Точно, золото! подтвердил аптекарь.
Но откуда Пеструшка золото взяла, где заклюнула? Вздумали было проследить всю её птичью жизнь, да больно стара, и у разных хозяев побывала.
Теперь в каждой избе призадумались А вдруг и их куры с самородками ходят! Самых нетерпеливых одолевала забота выяснить это сейчас же, немедленно. И курицы в деревне начали заметно редеть
Праздник у тебя, что ли, какой? спрашивала с усмешкой Марья Дарью, переступая порог дома. Больно жаркое пахнет.
А я иду вчера мимо вас, не оставалась та в долгу, чую, пером палёным несёт. Даже во двор заглянула, уж не пожар ли, многозначительно добавила Дарья.
Но больше всех неймётся соседке дяди Сергея. Краснощёкая расторопная тётка Фёкла любила торговать на базаре. Осенью с десяток старых кур продала, а сейчас из-за этого потеряла сон.
«Непременно в них золото было, сокрушалась она, как бы сгодилось, давно собираюсь зубы вставить».
Кормит кур, а у самой думкакакую колоть? По одной, по одной, да так всех и переколола. Но в зобах у птиц оказался только песок и обыкновенные камушки, которые они заглатывают, чтобы пищу легче перетирать, вроде жерновов.
«Приподняло бы вас да хлопнуло! негодовала она на соседей. Взбаламошили своей Пеструшкой. Покоя нет!»уже неизвестно, в чей адрес сыпались ругательства.
Слух о «золотой» курице и до геологов дошёл. Приехали. Пошли со своими инструментами по соседним сопкам, закрутили буровые станки. И ведь в самом деле нашли золото!
Теперь Пеструшке хоть памятник ставь!
МОЛОЧНЫЙ РЕЙС
Ледокольный дизель-электроход «Уэлен» не раз бывал на Чукотке, в бухте Певек. Он привозил для горняцкого посёлка готовые дома, буровые машины, фрукты и игрушки. Но на этот раз!..
Доставьте, сказали морякам, стадо дойных коров.
На «Уэлене» призадумались: электроход не рассчитан на такой живой груз. Но ведь молоко-то нужно детям И матросы взялись за работу: застучали топоры, завизжали пилы. Вскоре на палубе по соседству с мощными лебёдками, якорями появились деревянные загородки и кормушкивыросла целая животноводческая ферма.
Прощальный гудок, и судно двинулось из Владивостока в рейс на Север.
Сверкнул последний раз маяк на камчатском мысе, пустынном и заснеженном, названном будто в насмешку «Африка», и навстречу уже море Беринга катило налитые полярным холодом волны.
В первые дни рогатые пассажиры вели себя степенно: не шумели, не предъявляли особых требованийбыли спокойны. Их кормили и поили. Всеми силами стремились угодить. Жизнь текла по расписанию и мало чем отличалась от обычной сухопутной. Только вот суша сделалась странно твёрдой и гремящей, да перед глазами всё время бескрайний ровный луг океана.
И вдруг этот «луг» стал холмистым, ожил!
Коровы, широко раскрыв свои и без того огромные глаза, с недоумением смотрели на движущиеся горы, на пенящиеся по палубе водяные языки. Шторм раскачал корабль, под ногами сделалось совсем неустойчиво. Плавучее стадо заревело на все голоса.
«М-мм-м-у-у!»низко, как корабельная сирена, начинала одна.
«М-мм-мм!»подхватывали другие.
Капитан озабоченно смотрел на барометр. Давление продолжало падать.
Отчаянный многоголосый рёв прорывался через шум бушующих волн и завывание ветра.
Товарищ капитан, зашёл в рубку штурман, последняя сводка. Циклон пошёл на убыль.
Капитан покосился на дверь, поморщился и прикрыл рукой ухо.
Настоящий концерт.
Доить пора, уж все сроки истекли, проговорил штурман и с тревогой заметил:Как бы они у нас не попортились.
Да, могут и заболеть, согласился капитан. Пойдёмте посмотрим.
Вышли на палубу.
Корабль с машиной в двенадцать тысяч лошадиных сил кренило так, что мачты чуть не касались волн.
Попробуем доить! прокричал капитан вахтенному. Давайте команду.
Завыла сирена.
Первыми на палубе появились девушкиЗина и Валя, буфетчицы. Прежде им даже и видеть не приходилось живых коров, только на картинках и в кино, а тут заделались доярками. Мало того, им было поручено весь экипаж научить этому «народному искусству».
Кличек животных никто не знал. Известен был только «Байкал»племенной бык. Но моряки щедро раздавали коровам новые имена.
Стой, Зорька, стой! Для тебя же лучше, успокаивал пятнистую холмогорку усатый матрос с завязанной шарфом щекой. Он старался, чтобы его хриплый, простуженный голос звучал ласково.
Сбоку Зорьки приспосабливался его товарищ. Всё моряки сделали для коровьего путешествия, но вот скамеечки для себя забыли. Как без них доить? На корточках долго не усидишь. А на корабле стулья наглухо к полу привинчены, да и не годятсявысоки.
Моряк, изгибаясь, как акробат, ёрзал на коленях по качающейся палубе. Струи молока летели во все стороны и меньше всего в подойник.
Зорька нетерпеливо переступала ногами, а когда судно уж очень сильно валилось набок, даже приседала. Она прислушивалась к разговору, едва слышному среди посвиста ветра и гула волн: человеческая речь её успокаивала.
В это время по соседству, к другой корове, такой же рыжей масти, подсаживался, а точнее, прилаживался пожилой моторист из машинного. Он что-то хитрил: на коровьем хребте, на самом крестце, затягивал морским беседочным узлом смоляную верёвкулинь, пропустив его вокруг туловища.
Усач с больным зубом перекинулся на соседа:
Ты куда, дед, ей узду надеваешь? Голова-то впереди!
Но моторист на балагура никакого внимания, посапывал и продолжал своёподвязывать снизу к «узде» ведро.
Теперь ты ещё и себя к хвосту привяжи, чтобы надёжнее, не отставал советчик, завидуя в душе: кажется, у моториста с дойкой наладилось.
Корова, правда, пыталась поддеть ногой какую-то странную обузу под животом, но молоко отдавала: что поделаешь, всё стало странным. Обычное благодушно-томное выражение глаз животных пропало, они взирали на этот новый неустойчивый мир с беспокойством, приглядывались ко всему с тревогой
Потерпи, Маша, потерпи, твердил своей подопечной третий дояр и успокаивал её:Вот войдём в лёд, там не качает.
На следующие сутки и в самом деле услыхали с мостика:
Слева вижу лёд. До кромки семь миль!
Корабль стал разворачиваться носом к торосистому, покрытому снегом полю.
«Как быстро, однако, зима наступила! наверное сказали бы бурёнки, имей они дар речи. И недели не прошло, как жара была».
Дизель-электроход вошёл в снежно-ледяную кашу, как в трясину, и завяз. Капитан не уходил из рубки.
Лево на борт!
Есть лево на борт!
Приказание рулевым выполнено, но стрелка компаса неподвижна.
Право на борт!..
Постепенно корабль раскачали. Между его корпусом и льдом появились зазоры. Ещё одно усилие машини судно высвободилось из ледяных клещей. Так и шли, по миле в час.
Перемена климата на коровах мало отразилась. Они исправно давали молоко.
Молоко! Его стало так много, что и девать некуда!
Уж заодно надо было и маслодельный завод прихватить, шутили моряки.
Всю продукцию пришлось перерабатывать на камбузекорабельной кухне. Повара сбились с ног. Они впрок заготавливали сметану, творог, кефир и мороженое, варили молочные супы и кисели, изобретали немыслимые блюда.
Штурманы ежедневно обсуждали, помимо навигаторских дел, и такие важные вопросы: каково здоровье коров, как бык Байкал перенёс качку и, конечно, куда девать сегодняшний удой.
Вот вам молочные реки и кисельные берега, заметил капитан под конец одного такого заседания.
Стадо берегли, чистили. У матросов появились любимцы. Их подкармливали ломтями хлеба, густо сдобренными солью.
За островом Врангеля открылось Восточно-Сибирское море. Лёд стал толще, монолитнее. Кораблю приходилось его пробивать с разбега.
Удар! Но дизель-электроход не расколол льдину, а залез на неё носом и завис. На полную мощь работает винт. Струя от него образовала за кормой целое озеро. Но корабль недвижим.
Взорвать лёд! приказывает капитан.
В воздух, выше мачт полетели сверкающие осколки, снег. После каждого взрыва возле судна появлялись трещины
В этот же день открылась и долгожданная бухта Певек. Впереди, возле подножия заснеженных сопок, темнел, похожий на каменную россыпь, посёлок. Оттуда, навстречу судну, по береговому припаю на нартах и пешком спешили люди.