Марк Тарловский - Школьные-прикольные истории

Школьные-прикольные истории (сборник)

В. Драгунский

Что любит Мишка

Один раз мы с Мишкой вошли в зал, где у нас бывают уроки пения. Борис Сергеевич сидел за своим роялем и что-то играл потихоньку. Мы с Мишкой сели на подоконник и не стали ему мешать, да он нас и не заметил вовсе, а продолжал себе играть, и из-под пальцев у него очень быстро выскакивали разные звуки, они разбрызгивались, и получалось что-то очень приветливое и радостное. Мне очень понравилось, и я бы мог долго так сидеть и слушать, но Борис Сергеевич скоро перестал играть. Он закрыл крышку рояля и, увидев нас, весело сказал:

О! Какие люди! Сидят, как два воробья на веточке! Ну так что скажете?

Я спросил:

Это вы что играли, Борис Сергеевич?..

Он ответил:

Это Шопен. Я его очень люблю.

Я сказал:

Конечно, раз вы учитель пения, вот вы и любите разные песенки.

Он сказал:

Это не песенка. Хотя я и песенки люблю, но это не песенка. То, что я играл, называется гораздо большим словом, чем просто «песенка».

Я сказал:

Каким же? Словом-то?

Он серьезно и ясно ответил:

Му-зы-ка. Шопен великий композитор, он сочинял чудесную музыку. А я люблю музыку больше всего на свете.

Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

Ну, а ты что любишь? Больше всего на свете?

Я ответил:

Я много чего люблю.

И я рассказал ему, что я люблю. И про собаку, и про строганье, и про слонёнка, и про красных кавалеристов, и про маленькую лань на розовых копытцах, и про древних воинов, про прохладные звёзды, и про лошадиные лица, всё, всё

Он выслушал меня внимательно, у него было задумчивое лицо, когда он слушал, а потом он сказал:

Ишь! А я и не знал. Честно говоря, ты ведь ещё маленький, ты не обижайся,  а смотри-ка, любишь как много! Целый мир!

Тут в наш разговор вмешался Мишка. Он надулся и сказал:

А я ещё больше Дениски люблю разных разностей! Подумаешь!!!

Борис Сергеевич рассмеялся:

Очень интересно! Ну-ка, поведай тайну своей души. Теперь твоя очередь, принимай эстафету. Итак, начинай! Что же ты любишь?

Мишка поёрзал на подоконнике, потом откашлялся и сказал:

Я люблю булки, плюшки, батоны и кекс! Я люблю хлеб, торт, и пирожные, и пряники, хоть тульские, хоть медовые, хоть глазурованные. Сушки люблю тоже, и баранки, бублики, пирожки с мясом, повидлом, капустой и с рисом. Я горячо люблю пельмени, и особенно ватрушки, если они свежие, но чёрствые тоже ничего. Можно овсяное печенье и ванильные сухари.

А ещё я люблю кильки, сайру, судака в маринаде, бычки в томате, частик в собственном соку, икру баклажанную, кабачки ломтиками и жареную картошку. Варёную колбасу люблю прямо безумно, если «Докторская»на спор, что съем целое кило! И «Столовую» люблю, и «Чайную», и зельц, и копчёную, и полукопчёную, сырокопчёную! Это вообще я люблю больше всех. Очень люблю макароны с маслом, вермишель с маслом, рожки с маслом, сыр с дырочками и без дырочек, с красной корочкой или с белойвсё равно.

Люблю вареники с творогом, творог солёный, сладкий, кислый; люблю яблоки, тёртые с сахаром, а то яблоки одни самостоятельно, а если яблоки очищенные, то люблю сначала съесть яблочко, а уж потом на закускукожуру!

Люблю печёнку, котлеты, селёдку, фасолевый суп, зелёный горошек, варёное мясо, ириски, сахар, чай, джем, боржом, газировку с сиропом, яйца всмятку, вкрутую, в мешочке, а могу и сырые. Бутерброды люблю, прямо с чем попало, особенно если толсто намазать картофельным пюре или пшенной кашей. Так ну про халву говорить не буду. Какой дурак не любит халвы? А ещё я люблю утятину, гусятину и индятину. Ах, да! Я всей душой люблю мороженоеза семь, за девять, за тринадцать, за пятнадцать, за девятнадцать, за двадцать две и за двадцать восемь.

Мишка обвёл глазами потолок и перевёл дыхание. Видно, он уже здорово устал. Но Борис Сергеевич пристально смотрел на него, и Мишка поехал дальше. Он бормотал:

Крыжовник, морковку, кету, горбушу, репу, борщ, пельмени, хотя пельмени я уже говорил, бульон, бананы, хурму, компот, сосиски, вареники, колбасу, хотя колбасу я уже тоже говорил

Мишка выдохся и замолчал. По его глазам было видно, что он ждёт, когда Борис Сергеевич его похвалит. Но тот смотрел на Мишку немножко недовольно и даже как будто строго. Он тоже словно ждал чего-то от Мишки, что, мол, Миша ещё скажет. Но Мишка молчал. У них получилось, что они оба друг от друга чего-то ждали и молчали. Первый не выдержал Борис Сергеевич:

Что ж, Миша,  сказал он,  ты многое любишь, спору нет. Но всё, что ты любишь, оно какое-то одинаковое, чересчур съедобное, что ли. Получается, что ты любишь целый продуктовый магазин, и только А люди? Кого ты любишь? Или из животных?

Тут Мишка весь встрепенулся и покраснел:

Ой!  сказал он смущённо.  Чуть не забыл: ещёкотят! И бабушку!

В. Голявкин

Как мы в трубу лазали

Большущая труба валялась на дворе, и мы на неё с Вовкой сели. Мы посидели на этой трубе, а потом я сказал:

Давай-ка в трубу полезем. В один конец влезем, а выйдем с другого. Кто быстрей вылезет.

Вовка сказал:

А вдруг мы там задохнёмся.

В трубе два окошка, сказал я, как в комнате. Ты же в комнате дышишь?

Вовка сказал:

Какая же это комната. Раз это труба.  Он всегда спорит.

Я полез первым, а Вовка считал. Он досчитал до тринадцати, когда я вылез.

А ну-ка я,  сказал Вовка.

Он полез в трубу, а я считал. Я досчитал до шестнадцати.

Ты быстро считаешь,  сказал он,  а ну-ка ещё! И он снова полез в трубу.

Я сосчитал до пятнадцати.

Совсем там не душно,  сказал он,  там очень прохладно.

Потом к нам подошёл Петька Ящиков.

А мы,  говорю,  в трубу лазаем! Я на счёте тринадцать вылез, а он на пятнадцати.

А ну-ка я,  сказал Петя.

И он тоже полез в трубу.

Он вылез на восемнадцати.

Мы стали смеяться.

Он снова полез.

Вылез он очень потный.

Ну как?  спросил он.

Извини,  сказал я,  мы сейчас не считали.

Что же, значит, я даром полз? Он обиделся, но полез снова.

Я сосчитал до шестнадцати.

Ну вот,  сказал он,  постепенно получится!  И он снова полез в трубу.

В этот раз он там долго полз. Чуть не до двадцати. Он разозлился, хотел опять лезть, но я сказал:

Дай другим полезть,  оттолкнул его и полез сам. Я набил себе шишку и долго полз. Мне было очень больно.

Я вылез на счёте тридцать.

Мы думали, что ты пропал,  сказал Петя.

Потом полез Вовка. Я уже до сорока сосчитал, а он всё не вылезает. Гляжу в трубутам темно. И другого конца не видно.

Вдруг он вылезает. С того конца, в который влез. Но вылез он головой вперёд. А не ногами. Вот что нас удивило!

Ух,  говорит Вовка,  чуть не застрял Как это ты повернулся там?

С трудом,  говорит Вовка,  чуть не застрял.

Мы здорово удивились!

Тут подошёл Мишка Меньшиков.

Чем вы тут,  говорит,  занимаетесь?

Да вот,  говорю,  в трубу лазаем. Хочешь полезть?

Нет,  говорит,  не хочу. Зачем мне туда лазать?

А мы,  говорю,  туда лазаем.

Это видно,  он говорит.

Чего видно?

Что вы туда лазали.

Глядим мы друг на друга. И вправду видно. Мы все как есть в красной ржавчине. Все как будто заржавели. Просто жуть!

Ну, я пошёл,  говорит Мишка Меньшиков. И он пошёл.

А мы больше в трубу не полезли. Хотя мы уже все были ржавые. Нам всё равно уже было. Лезть можно было. Но мы всё равно не полезли.

Надоедливый Миша

Миша выучил наизусть два стихотворения, и не стало от него покоя. Он залезал на табуретки, на диваны, даже на столы и, мотнув головой, начинал сразу читать одно стихотворение за другим.

Один раз он пошёл на ёлку к девочке Маше, не снимая пальто, влез на стул и стал читать одно стихотворение за другим.

Маша даже сказала ему: «Миша, ты же не артист!»

Но он не слышал, дочитал всё до конца, слез со стула и был такой довольный, что даже удивительно!