На этот раз Нипилынкиву было трудно ждать ещё и потому, что по всем предметам заработал четвёрки, а по арифметике далее пятёрку. Ему хотелось скорее эти отметки показать матери, и дедушке, и бабушкечичине; она скажет, что четвёрки очень похожи на маленьких скачущих олешек, тех самых, которых вышила за зиму на новых торбасах для Нипилынкива. После этих слов чичине полезет в угол яранги и на груды шкур, упряжи, арканов и другого пастушеского скарба достанет эти торбасакрасивые, расшитые пёстрым бисером, коричневыми и белыми кожаными квадратиками, а по самому верху голенищ скачущими красными оленятами.
«Надевай!»скажет чичине и подаст ему ещё кожаные штанычопоке, и пушистые чижи, а дорожную одежду отнесёт сушить.
Придёт с реки, с рыбалки, дедушка со своей собакойРуттыной, матерью Лангенька. Он совсем плохо стал видеть, без собаки далеко не ходит. Протянет длинную сухую руку, и Нипилынкив нырнёт под неё.
«Явын! удивится дедушка. Как подрос!» Потреплет его по волосам, скажет, что на лето надо, по обычаютак все в тундре делают, остричь макушку, чтобы солнышко до пяток прогревало.
За чаем дедушка спросит, не забыл ли Нипилынкив песню про оленёнка-каюю, которую он подарил ему перед школой. Нипилынкив вместо ответа споёт:
Эк-эна, эк-эна!
Тундра не любит скучных,
Тундра не любит плаксивых,
Тундра не любит трусов,
Эк-эна, эк-эна!
Будь весел, как каюю,
Будь бодр, как каюю,
Будь храбр, как каюю.
Эк-эна, эк-эна!
Дедушка одобрительно покачает головой и подтвердит:
«Подойди к спящему оленёнку-перводневку, крикни в ухосразу подскочит и кинется бодаться. С самого рождения смелый. Так в тундре жить надо!..»
«Конечно, так! К этому выводу пришёл сегодня и Нипилынкив, заждавшись отца. А нарта вовсе и не обязательна: домойне в школу. До бригадного стана самое большое два солнца, прикинул он. День по берегу Апуки-ваям до устья Пиг-ваям и день вверх по её долине. Там наши и кочуют».
Расстояние Нипилынкива не волновало. Не раз в пору летних кочёвок приходилось шагать с родителями по тридцатьсорок километров. Дадут утром кусок оленьего мяса да кружку крепкого сладкого чаяи всё, больше не проси до самого привала. А привал, когда солнце закатится
Не возражал против похода и Лангенек. С ним только одним Нипилынкив и посоветовался, так как был уверен в согласии четвероногого друга. В самом деле: какая разница Лангеньку? Ему ведь всё равно пешком, хоть за нартой, хоть за хозяином.
Медведь-кормилец
Лангеньку было неудобно. Прижатый ссутулившимся мальчишкой, он притих. Но под мышкой хозяина только морда да передние лапы, а по всему туловищу, дыбя шерсть, набивая в неё снег, разгуливал ветер. Спина тяжелела. Лангенек забеспокоился.
Нипилынкив очнулся от сильных толчковэто пёс заработал задними лапами.
Давай, давай, умница! ободрил его Нипилынкив и принялся разгребать сам.
Псу тут же захотелось нырнуть обратноснаружи пуще прежнего куролесила пурга. Пока он стряхивал с себя обмякшие снежные комья, хозяин уже стоял на ногах. Лангенек заискивающе и растерянно поглядел в глаза и прижался к его торбасам.
Некуда идти, вслух согласился с ним Нипилынкив и подумал: «Потрепать бы Лангенька, поиграть с ним. Но сейчас не до баловства, скорее бы куда спрятаться». Лангенек, а медведь?! оживился Нипилынкив. Что ты затосковал? С ним пурговать можно. Да и за добычей обязательно вернутся. И скоротуша-то даже не укрыта.
Пёс довольно вильнул хвостом и гавкнул, что на его собачьем языке означало: «Согласен. Пурговать так пурговать!»
Судя по тому, как мальчишка уверенно взялся сооружать возле медвежьей туши пещеру, как укрылся в ней, было видно, что это ему всё не вновь.
Не пурга, мы подошли бы уже к долине Пиг-ваям, продолжал разговаривать со щенком Нипилынкив. Но всё одно б стан устраивать. Конечно, так!
Уминая снег телом и руками, он расширял логово, пока не смог вытянуться во весь рост, бок о бок с медведем.
Ложись и ты тут! приказал мальчишка Лангеньку. Но щенок, который никак не мог примириться с таким соседством, поскуливая, свернулся калачиком по другую сторону.
Пожалуйста. Нинилынкиву ничуть не хуже, даже наоборот: он очутился между двух пышных шкурмедвежьей и собачьей. Положив под голову рукавицы и подоткнув под себя полы кухлянки, мальчишка обнял пса и закрыл глаза. Ворочался, вздыхал, а сон всё не шёл и не шёл. Нипилынкив знал, что ему надо обязательно уснутьсил прибавится и время пробежит. «Отдых только во сне, не раз он слышал от своего деда. А без делаустаёшь вдвойне».
Когда Нипилынкив впервые надолго покидал родных, дедушка, утешая его, наказывал: «Тоска ли придёт или какая неудача, думай о хорошемлегче трудность одолеть. И уснуть от таких мыслей легче, а плохие сон гонят».
Нипилынкив принялся думать. Хорошего было много: школьный табель лучше, чем в прошлом году, от пурги с Лангеньком укрылись, и встреча с медведем удачнаяеда под рукой. А самое главноевпереди длинные каникулы Думал о хорошем, пока не задремалось.
Прошли сутки. Путешественники доедали взятую с собой на дорогу буханку хлеба, закусывая сырой медвежатиной. Нипилынкив нарезал мороженое мясо тончайшими стружками и чуть подсаливал. Получалась строганина, обычное северное блюдо. Вместо чаяснег. Ели, спали, разговаривали и, конечно, ждали. Ждали, когда она утихнет, эта непогодь.
Весенние метели коротки, а тут затянулась. Даже через толстый слой снега доносился голос задурившей стихии. Воет и воетвремя как будто остановилось. Из пещеры и носа не высунешь.
Нипилынкив продрог. Кухлянка хоть и сшита двойноймехом внутрь и наружу, но холод пробивал всё сильнее: одежда отпотела и поэтому грела хуже. Он ёрзал, шевелил плечами, пальцами ног, крутил головой. Но куда ни повернисьлицом или рукой обязательно коснёшься снега. И сразувдвое холодней!
«Залезть бы на медведя и улечься на нём, мечтал парнишка. На шкуре, как на постели».
Нипилынкиву хотелось плотнее прислониться к медведю, но он никак не мог вытащить заледенелый кусок наста, который острым краем выпирал из-под туши. Тогда он снизу пробил ножом отверстие и, всунув туда дорожную палку, нажал на неё телом И тут же на голову, на шею навалилась страшная тяжесть.
«Придавит!»насмерть перепугался Нипилынкив. Но опыт мгновенно подсказал, как предупредить опасность: спина напружилась, ноги крепко упёрлись в противоположную стенку пещеры.
Нипилыпкпв, не меняя положения, ощупал сдвинутый ледяной клин и, осторожно разворачивая его, начал заталкивать обратно в гнездо, действуя палкой, как ломиком. Он уже поверил, что справится с опасностью, действовал расчётливо, неторопливо. Перед глазами у него стоял отец. Прошлым летом, когда перегоняли стадо через хребет О-юю на зимнее стойбище, произошло нечто подобное. Узкая тропа, по которой шли олени, вилась возле самого ущелья. Отец заметил катящийся сверху но склону камушек. За ним побежали, подпрыгивая, и другие. Они накатывались и накатывались на огромный валун, вблизи которого стоял пастух. Валун покачнулся и тоже начал отделяться. Если сорвётся, то следом загрохочет камнепад и тогда быть беде: оленей понесёт со страха. Одни слетят в ущелье, других прибьёт камнями
Отец сделал единственное, что могло спасти стадов один миг очутился возле опасной глыбы и подпёр её плечом.
Олени шли и шлив отцовском стаде их две тысячии не замечали опасности. Живая лента казалась бесконечной. Сейчас пастух не выдержит, отойдети конец стаду! Но Лынкин стоял, пока не прошла последняя важенка. После этого чичине целый месяц растирала ему плечо нерпичьим жиром, боялась, что рука отсохнет. В бригаде к имени Лынкииа с тех пор всегда прибавляли: «Тот, который скалу держал».
Нипилынкив наконец почувствовал. что он установил лёд на место, и, упираясь ногами, стам спиной задвигать его обратно в гнездо. С каждым усилием тяжесть, от которой у него уже отнималась шея, постепенно спадала. Но мальчишка ещё долго не смел убрать дрожащие руки, которые продолжали не верить, что опасность миновала.
Вторые сутки показались длинными-предлинными. Лангеньку чтопоест, полижет снега и, свернувшись клубком, спать, даже нос хвостом прикроет: и тепло и сытно. Медведь кормил исправно, от постоянной сытости у пса живот надулся как барабан.