешничал он. Я-то вот и мешок приготовил уже. А ты, Шурка, по-городскому все дрыхнешь.
Погоди, Петька, заволновался Шурка. Я счас, я быстро!
Кончай прохлаждаться! строгим голосом бригадира пути приказал Петька. Айда уж
Ополоснув у рукомойника лицо, Шурка забежал в избу. Налил себе полную кружку молока, отхватил добрый кусок большого калача, что лежал на столе под полотенцем. Торопливо жуя, выглянул в окно. Как он и думал, дед что-то строгал у дровяницы. А бабку Шурка увидел возле стайки. Рассыпая Около себя желтое пшено, она кормила наседку с цыплятами.
Дядьки Федора в такой час уже и не могло быть на дворе. Совсем рано уходил он на конюшню, к колхозным коням. А дядька Клим еще из Узловой не приехал. Видно, в поездке, на своем паровозе. А может, в общежитии отдыхает. Там же, в Узловой, и другой дядькаВиктор. Он десятилетку кончает. А это, соображал Шурка, потрудней, чем первый класс одолеть. Шуркавот уже свободная птица, а дядьке еще экзамены надо сдавать.
Поев, Шурка натянул простенькие, для дома сшитые штаны и тужурку из вельвета, купленную еще покойной матерью. Тужурка уже маловата, но Шурка любил ее из-за карманов. В один он сунул ножик-складешок, в другойкусок калача.
Отыскивая в сенцах подходящий мешок, Шурка беспокоился, как бы Варнак без него не удул. Тому что Потом и скажет еще: «А что ж так долго собирался?» И обзовется, поди, засонею городским. С Петьки станется.
Да оно же и так почти все. До позапрошлой зимы Шурка в Узловой проживал. А для Петьки такая станцияуже город. Там и улиц с высокими домами вон сколько, и магазины с базаром, районный кинотеатр, большой сад, депо с паровозами. А путей на самой станции сколько!
Шурка только-только начинал привыкать к жизни в Узловой, но тут умерла мать, и дед с бабкой забрали его сюда. Со всеми вещами, с игрушками и трехколесным велосипедом.
Теперь от тех игрушек только память осталась. Не выдержали они всеобщего ребячьего внимания. И велосипеда с прошлого лета нет. Катались на нем все, да еще по двое старались. Сперва рама прогнулась, потом, как определил Петька, педаль стала проскакивать. Пробовали Шурка с Петькой наладить велосипед, да после ремонта им всего-то по маленькому колесу осталось. Большое прогнулось, и его никто не захотел брать. А из трубчатой рамы, по совету Амоса, они понаделали циркалок, чтобы на озере водой обливаться.
За тот «ремонт» ох и влетело Шурке от дядек А Петька катал на проволоке впереди себя велосипедное колесо и к Шурке больше недели не показывался, чтоб и ему не перепало. Петька хитрый, хоть и росточком маловат, и голова у него, как шляпа у подосиновика, рыжая вся. Нос у Петьки кверху задран, лицо в конопушках, а глаза шустрые, как сам Петька. Поломать чего, залезть, куда не следует, он всегда первым успеет.
И по длинной дороге, что тянется вдоль линии, Петька уж в оба конца ходил. Разок сам, а разок вместе с Амосом. Носили они обеды отцупутевому обходчику. Но пока Петька недалеко ходил, а недалекоэто ж никому и не интересно. Вот и сговорились Шурка с Петькой сходить аж за выемку, за кисликой-травой. Она в самый раз в росте, в соку была.
По правде сказать, кислика и тут же, за огородами, росла. Шурка с Петькой рвали ее, обдирали тонкую кожицу и хрумкали кисло-сладкие тоненькие стебли. Но Петька, когда нахрумкался, сказал, что здешняя кислица не такая вкусная, как за выемкой. Там она лесная, растет среди высокой травы и кустарников и столько ее, что по мешку нарвать можно.
А по мешку-то зачем? удивился Шурка. Попробовали ладно. На борщ не годится и корове не отдашь.
Кислицу все пробуют, не согласился Петька. Бабке бы дал, деду Скажи, просто идти за выемку дрейфишь.
А вот и неправда. Шурка давно был согласен на поход по длинной дороге. Но, посмотрев в сторону выемки, за которой поднимались к небу хмурые сопки, заросшие лесом, он вспомнил, что где-то там прошлым летом медведь потоптал колхозный овес. Потому и поинтересовался:
A-а, это Ваш Амос или Семушка не пойдут с нами?
Петька тоже посмотрел вдаль, почесал ногой ногу и не очень уверенно сказал:
Пойдут. Узнают, что мы собираемся, и не отстанут, поди.
И тут Петька что-то не так говорил Амос с Семушкой постарше их на целых два года, и чаще всего самому Петьке приходилось от них отставать. Но Шурка не стал говорить другу про это: еще передумает. А уж сильно хотелось ему сходить тудааж за выемку.
А тебя дед с бабкой отпустят? полюбопытствовал Петька.
Шурка твердо заверил, что, конечно, отпустят И вот вчера он целый день намекал деду, что, мол, неплохо бы сходить ему к выемке да кислицы нарвать. Непонятливый дед говорил, что эта трава совсем ни к чему в доме и еще говорил, что, мол, успеется И теперь, стоя за углом дома с мешком под тужуркой, Шурка крепко засомневался в успехе задуманного. Выглянув, посмотрел на деда, все еще тюкавшего топором, на бабку у стайки и, решившись держать ответ после, прямиком через сад и дыру в ограде заторопился к дому соседей.
Поджидая Шурку, Петька топтался уже на дороге. Но, торопясь к нему, на крыльце Ломовых Шурка увидел своего приятеля Семушку и его больную матьтетку еще не старую, но такую худую, что на нее и смотреть больно было. Платье на тетке болталось просторно, а на лице, считай, одни глаза оставались.
Шуркина бабка как-то сказала, что страдает тетка от «нутряной» непонятной болезни. «С сутрясения это, объясняла бабка, беседуя с подружкой из деревни. Как енный мужик попал под поезд, она и зачахла». Бабка поджала ладонью щеку, подумала и сказала еще: «И пошто она этого приблудного к себе приняла? Ни ее, ни Семку он не жалеет. Я-т хоть слепая, а вижудуша у него те-емная»
Бабка говорила так про Семушкиного отчимамужика длинного, остроносого и будто пришибленного. Ходил он всегда с опущенной головой, на людей не глядя и почти что ни с кем не разговаривая. Из-за него и Семушкины друзья к нему домой не ходилипотрухивали.
Шурка посмотрел, как Семушка усаживает мать на крыльце. А когда она села, опираясь о доски сухими слабыми руками, Семушка опять ушел в дом и тут же вернулся с жакеткой в руках. Укрыв матери плечи и спину, он спустился с крыльца, спросил:
За кисликой, Шурк?
Шурка только кивнул, поправляя на голове кепку. Семушка повернулся в сторону выемки, виновато нахмурился.
Я б тоже пошел с вами. Да вишь, опять она разболелась. А дома сегодня никого больше нет
Шурка видел, что Петька сердится и машет ему кулаком. Заторопившись, он сказал Семушке:
Ты оставайся, смотри за ней. Мы и сами сходим. И, не зная, чем еще помочь дружку, пообещал:Я тебе потом дам кислицы. Целый пучок
Петька встретил его сердито:
Ну ты и собираешься
А че, Петьк?
Петька не ответил. Повернувшись, он посмотрел назад. От дома за ними семенила шестилетняя Зинка.
Па-аайду-у! заливаясь слезами, голосила она.
А то! кивнув на Зинку, ответил Петька. Он повернулся к сестре, и сделав грозный вид, пообещал:Счас навшиваю!
Но Зинка остановилась только после третьего решительного предупреждения. Шаркая кулачками по глазам, она сошла с дорожки, по которой улепетывали приятели, и стала собирать ярко-желтые одуванчики.
Ну, нар-род! отойдя подальше, проговорил Петька. Один полдня собирается, от других не отвяжешься
Шурка не стал задираться, только спросил:
Ты же говорил, что Амос пойдет?
Догоняй Амоса На казарму он дернул, к Юрке Шарапову. Тут Петька вздохнул с сожалением. Что мы для них? Мелюзга! А готовую кислицу жрать все мастера
Шурка догадался, что между братьями опять была ссора, а то и потасовка.