Не хочешь ли кляпа собачьего!
Делать нечего, давай поп с мужиком судиться. Дошло дело до архиерея. Поп одарил его деньгами, а мужик холстом; архиерей и не знает, как их рассудить.
Вас, говорит им, так не рассудишь! А вот что я придумал. Теперь ступайте домой, а завтра кто из вас придет раньше утром ко мне, тому и коровы достанутся.
Поп пришел домой и говорит своей матке-попадье:
Ты смотри, пораньше меня разбуди утром!
А мужик не будь дурак как-то ухитрился, домой-то не пошел, а забрался к архиерею под кровать. Здесь, думает себе, пролежу целую ночь и спать не стану, а завтра рано подымусь, так попу коров-то и не видать!
Лежит мужик под кроватью и слышит: кто-то в дверь стучится. Архиерей сейчас вскочил, отпер дверь и спрашивает:
Кто такой?
Я, игуменья, отче!
Ну, ложись-ка спать, игуменья, на постель. Легла она на постель; стал архиерей ее щупать за титьки, а сам спрашивает:
Что это у тебя?
Это, святой отче, сионские горы, а нижедолы.
Архиерей взялся за пупок.
А это что?
Это пуп земли!
Архиерей спустил руку еще ниже, щупает игуменью за пизду.
А это что?
Это ад кромешный, отче!
А у меня, мать, есть грешник надо его в ад посадить.
Забрался на игуменью, засунул ей грешника и давай наяривать; отработал и пошел провожать мать-игуменью. Тем временем мужик потихоньку выбрался и ушел домой.
На другой день поп поднялся до света, не стал и умыватьсяпобежал скорее к архиерею, а мужик выспался хорошенько, проснулсяуже давно солнце взошло, позавтракал и пошел себе потихоньку. Приходит к архиерею, а поп его давно ждет.
Что, брат, чай, за жену завалился! подсмеивается поп.
Ну, говорит архиерей мужику, ты после пришел
Нет, владыко, поп пришел после, неужели ты позабыл, что я пришел еще в то самое время, как ты ходил по сионским горам да грешника сажал в ад!
Архиерей замахал обеими руками.
Твои, говорит, твои, мужичок, коровы! Точно, твоя правда: ты пришел раньше!
Так поп остался ни при чем; а мужик зажил себе припеваючи.
ЖАДНЫЙ ПОП
Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал; если кто не приносил гривенника, того и на исповедь не пустит, а начнет срамить:
Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог собрать гривенника, чтобы духовному отцу за исповедь дать. Ведь он за вас, окаянных, Богу молится!
Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак.
Поп просто взбесился.
Послушай, проклятый! говорит ему, откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?
Помилуй, батюшка! Где я больше возьму? Что есть, то и даю.
По блядям да по кабакам носить небось есть деньги! А духовному отцу одни грехи тащишь! Ты на этот случай хоть укради что да продай, а священнику принеси что подобает, заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал, так он все тебе грехи отпустит!
И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди.
И не приходи ко мне без гривенника!
Солдат пошел прочь и думает:
Что мне с попом делать?
Глядит, а около клироса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шапка.
Дай-ка, говорит сам себе, попробую эту шапку утащить.
Унес шапку и потихоньку вышел из церкви да и прямо в кабак. Тут солдат продал ее за двадцать пять рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Вернулся в церковь и опять к попу.
Ну что, принес гривенник? спросил поп.
Принес, батюшка!
А где взял, свет?
Грешен, батюшка! Украл шапку да продал за гривенник! Поп взял этот гривенник и говорит солдату:
Ну, Бог тебя простит, и я тебя прощаю и разрешаю.
Солдат ушел, а поп, закончил исповедовать своих прихожан, стал служить вечерню, отслужил и стал домой собираться, бросился к клиросу взять свою шапку, а шапки-то нет: так и домой пришел. Пришел и сейчас послал за солдатом. Солдат спрашивает:
Что угодно, батюшка?
Ну скажи, свет, по правде, ты мою шапку украл?
Не знаю, батюшка, вашу ли украл я шапку, а только такие шапки одни попы носят. Больше никто не носит.
А из какого места ты ее утащил?
Да в нашей церкви висела на поповской палке, у самого клироса.
Ах ты сукин сын, такой-сякой! Как смел ты украсть шапку у своего духовного отца?
Да вы, батюшка, сами меня от этого греха освободили и простили.
СМЕХ И ГОРЕ
В некотором царстве, к некотором государстве жил-был поп; жил он над рекою и содержал на ней перевоз. Приходит к реке один раз бурлак и кричит с другого берега:
Эй, батька, перевези меня!
А заплатишь, свет, за перевоз?
Заплатил бы, да денег нет!
А нет, так и перевозить не стану.
Если перевезешь, батька, я покажу тебе за то смех и горе.
Поп задумался, захотелось ему увидать смех и горе.
Про что такое, думает он себе, говорил сейчас бурлак?
Вот он сел в лодку и поехал на тот берег, посадил с собой бурлака и перевез на свою сторону.
Ну, батька, поверни лодку вверх дном! сказал бурлак.
Поп перевернул лодку вверх дном и ждет себе: что будет.
Бурлак вынул из порток свой молодецкий хуй и как ударит по днутак лодка и развалилась пополам. Поп увидал такой здоровенный хуй и рассмеялся; а после как раздумался о своей расколотой лодкетак стало ему жалко, что даже заплакал с горя.
Что, доволен мною, батька? спрашивает бурлак.
Шут с тобой! Ступай куда идешь!
Бурлак простился с попом и пошел своей дорогой, а поп вернулся домой. Только перешагнул через порог в избу, вспомнил о бурлаковском хуе и засмеялся, а потом вспомнил о лодкеи заплакал.
Что, батька, с тобою произошло? спрашивает попадья.
Ты не знаешь, матка, моего горя!
И сдуру рассказал ей обо всем, что с ним случилось.
Как услышала попадья про бурлака, сейчас напустилась на своего батьку.
Ах ты, старый черт! Зачем ты его от себя отпустил? Почему домой не привел? Ведь это не бурлак, это мой брат родной! Верно, родители послали его нас с тобой проведать, а ты нет, чтоб догадаться Запрягай-ка скорее лошадь да гони за ним, а то он, бедный, блудить станет и, пожалуй, домой вернется, нас не повидавши. Я хоть на него, голубчика, посмотрю, да про родителей-то расспрошу.
Поп запряг лошадь и погнал за мужиком, нагнал его и говорит:
Послушай, добрый человек! Что же ты мне не сказал: ведь ты моей попадье родной брат. Как рассказал ей про твою удаль, она сейчас тебя признала и попросила вернуть.
Бурлак сразу догадался, к чему дело клонится.
Да, говорит, это правда: я твоей попадье родной брат, да тебя, батюшка, прежде никогда не видал, а поэтому и признать тебя не смог.
Поп схватил его за руку и тащит на телегу.
Садись, свет, садись! Поедем к нам. Мы с маткою, слава Богу живем в достатке и благополучии, есть чем тебя угостить. Привез бурлака, попадья сейчас выбежала к нему навстречу. Бросилась бурлаку на шею и целует его.
Ах, братец любезный, как давно тебя не видала, ну что, как наши-то поживают?
По-старому, сестрица! Меня послали тебя проведать.
Ну и мы, братец, пока Бог грехи наши терпит, живем помаленьку.
Посадила его попадья за стол, наставила перед ним разных закусок, яичницу и водки, и ну угощать:
Кушай, любезный братец!
Начали все они трое есть, пить и веселиться до самой ночи. А как стало темно, постелила попадья постель и говорит попу:
Мы с братцем вот здесь ляжем да поговорим про наших родителей: кто жив и кто умер; а ты, батька, ложись один на лавке или на полатях.
Вот легли спать; бурлак влез на попадью и начал ее попирать своим хуищем так, что она не утерпелана всю избу завизжала. Поп услыхал и спрашивает:
Что там такое?
Эх, батька, ты не знаешь моего горя: мой отец умер.
Ну, царство ему небесное, сказал поп и перекрестился.
А попадья опять не выдержала да в другой раз еще сильнее того завизжала. Поп опять спрашивает:
О чем еще плачешь?
Эх, батька, ведь и мать-то моя умерла!
Царство ей небесное! Со святыми упокой!