Локи захлопнул книгу, отложил на стол, поднялся с кресла и решил освежиться перед сном. Ясное дело, сегодня ему почивать одному. Будто он не привык быть один, его бросили давным-давно ещё в детстве, может, и к лучшему ему было умереть в Ётунхейме многие годы назад? Он не достоин править, не достоин жить. И пусть его тайны все до единой умрут в месте с ним. Зачем Тор спасал его тогда в Свартальвахейме? Зачем оттолкнул пару дней назад, когда в Локи летело смертоносное оружие мертвеца из Хельхейма? У Локи сдавило горло, хотелось что-то сделать, нечто безумное и яркое. Может, залить камеру своей кровью, полоснув ножом по горлу? Как назло столовые приборы уже унесли.
Локи вдруг зацепил взглядом мешковину под столом и, судорожно выдохнув, присел на корточки. Там была палка с острыми шипами, такой легко можно вскрыть вены. Тихо залить весь пол кровью. Почему бы и нет? Или кровать? Или сделать это в ванной, раздевшись донага? Его всё равно хватятся, когда принесут завтрак на следующий день. У Локи сильная магическая подпитка, но даже она не выдержит планомерного самоубийства. Боги тоже истекают кровью и умирают. О! Хель оторвётся на нём по полной программе за предательство, за оглушительное фиаско в Асгарде.
Себе уж Лофт мог признаться в том, что достоин такой участи. Лафейсон развернул мешковину, представляя, как утром Тору сообщат, что предатель мертв, истёк кровью в своей клетке, пересудов хватит на пару десятков лет. Локи быстро нашёл искомое, штыри приличные, вполне подойдут для его цели за неимением других колюще-режущих предметов. Он вовсе не ждал, что кто-то его остановит, нацелился на особо заметную на бледной руке вену, сжал остриё и уже хотел ударить, как заслышал динамичные шаги в коридоре.
Нельзя было отвлекаться, нужно бить, быстро, сильно. Но Локи вдруг отчаянно отталкивает от себя пыточный инструмент. Если он сделает это сейчас, и кто-то увидит, план не воплотится в жизнь. Нужно время и, по возможности, одиночество. Завтра у него будет время, он не станет тянуть, и к ужину братцу испортят аппетит сообщением о позорной смерти Локи в чёртовой камере.
Маг поднялся на ноги и отошёл к постели, присел на мягкую перину и нетерпеливо облизнул пересохшие губы. Через мгновение напротив камеры появились две фигуры: как и вчераТор и Огун. Локи едва сдерживал улыбку. Он молчал, когда брат миновал защитный барьер, ждал, когда друг молодого царя снова заточит их вместе. Иллюзия единения. Огун молча покинул подземелья. Тор облачён сегодня в простую белую рубаху, чёрные плотные штаны и ботинки, без накидки в руках, он держал уже знакомый Локи ларецодежда для принца. Но молота при нём нетвот это диво.
Скучал? спокойно интересуется Тор, замечая враждебный настрой брата.
Ты помешал мне вообще-то, отвечает Локи просто и без затей, наблюдает, как Одинсон опускает на пол ларец, открывает, вытаскивает одежду, чёрное и белое, вешает на спинку кресла, сапоги со шнуровкой ставит на пол. Одинсон замечает, что мешковина открыта, сверху лежит палка с шипами.
Помешал? переспрашивает Одинсон, поворачивая голову к Локи, тот не сдвинулся с места, только повернулся в его сторону, но подняться с постели даже не пытается.
Да, я хотел вскрыть себе вены, буднично сообщает маг и видит, как Тор хмуро переводит взгляд на пыточный инструмент и слышит голос Локи. Да, именно этим незатейливым предметом, подумал, вполне сгодится для моих нужд.
Тор стискивает пудовые кулаки, поворачивает голову, смотрит предупредительно, и Локи чувствует кожей, что братишка понимаетэто не ложь. И асу не нравится, эта небрежность в признании узника, его равнодушие и обречённость.
Значит, я вовремя, мстительно буркнул Тор. Не соблаговолишь переодеться?
Ммм, тянет Локи и улыбается, дышит полной грудью, Тор принёс с собой свежий ветер, который немного привёл мага в чувства, хотя ветер иллюзорный, но все же действенный. Игра мне нравится, но объясни, зачем я надеваю эту нелепую одежду?
Тор не пытается хоть как-то затронуть тему вчерашнего инцидента после порки, и Локи его в этом поддерживает. Сложно объяснить, зачем нужна другая одежда, отличная от принятой в Асгарде. Одинсон и сам толком не знает, он просто не хочет воспринимать Локи в момент, когда тот причиняет ему боль, как брата, он предпочитает думать, что его бьёт кто-то другой. Ведь Тору претит думать о том, что это норма, когда его младший брат вымещает на нём злость, а с другой стороны громовержец понимает, что Лофту это нужно, просто нужно, и они должны это пережить и идти дальше.
Только в этой нелепой одежде ты можешь быть моим хозяином, отвечает Тор серьёзно.
Локи мечтательно улыбается, ответ его устраивает, он поднимается с постели. Сегодня узник более спокоен и расслаблен, хотя ещё десять минут назад готов был покончить со всем этим, со своей жизнью. Маг подошёл очень близко, потянулся за одеждой, подхватил мидгардские тряпки, нагнулся за обувью. В этот раз Одинсон не отступил, поскольку близость Тора брата не смущала.
Я быстро, Лафейсон окинул его странным взглядом, немного подумал и добавил. Кандалы не надевай, рубашку не снимай.
Тор кивнул, соглашаясь. Не похоже, что брат злился хоть в половину столь же сильно как вчера, но это ещё хуже, скорее всего, сегодня он будет исключительно жесток, нет ничего более опасного, чем обманчиво спокойный Локи. Маг удалился переодеваться, снова примерил на себя личину хозяина. А Тор вдруг задался вопросом: как всё пройдёт сегодня? Просто порка или порка с продолжением? Локи понравилось вчера, или он просто перетерпел, кончил, конечно, Одинсон постарался довести дело до конца, и при этом не просто механически, а вкладывая душу в процесс. Тор застонал от досады и злости. Что с ним происходит? Он просто прикидывает варианты или надеется, что Локи позволит снова застать себя врасплох?
Возможно, им стоило бы поговорить обо всём, что произошло, об их жизни, о правильных и неправильных поступках, поплакаться друг другу, выпить хорошего мёда и подраться. А проснувшись с утра, забыть обо всем, что их отдалило друг от друга, и жить дальше.
Дверь в ванную открылась, и Лофт неспешно прошёл в комнату. Тор тут же забыл обо всём на свете. Локи выглядел так же как и вчера, но его образ сегодня раскрывался совершенно иначе, казалось, он соблазнял, а вовсе не злился. Одинсон вдруг осознал, что они не обсудили, в какой позе стоит находиться рабу, становиться на колени было поздно, и ас лишь покорно опустил голову, соглашаясь быть подвластным.
Подай мне хлыст, ты знаешь, какой мне нравится, попросил маг, и Тор покорно нагнулся, чтобы взять игрушку, подозрительно отложил в сторону палку с шипами и быстро нашёл искомое, выпрямился и рукоятью вперёд подал брату. Хорошо.
Пленник забрал хлыст и медленно скользнул к молодому царю, который снова пришёл в его обитель. Хотелось ударить под дых пышущего самоуверенностью аса, этого Одинсон точно не ожидает, но Лофт не стал.
Что мне сделать, чтобы порадовать тебя сегодня? Тор говорил без вызова, а голос его неожиданно охрип. Локи попытался сохранить самообладание, внешне ему это удалось, а вот внутреннене очень.
На колени, приказал Локи, хотя первоначально у него путались мысли по этому поводу, не хотелось так утверждать свою власть, но неосторожная фраза, эта незатейливая насмешка разозлила мага. Тор подчинился, попытался спокойно отреагировать, когда Локи прошёл мимо, остановился у него за спиной, но даже для него очевидно, братец использует хлыст и сегодня. Снимай рубашку.
Одинсон ухмыльнулся. Надо было всё это сделать с самого начала. Воин быстро расстегнул и скинул рубашку, небрежно отбросил под стол поверх мешковины. Локи окинул взглядом отчётливые гематомы отвратительных оттенков на спине брата, тот напряг спину, готовый к удару, покорно опустился на колени.
Пленник вскинул руку: свист, удар. Тор сжимает зубы, разумеется, он не обработал спину вчера, даже Огун не знает, что Локи вчера его выпорол. Маг систематически наносит несколько сильных ударов, но вовсе не в порыве праведной ярости, он контролирует себя, без горячности и спешки. Это больно, больнее чем вчера, ас ещё толком не оправился, хотя он не покажет своей слабости. После пятого удара всё прекращается. Одинсон ждёт очередного удара, но Лофт медлит, подходит ближе, касается плеча прохладными пальцами, чувствуя лёгкую дрожь, прошившую тело брата, раб не поднимает головы, волосы свисают, закрывая лицо.